Наследник волхвов - Михаил Зайцев

– О'кей, спасибо, Коля. Бывай. – Сергач и вслед за ним Фокин пожали милицейскую руку.

Но уезжать Коля не спешил. Пристал к телевизионным товарищам-гражданам с вопросами. Николая очень интересовало, куда делась его любимая передача «Угадай мелодию» и правду ли писали в газете «Комсомольская правда» про Евгения Киселева, что он ушел с НТВ на оклад аж пятьдесят пять тысяч долларов в месяц. Фокин охотно делился с ментом сплетнями, Сергач вежливо улыбался и подводил некоторые промежуточные итоги экспедиции в Еритницу. «Интересная фиговина получается, – думал Игнат. – «Отморозки» из Еритницы никого не боятся, их же, наоборот, «умные люди» обходят стороной. Причем из соображений откровенно мистических. Еритницу охраняют сами жители, суеверия и еще слухи о волках-людоедах...»

До того как появился Федор, Витя успел рассказать менту и о творческих планах Валдиса Пельша, и о заработках Евгения Киселева. Вопрос про запасники музея «Поля чудес» остался без ответа – осанка и выправка командира Федора отчего-то смутила моторизованную власть, Коля, спрятав глаза, пожал Федору Васильевичу руку, познакомился со «старшим» и, еще раз наскоро повторив, где и как сворачивать к Еритнице, взнуздал своего железного коня и умчался на полном мотоциклетном скаку.

Новыми разведданными москвичи делились, заняв места в салоне «Нивы». Сначала Игнат, вращая баранку и поглядывая вправо, где за бортом должен был возникнуть пруд-ориентир, сообщил Федору о наличии в окружающих Еритницу лесах и топях волков-людоедов и о провокационном разговоре о проезжем телевизионщике.

Проехали мимо пруда, и тут вмешался в деловую беседу Фокин – взвыл, ударил себя кулаком по лбу: путешественники опять забыли взять запас питьевой воды. Коля, мать его, отвлек от насущного! Успокоили Фокина – потерпишь, и без того у колодца опился весь, затем Федор, поглядывая влево, ища глазами дуб с дуплом, поделился сведениями, полученными им от служителей культа.

Знать, не только ради молений во искупление и вспоможение заходил Федор в церковь. Или совсем не ради этого, Сергач уточнять постеснялся.

Завязал легкий и непринужденный контакт с церковными служками Федор Василич, и выяснилось: Еритница и церковью проклинаема, так как живут в богомерзкой деревне вероотступники сектанты. Трижды перекрестившись, глаголить далее о сатанинской деревеньке ревнители ортодоксального Православия отказались категорически...

– Дуб с дуплом слева, Сергач!

– Вижу, адмирал. Красавец дуб. Сворачиваем в сатанинские кущи...

Безусловно, потрескавшийся асфальт, годами не латанный, отнюдь не лучшее из дорожных покрытий. Разумеется, обилие слишком крутых поворотов на отдельных участках шоссе здорово напрягает. И тем не менее, в сравнении с этой почти что просекой прежняя езда казалась веселым детским аттракционом.

Амплитуда колебаний машины на кочках и рытвинах была близка к критической. Седые от мхов деревья подступили вплотную к канавкам у обочин, как будто собрались прыгать через углубления. «Нива» тащилась медленнее черепахи, страдающей подагрой. То и дело колючие ветки дотягивались и скребли машинные бока. Нет-нет, да и вырастал на пути похожий на противотанковый еж кустик, царапал днище.

– Сергач! Жми смелее на газ!

– О'кей, адмирал, рискну. Представляете, сколько здесь летом комаров? Без накомарника я бы... Черт!.. Блин горелый! Абзац, мужики, приехали...

Не зря машину назвали «Нивой» – в полях ей везло куда больше, чем в лесах. Стоило чуть-чуть прибавить скорость, слегка поторопить бултыхающуюся по лесным кочкам «Ниву», и нате вам, наслаждайтесь, слушайте мстительное шипение пробитого колеса. Приехали, блин!..

7. Ночь на хуторе близ Еритницы

Игнат прикусил черную кнопочку на конце гелевой ручки – дурная привычка мусолить во рту письменную принадлежность осталась у него с детства, – подумал секунду и начал следующее предложение с новой строки:

«...В поселке Крайний с нами общались: 1) с Федором – служители местной церкви; 2) со всеми вместе – милиционер Коля, звание и фамилию не выясняли».

Щелк-пощелк черной кнопочкой – привычку насиловать пружинные механизмы автоматических ручек Сергач успел приобрести, учась, да так и не доучась, в институте, – секунда задумчивости, поиска нужных слов... и со следующей строки:

«Свернув с шоссе, мы потерпели небольшое ДТП. Ликвидация последствий ДТП (замена колеса) заняла значительное время, т. к. чинились в неудобных условиях окружающей дикой природы. К хутору, что расположен на повороте к Еритнице, добрались к вечеру. Темнело, хуторяне, Кузьма Варфоломеевич и Капитолина Никаноровна, предложили нам кров и ужин.

