Невидимые волны - Митрофан Лодыженский

– На работах, – отвечала привратница. – Уборка там идет… Там и сестры и братцы хлеб убирают, косят и жнут. Я уж сама лошадь отпрягу.

Она села ла облучок кибитки и взяла у Таисы вожжи. Кибитка повернула по маленькому переулку к таисиному домику. Высадив Таису и Машуру, привратница погнала лошадь дальше, к скотному двору. Двор этот виднелся вдали, у самого конца построек.

– Ну вот мы и приехали, – сказала Таиса, входя в сени своего домика. – Вот тут и житье наше, – объявила она Машуре. Она отворила дверь в комнату с двумя окнами, чистую и уютную. – Смотри, пожалуйста, – радостно проговорила она, – какие наши сестры умницы!.. Полы у меня вымыли.

Скоро они уселись за самоварчик, который наспех соорудила Таиса. На столе появились баранки и мед. Началось чаепитие, а за чаепитием опять беседа о жизни божьих людей в основанном Ракеевым божьем питомнике.

– У нас, милая Машенька, уж так-то хорошо, – говорила Таиса своей крестнице, попивая чай, – Ты сама это увидишь, истинные божьи люди здесь живут… И пища у нас хорошая, и служба наша легкая и радостная… Такое бывает ликование!.. Сейчас только этой службы нет, потому что теперь рабочая пора… Уборка хлеба идет. Тут ведь у нас в лесу есть огнище, где хлеб сеют.

Машура с интересом слушала свою крестную и вместе с тем оглядывала новую для себя обстановку. У крестной все было, как у добрых людей: и комодик, и диванчик, и киот с образами стоял в углу комнаты.

– Наша обитель совсем от других скитов особенная, – продолжала поучать Таиса. – У нас в обители и мужской пол живет, а не один только женский… У некоторых наших сестер духовные мужья имеются… Мужья эти тоже нашей веры; они нам помогают, и мы их братцами зовем…

– Что же, крестная, – решилась спросить Машура, – те, у которых духовные мужья, вместе с ними так в кельях и живут?

– Вместе и живут, – отвечала Таиса. – Ты этому не удивляйся, Машенька. Пойми, милая, что жизнь эта у нас совсем особая, не такая, как у вас в миру. Наша жизнь духовная, ангельская. Потому что у нас прежде всего человек приучается духовным быть…

– А у тебя духовный муж есть? – спросила Машура.

– У меня, Машенька, духовного мужа нет. Я себе такого не нашла. Его тоже, милая, найти надо. А вот уставщица наша, Ксения, которая правит службу на радениях, так та себе в мужья взяла старца Никифора, которого ты у Максима Васильевича видела, и он, Никифор, когда сюда приезжает, у ней ночует.

– Еще я хочу спросить тебя, крестная, – сказала в нерешительности после некоторого раздумья Машура. – У Максима Васильевича… У него тоже есть… Такая жена духовная?..

– У него жены нет, – со строгим выражением лица сказала духовница, – потому что он нас всех выше… То же и богородица наша Манефа; она надо всеми братцами и сестрицами начальница, и у ней мужа нет.

– Сколько же вас здесь сестриц и братцев? – продолжала расспрашивать Машура.

– А вот ты сама посчитай, – отвечала Таиса. – Перво-наперво стариц таких, как я, у нас в обители десять. Потом которые с духовными мужьями живут, тех шесть, а остальные у нас девки молодые, вот как ты. Их двенадцать. Всех, стало быть с братцами в нашей обители более тридцати человек. Многие девицы, как я уже тебе говорила, после того, как их на духовную жизнь наладят, уходят в мир и там себе духовных мужей берут и нашу веру умножают. Корабль-то наш, что построил Максим Васильевич, делается все больше и больше. И тебе может такая судьба выйти нашему делу послужить. Ты будешь тогда, значит, вольная, – старалась втолковать Таиса эту мысль своей слушательнице. – А прежнюю греховную жизнь надо бросить…

– Да, хорошо, кабы меня выкупили! – со вздохом сказала, наконец, Машура. По всему видно было, что слова Таисы не проходили для нее бесследно. Таиса умела влиять на свою питомницу. Машура начала настраивать себя на новые мечты… Она начинала забывать своего барина.

