Хранитель волков - Марк Лахлан

Девушка пожала плечами, словно говоря «дело хозяйское».

Браги нацелил на нее палец.

— Я не шучу! — продолжал он. — Это ты виновата в том, что с ним происходит. До того, как он перестал бывать у конунга и стал якшаться с крестьянскими дочками, он подавал большие надежды по военной части. А теперь его оружие валяется неизвестно где, а сам он целыми днями просиживает в доме твоей матери, убивая время за играми и болтовней. Сын Аудуна Белого Волка бьет баклуши!

Вали усмехнулся. Его всегда забавляло это выражение. Интересно, те, кто их бьет, действительно кого-то бьют? Если да, то это не о нем. Но если это означает наслаждаться теплом очага рядом с Адислой и слушать рассказы крестьян, тогда все верно, он бьет баклуши.

— Я его не привораживала, — сказала Адисла.

— Пусть так, — согласился Браги, — но результат все равно тот же. Пошли, я буду говорить с твоей матерью.

Идти вверх по склону к дому Адислы было непросто, особенно под палящим солнцем. Браги заставил Вали тащить оба заплечных мешка и все оружие в наказание за то, что мальчик сбежал с охоты, но когда увидел, что юный князь запросто справляется, то положил в мешки еще несколько камней.

Мать Адислы звали Дизой, она была известной целительницей, имела хозяйство рядом с Эйкундом — растущим приморским селением в Рогаланде, земле ригиров. Пока Вали жил здесь, селение разрослось с восьми до двенадцати домов и считалось весьма крупным. Вали еще пять лет назад отправил в Эйкунд отец, Волк Аудун, чтобы закрепить перемирие между хордами и ригирами и положить конец кровопролитной войне.

Браги отправили с сыном конунга, он обучал его охотиться и обращаться с мечом, однако уже довольно скоро выяснилось, что старый воин и наследник конунга совершенно не подходят друг другу по характеру. Примирялись они только тогда, когда выходили на маленькой лодке Вали в море, чтобы охотиться на морских котиков и ловить рыбу. Во время таких вылазок они почти не разговаривали. Вали полностью отдавался ощущениям, наслаждаясь великолепием солнца и воды, восхищаясь резвым ходом лодки, которая двигалась вместе с ветром, словно живое существо. Браги же молчал, потому что твердо верил, будто болтовня отпугивает рыбу.

Когда они подошли к дому, похожему всего лишь на большой сарай, Вали основательно вспотел. Он радовался, что лето в разгаре и время сейчас почти не имеет значения: ночь — просто серебристая полоска в светлом полотнище дня. Хотя уже было довольно поздно, солнце все еще стояло высоко, и в реке, протекавшей между домами, до сих пор купались люди — ригиры всегда купаются по субботам. Как только представится возможность, он тоже пойдет к реке.

Вали рассмеялся, вспомнив о своем первом знакомстве с Адислой. Он пробыл в Эйкунде всего неделю, когда услышал, как все обсуждают одно событие. Девчонка нырнула на дно реки и не всплывала, пока мать не бросилась в воду, чтобы ее спасти. И тогда Адисла с диким хохотом вынырнула у нее за спиной. Еще в те времена, пять лет назад, никто не плавал лучше Адислы. Братья прозвали ее Тюленихой, это было первое прозвище из множества имен, которыми они награждали сестру, и далеко не все из них льстили ее самолюбию. Тюленей местные называли еще и морскими собаками, поэтому Адислу стали называть Гармом, в честь пса, обитающего в Хеле, и когда Диза возмутилась из-за этого, переименовали просто в Моську. Вали и сам иногда величал ее так, бывая у них в гостях, однако, оставаясь с девочкой наедине, всегда звал ее настоящим именем.

Вали любил этот дом: из отверстия в крыше выходит дым, неся с собой запахи обеда, цыплята путаются под ногами, собаки выскакивают навстречу, чтобы приветствовать его.

Его поселили в большом зале конунга Двоеборода, который был выстроен прямо на берегу, рядом с причалом, однако с самого приезда в Рогаланд Вали только здесь чувствовал себя как дома и проводил у матушки Дизы не меньше времени, чем при дворе.

— Добрый день, матушка! — прокричал Вали, и женщина, которая снимала сохнувшие под крышей дома пучки целебных трав, обернулась к ним.

— Что, как всегда, веселились? — произнесла Диза.

В отличие от дочери, она была смуглой, словно подгоревшая овсяная лепешка. Она перестала пользоваться снадобьями, помогающими сохранить красоту и белую кожу, примерно в то время, когда перестала заботиться о том, нравится ли она мужчинам. Диза развелась с мужем, и, поскольку он постоянно колотил жену, собрание решило, что его хозяйство достанется ей. Сам он погиб через год, отправившись в набег с намерением снова разбогатеть, и Дизу известие о его смерти нисколько не огорчило. Теперь она стала полноправной хозяйкой в доме, где всегда было полно народу: и ее собственных детей, и гостей.

Летними вечерами Вали просиживал во дворе с Адислой и ее родственниками; они играли в тавлеи или «королевский стол», рассказывали и слушали истории, угощались несравненной стряпней Дизы. Иногда юный князь умудрялся здесь даже учиться. У Дизы был единственный раб, старик Барт, захваченный во время стычки с данами. Вали был очарован его языком, он старался овладеть им и подолгу беседовал с рабом о его родине и датских традициях. Барт успел побывать в рабстве и в Дании и, как оказалось, считал Дизу куда лучшей хозяйкой, чем датского ярла, на которого работал раньше.

Зимой все набивались в тесный дымный домишко, ели печеные коренья, соленую рыбу и хохотали до упаду. Братья Адислы, в особенности Лейкр и самый младший, Манни, обожали сына конунга и были его постоянными товарищами по охоте, играм и разговорам.

— Матушка Диза, — начал Браги, — я должен поговорить с тобой о твоей дочери.

— В самом деле?

— Я хочу, чтобы ты запретила ей видеться с князем.

— У меня нет привычки запрещать что-либо своим детям, — ответила Диза, — но я с ней поговорю.

— Она уже не ребенок, ей не меньше тринадцати. Некоторые ее ровесницы уже год как замужем.

— А в чем, собственно, дело?

Браги всплеснул руками и зашипел сквозь зубы, словно внутри него все это время бурлил котел, который наконец-то перекипел и выплеснулся через край. Однако воин постарался взять себя в руки и говорить вежливо, сдерживая эмоции и подбирая самые деликатные слова, чтобы подчеркнуть разницу между собой и этими крестьянами.

— Дело вот в чем. Я принес клятву верности конунгу Аудуну Белому Волку. Я участвовал в двадцати трех набегах. Я стоял рядом с конунгом, когда мы сошлись с гаутами в Орестронде, готовые к гибели, потому что врагов было неизмеримо больше. Вместе с нашим бесстрашным правителем я прорвался через два десятка врагов, и океан сделался красным, пока мы прокладывали путь к кораблям…