Хроника одного падения… - Марат Буланов

— Подожди ты! С планетарием нужно закончить! Информация, хоть и короткая, а ответственному секретарю, нужно срочно сдать в номер. Ждёт ведь!

— Ну, давай. Полчаса на «размышления»!

Шаров — одногодка Михаила, — быстрый, холеричный, нервный, — уже сейчас, в сравнительно молодом возрасте, имел большую блестящую лысину. Не смотря на то, что женат, — был отчаянным юбочником, изменял супруге направо и налево. Лицо, постоянно, чем-то озабочено. Заикается. Весьма неравнодушен к выпивке.

В «Вечерке», стал трудиться недавно, после того дня, как Михаил встретил его, случайно, у газетного киоска на улице. Виталик, имея за плечами журналистский факультет МГУ, маялся без работы. Собственно, Михаил и помог парню с трудоустройством.

— Сегодня всех угощаю. Первая ведь, премия за материал! — Шаров, любовно, стал разливать ликёр по уже приготовленной, «дежурной» таре. — Девочки, как вам у Александра Ивановича? Он у нас, кроме того, что зав. отделом и известная «акула пера», еще и кандидат медицинских наук! Так что, если есть интимные проблемы с «женским здоровьем», милости просим за консультацией!

— Ну, ты, право, Виталик и хам! — рассмеялся Никитский, худощавый с живыми глазами деятель. Вне работы, тоже любитель прекрасного пола и шумных застолий. — Таня и Люда пришли отвлечься от тяжелых трудовых будней, отдохнуть, а сам ставишь их в неловкое положение!.. Михаил, а ты-то чего не пьёшь?

«Опять, блин, нахерачимся, а потом болей!..» — Михаил, до репортёрства в «Вечерке», и на дух, не принимал спиртного. А здесь, в газете, в таком напряженно рабочем ритме, хотелось как-то расслабиться. Да и Шаров с Никитским, тут как тут. Для них, пьянка с девочками — привычное дело, то бишь, — море по колено, а ему она уже боком встала. Постепенно впал в зависимость от «пойла», нарушать стал трудовую дисциплину, даже временами прогуливал. Редактор и зам., уже косо поглядывали: «Такие надежды подавал вначале, а сейчас, что-то, испортился парень!». Хотя немного выпить, действительно, не мешает… Целую неделю рвал как черт, норму по строчкам перевыполнил. Короче: стресс нужно снять. И девчонки, вроде бы, ничего. Особенно та, беленькая…

Через пару часов, дым в кабинете стоял коромыслом. Шаров, во всю, уже лапал разомлевшую, от выпитого, Таню. Никитский, со знанием дела, — «уламывал» подругу.

— Гад ты, всё-таки, Виталик! — ни с того ни с сего, вспылил Михаил и, подойдя к Шарову, врезал ему в челюсть.

— Че, дурак, приревновал?! — вскочил, как ошпаренный, оскорблённый Виталий и схватил за грудки — Получи-ка, сволочина пьяная!

Град ударов посыпался на перепившего обидчика. Оба, в борьбе, повалились на пол. Таня завизжала. Никитский бросился разнимать драчунов.

— Тихо вы! Сюда ведь, придти могут в любое время!

Но в дверь уже стучали. Быстро вскочили и, кое-как, навели порядок на столе.

— А, да это Вовка Березин, фотокор! Да не один, а с «пузырём»! Входи, входи!

Обиды, тут же, были забыты, и в компанию, влился еще один местный бухарик.

Вовка на «Никон» стал снимать развеселившихся дам. Виталик и Михаил полюбовно «поделили» Таню. Никитский рассказывал пикантный анекдот…

4

На душе был чудесный подъем. Когда Михаил шел к своему наставнику, всегда его, при этом, охватывало нетерпеливо-радостное возбуждение. Как будто, что-то трепетно-святое, ждало в небольшой двухкомнатной квартирке старой «хрущевки». Еще бы! Борис Борисович ведь, кандидат психологических наук старой закалки, известный в городе ученый, а знания этого сверхчеловека — неисчерпаемы…

Вот, и остановка. Троллейбус сделал осадку, лязгнули дверцы. Михаил, быстрым шагом, двинулся, по асфальтированной дорожке, к дому № 7. Поднялся на второй этаж. Обшарпанную дверь, открыл сын Николаева.

— Отец дома?

— Вышел, но скоро придёт. Подождёте?

Он прошел в тесную прихожую, а затем, в маленькую неопрятную кухню, где, в течение уже нескольких лет, проходили их, с Борисом Борисычем, встречи и обсуждались самые различные проблемы.

Через некоторое время, прибыл сам «сверхчеловек». Сразу видно — с тяжкого похмелья: волосы всколочены, лицо обрюзгло, небрито, дыхание прерывисто. Борис Борисыч поставил на стол поллитровку, какого-то, дрянного яблочного вина.

— Будете?

— Да нет, вам оно намного нужнее…

— И то верно.