К ночи, когда уже совсем стемнело, вернулись с работ сестрицы и братцы. Обитель населилась. Вернулись они на телегах, по несколько человек на каждой телеге. Огнище, на котором они убирали хлеб, было не близко. С ними вернулась и настоятельница. Она тоже была на работах.

Усталая и измученная после тяжелого пути, улеглась Машура на диванчик, стоявший в келии Таисы. Она хорошо уснула эту ночь, спала крепко. Молодость и усталость взяли свое.

Разбудила Машуру Таиса довольно рано.

– Надо показаться начальнице, – говорила она, – а то она скоро опять с сестрами уедет на работу.

Напившись чаю, они пошли в домик Манефы, стоящий напротив моленной. Домик этот был побольше других и повиднее, перед домиком был маленький палисадник с цветами.

Манефа их приветливо встретила. Это была женщина лет сорока, здоровая и румяная, с чисто русским лицом и с выразительными карими глазами. Она обласкала Машуру. – Погости, милая, у нас, – говорила она. – Жалко только, что теперь у нас собеседований нет. Да вот тебя духовница наша наставит. Наставления вам, девицам, очень нужны! Девицы вы темные! Грамоте не знаете…

– Она грамотная, я ее учила, – отвечала за Машуру Таиса.

– Вот как!.. Ишь, какая умница! – сказала Манефа, ласково глядя на Машуру. – Большая редкость у нас, чтобы молодая девица, да грамоте умела…

– Она псалтырь может читать, только не бойко, по складам, – пояснила Таиса.

– Ну вот, миленькая, чтобы тебе было у нас занятие, – обратилась к Маше Манефа, – возьми почитать эти книги. – Она сняла с полки две книги в старых переплетах. – Это житие святого Ивана Тимофеевича Муромского, – сказала она, указывая на одну книгу, – а это Книга Голубиная. На этих книгах и наладишься; потом бойко читать будешь.

Машура взяла обе книги и поцеловала руку настоятельницы.

– Да ты, духовница, – сказала Манефа Таисе, – чтобы девица-то не скучала, познакомь ее с нашими… Пускай вместе с ними поработает, нам пособит… Время теперь горячее… И на огороде много делов. Ну, Бог с вами, идите, родненькие, – отпустила их Манефа.

Машура, придя домой, сейчас же взялась за чтение. Она раскрыла житие Ивана Тимофеевича Муромского. Книга была рукописная, написана полууставом. Машуре книга не давалась.

– Не могу, крестная, разобрать, – сказала она духовнице. – Ты меня поучи.

– Ничего, натореешь, коли будешь стараться, – утешала ее Таиса, – а пока наладишься, я тебе житие это сама расскажу… Больно любопытно оно, житие-то! Иван Тимофеевич был христос совсем особенный… Это нашей веры христос был… Я уж тебе говорила, милая, что христос у нас не один… Разные христы были…

И Таиса принялась за рассказ о христе Иване Тимофеевиче, родившимся в Муромском уезде. Машура узнала от крестной, что Иван Тимофеевич жил давно, что он юродствовал и творил чудеса. Истинные христиане почитали его за второго христа, он мог выводить души из ада в царствие небесное, помогал бедным и сирым, но на него было воздвигнуто гонение. Ивана Тимофеевича пытали на Лобном месте в Москве и, наконец, распяли на стене у Спасских ворот, идя в Кремль по левой стороне, где часовня. Когда Иван Тимофеевич, будучи распят, испустил дух по божественной воле своей, то снят был со стены сторожами и похоронен в Лобном месте в могиле со сводами. Погребение было в пятницу, а в субботу на воскресенье, как только начался благовест в Кремле в Успенском Соборе, Иван Тимофеевич воскрес при свидетелях и после того явился к своим ученикам в Муромском уезде, а потом опять в Москве, где он скончался плотию на сотом году жизни. И хотя он и был воплощенный Бог, но тело его было похоронено у церкви св. Николая в Драчах, откуда он вознесся в славе своей для соединения с Отцом Небесным…