Говорили с хуторянами до полуночи. Выйдя перед сном «до ветру», я пожаловался товарищам, дескать – совершенно не хочу спать, и попросил у Фокина ручку-диктофон для прослушивания. В.А. Фокин заявил, что он сам намеревается перед сном слушать запись, а Федор велел мне (раз уж не спится) зафиксировать конспективно в блокноте Андрея все контакты, имевшие место быть днем. В моем пиджаке (во внутреннем кармане) имелась автоматическая гелевая ручка, и я...»

Образно выражаясь, «перо» застыло, выписав закорючку буквы «я». Игнат бегло перечел последние два абзаца и, щелкнув черной кнопочкой, бросил авторучку на гладкие доски, пахнущие веником.

– М-да, не Гоголь... – произнес Игнат, глядя задумчиво на плоский лоскут огня, запертый в стеклянном вздутии керосиновой лампы. – А впрочем, Николаю Васильевичу вряд ли доводилось сочинительствовать, сидя в бане, на лавке, придвинутой вплотную к месту, где обычно парятся... А ведь я когда-то работал журналистом... Все навыки растерял!.. Вымарать, что ли, глупые подробности о том, почему именно я взялся за писательство?

Заданный в пустоту вопрос остался, разумеется, без ответа. Сергач потянулся к сигаретам и вспомнил – дед предупреждал, мол, в бане лучше не курить, не та вентиляция. Выйти, что ли, на воздух?

Сергач застегнул верхнюю пуговицу ватника, одолженного добрым дедушкой Кузьмой, поправил перекинутый через лавку овчинный тулуп, чтоб не свалился на пол. Предполагалось, что, закончив писанину, Игнат расстелет тулуп на подиуме-полке и укроется ватником. Но сна, как и прежде, ни в одном глазу. Голова ясная и светлая. Блин горелый! Все биоритмы поломались, к чертовой матери. Может, проверенное средство – никотин – спровоцирует сонливость...

На дворе холодрыга. Лениво гавкнула хозяйская сука Найда. Умная собака – когда подъезжали, дед сказал ей: «не бреши», и она замолчала. А до того рвалась с цепи, брызгая слюной. Замычала корова. Как там, интересно, спится Витьке на смежном с коровником сеновале? Наивный горожанин Фокин решил воспользоваться случаем и отведать деревенской романтики. Ну-ну. Романтику сеновалов, Игнат был в этом уверен, придумали те, кому ни разу не доводилось ночевать на сене. Умный Федор сразу вон согласился лечь на полатях, к печке поближе.

– Перекур у писателя? – В темноте обозначилась ладная фигура Кузьмы Варфоломеевича. В галифе, в стоптанных сапогах, в... как бы назвать эту хламиду-манаду? Назовем «зипуном»... В зипуне на кряжистых плечах, дед словно вышел из первой половины чреватого войнами и революциями минувшего века.

– Не спится, Кузьма Варфоломеевич?

– Скотина, услыхал, беспокоится. Сенца кинул. Хозяйство, сам должон понимать.

– Понимаю. Курнете со мной за компанию?

– С нашим удовольствием. Написал книжку?

– Пишу. Угощайтесь сигаретой, Кузьма Варфоломеич.

Это Федор мотивировал для стариков необходимость разместить Сергача отдельно и снабдить источником света тем, что Игнат Кириллович якобы «писатель», строчит, мол, «путевые заметки» и, пока свежи впечатления, «писателю» необходимо срочно отразить их на бумаге.

– Благодарю за цигарку, писатель. – Дед Кузьма осторожно, бережно вытащил из пачки сигарету, понюхал ее, прикурил от зажигалки Игната и, смакуя, затянулся. – Вкусная, а слабая. Дурят вас, городских, – мой самосад крепче, а стоит копейку. Во, и пиджак твой писательский – жидковатый. Бабка его простирнула, сказала – жидка материя, за год сносится.

– Когда ж она успела пиджак-то выстирать?

– Как вы улеглись, воды в печке согрела. Долго ли? Сохнет пиджак, к утру, стало быть, отгладит, и оденешься. – Дед сдул пепел с сигареты, откусил и выплюнул фильтр. – Слышь, писатель, я чо удумал – можа, ваш пропащий Андрей лесом в Еритницу попер? Тута круголя болота тропа имеется. Ему б люди про тую тропку подсказали, когда, стало быть, дорогу дознавался. А если, к примеру говоря, не с Крайнего заходить, а проехать дале километров с полста, к селу Красное, так есть и оттудова тропка к Еритнице, со знающим человеком за день допрешь.

– Вряд ли наш друг стал бы пробираться через болота с проводником. На фига ему такие сложности? Не был он в Еритнице. Мы, как говорится, «пустышку тянем», уверен на все сто процентов.