Николаев ловко сорвал пробку и, в один миг, вылил всё содержимое бутылки в горло. Смачно крякнул: «Счас дойдет…», и уселся за стол, явно ошарашенный первичным эффектом. Обычное добродушие вернулось к нему.

— Ну вот. Теперь можно, и поговорить… У вас, какие-то новые мысли возникли, относительно Берлинского труда?

— Да. В прошлый раз, мы пытались разрешить проблему наследственной изменчивости типов нервной системы.

— И вы, всерьёз полагаете, что развитие типа в онтогенезе разновероятно?

— Исходно варианты, того или иного, развития равновероятны, но тем не менее, генотип, например, тревожный, либо остаётся тем же, одним и тем же генотипом, либо видоизменяется под влиянием среды, оставаясь тем же конституциональным типом.

— Я что-то не пойму. Хотя, знаете, может, вы и правы… Михаил, можно попросить об одном одолжении? — внезапно, прервал нить «научной беседы» Борис Борисыч.

— Деньги?

— Да, если можно. Чувствую, что не поправился я. Давайте приобретём что-нибудь, да и посидим, где-нибудь, на травке. И поговорим, конечно… Согласны?

Вышли к ближайшему гастроному. Взяли водки, пристроились на лежащее бревно, неподалёку. Наклонившись, грузный Борис Борисыч, кряхтя, сам разлил «бодягу» по полиэтиленовым стаканчикам. По доброте душевной, плеснул еще и, скромно подошедшему, ханыге.

— А вы к докторской, не пытались приступить? — спросил Михаил, после нескольких возлияний.

— Представьте себе такую ситуацию… — уже заплетающимся языком, начал «экс-кандидат» наук. — Идёте вы по узкому-узкому коридору и хотите, куда-нибудь, свернуть. А не можете. Коридор держит крепко-накрепко и ведёт к какой-то катастрофе… И потом, ведь психология, наука, не самое главное в жизни.

— Как так не главное? В этом, по-моему, весь смысл.

— Я тоже, раньше так думал. А потом, сказал себе: «Сколько можно лизать задницу этой науке и, при оном, не получать никакой отдачи?». Взять, к примеру, нашего Клеймана. Ведь он, только, и читает узкоспециальные монографии да статьи. И всё! Даже никакой беллетристики, для души, себе не позволяет. Ну, станет доктором. Доктором же и помрёт, так ничего и, не уяснив в жизни. Кукует один — ни жены, ни детей… Короче: свихнулся на своей психологии. А ведь, всё из-за желания как-то отличиться, выдвинуться, заслужить одобрение, почитание…

Николаев, сморщившись, бахнул еще одну стопку.

— Неужели, в этом смысл нашей жизни? Неужели мы — жалкие животные, стремящиеся, во что бы то ни стало, подняться над себе подобными, ощутить превосходство, власть над ними?.. Вы у меня, Миша, самый умный ученик. Сомов еще был, да в психушке оказался… А в теории Берлина, так, до сих пор никто, — в том числе, и Мяткин, — ничего не понимает. Вы, соискатель, даже больше них, имеющих научные звания, знаете. Честно сказать, сильно надеюсь на вас… Но, согласитесь, гениальный, всё же, человек был Берлин!..

Борис Борисыч совсем окосел. Михаил, поддерживая, довёл его до квартиры и сдал домочадцам. «Совсем запился мужик! Жизнь, блин, сейчас такая… А он, к тому же, больной, с давлением. Ладно, — главное добрались до хаты…».

5

Родители Михаила, были еще не старые. Когда в институте учился, отцу стукнуло, чуть больше сорока, а матери, и того меньше. Как говорится, выучили, выпестовали, хотели, чтоб «в люди вышел». Ведь, Игнатий Иванович, всю жизнь проработал, на заводе, простым сварщиком, а мать билась в торговле. Купили сыну, в десять лет, баян и определили в музыкальную школу. Тогда это было в «моде», — детей своих музыке учить.

Михаил, по классу баяна, окончил училище и институт. Работал, некоторое время, по специальности в клубах да дворцах, а потом, забросил инструмент, как будто, и не посвятил его освоению, целых двенадцать лет жизни. Отец, очень тогда сокрушался: «Учился, учился, а всё коту под хвост. Занимается какой-то хилософией, а что от сего проку? Ни копейки же, за это не заработал… Так, хоть бы женился! Таскается, таскается, — ни бабы, ни внуков, ни нормальных денег, ни квартиры. Одно слово — балбес!».

Но после того как отпрыск начал работать, сначала, в районной газете, а потом, и в «Вечерке», батя немного успокоился. «Вот ведь, корреспондентом стал, уважаемым человеком! Не простой работяга! Моя кровь!». Однако, и здесь, отца ненадолго хватило. Вскоре, опять за своё: внуков ему подавай, и точка! И то, что из сына получился непрактичный, нехваткий, малоэнергичный человек, тогда как ребята с завода с «бойким» характером, «давно уже имеют семьи, квартиры, машины», — это стареющему, но еще крепкому и хозяйственному Игнатию Ивановичу, было совсем непонятно.