Две свадьбы и одни похороны - Дмитрий Старицкий

Теперь осталось найти вторую невесту для продолжения банкета, пока первая целуется с законным мужем. Я же и второй невесте тоже посаженый отец.

Душа стремилась завершить наконец-то действо, которое снимает с меня ответственность за двух юных дев.

А кто спас хоть одну душу — спас весь род человеческий, говорит Писание.

Воздастся тому.

Надеюсь.

Вот Дюлекан стоит чуть в сторонке в своем подвенечном платье. Вижу. Одна стоит.

А где Доннерман?

Нет Доннермана.

Чуйка заныла просто бормашиной.

Пробежался глазами по толпе гостей.

Потом по периферии — и краем глаза зацепил знакомую фигуру, заворачивающую за угол оружейного магазина.

Я немедленно бросился туда, как самонаводящаяся ракета по тепловому следу.

Выскочив за угол, увидел, как Борис в свадебном костюме садится в служебный «хамви», с которого он уже оборвал все цветы, и они убитыми трупиками валялись на гравии.

— Стой! Ты куда? — крикнул я ему, подбегая к машине.

— Домой! — огрызнулся сержант, садясь на водительское место. — Обломись, Жора, не выйдет меня на проститутке женить. Думаешь, нашел лоха педального? — Он торжествующе показал мне комбинацию из трех пальцев, покрутив этой фигой у меня под носом.

— Кто тебе сказал, что она проститутка? — спросил я как можно спокойнее.

— Какая тебе разница? Главное — сказали.

— А ты не подумал, что тебе могли неправду сказать?

— А то нет? — взвился Доннерман.

Было такое ощущение, что еще чуть-чуть — и он начнет на себе рубаху рвать и пуп царапать. Накрутил себя парень нехило.

— Нет, — ответил я ровным тоном. — Эскорт — это торговля красотой, а не телом.

А внутри у меня все так клокотало, даже пристрелить его захотелось, урода. Взять и всадить три-четыре пули в эту наглую рожу. Даже не знаю, что бы было, не оставь я свой «шмайсер» в домике.

— Жора, не звизди, — отмахнулся от меня Борис, — мне глаза уже открыли. Можешь даже не стараться мне по ушам ездить. Живите дальше, как хотите, только без меня. Я вам не санитар города! — На последней фразе в голосе сержанта появились несвойственные ему визгливые нотки.

Он резко воткнул в торпедо ключ, показывая мне этим, что дальше говорить со мной не намерен.

— Я понял тебя, Боря, — сказал я ему. — Гад ты, Доннерман. Жениться ты с самого начала не хотел. А сейчас просто нашел повод соскочить. Ну и соскочил бы вчера, хрен с тобой! Но не на свадьбе же. Зачем ты, урод, сделал девочке больно! Козел ты после этого! Кстати, сколько я тебе должен за занятия?

— Нисколько. Отдай эти деньги бывшей невесте в качестве компенсации за несдержанное слово. — Сержант со стуком захлопнул дверцу.

Я развернулся и пошел к гостям.

За спиной зафырчал дизель и захрустел гравий под колесами отъезжающего автомобиля.

Обломись, Жора! Вот так вот, чисто по-человечески.

— Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, — пробурчал я себе под нос. — Желаю тебе, Боря, в жены британскую стерву-феминистку с хорошим каблуком и большим самомнением. Традиционно воспитанной девочки ты просто недостоин, козел. Тем более — такой красивой девочки.

Как же пакостно, блин, на душе. Вот гад какой — всем праздник испортил, мент поганый, волк позорный.

Практически бегом добрался до места церемонии, где падре уже выкликал имена Бориса и Дюлекан.

Вскочил на помост, как в последний вагон уходящего поезда, слегка бедром потеснив пастора. Очень некультурно, но я торопился. И это меня извиняет в данной ситуации.

— Друзья, — улыбнулся я всем как можно радостнее, — второй свадьбы сегодня не будет по взаимному желанию жениха и невесты. Они просто не могли выбрать место для совместного проживания. Комлева терпеть не может Порто-Франко, а Доннерман в Москве — персона нон грата.

Боже, что за хрень я несу? Хотя сейчас любая хрень, которая не испортит свадьбу Кате, во благо. Дюле уже не помочь. А Катино счастье надо спасать.

— В общем, они поругались и разбежались. Дело житейское: «если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло».

И тут я задорно запел, неожиданно даже для себя:

Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,Рулатэ, рулатэ, рула-та-та!

Припев старой песенки Эдиты Пьехи народ встретил без понимания. А потому пришлось снова перейти к разговорному жанру:

— Но ничто не помешает нам чествовать начало счастливой семейной жизни Кати и Билла. Смотри, Билл, чтобы Катю не бил, — погрозил я кулаком, а народ заулюлюкал, — иначе вернемся и отметелим тебя всем автобусом. Музыка! Туш! Гостей прошу к столу — откушать, чем Саркис послал.

Фу-у-у… Вот это спич. Охренеть, не встать.

— И вас, падре, тоже прошу к столу, — повернулся я к недоумевающему священнику, — на почетное место. Около жениха.

И тут же, спрыгнув с эстрады, ужом протиснувшись сквозь толпу, побежал разыскивать Дюлекан.

Какой-то местный дебил поставил в радиоточке запись шотландского оркестра волынщиков, и под эти нудные визгливые звуки все пошли пробираться в ресторан к накрытым столам. Музон, мля, только под нынешнее Дюлино настроение. Как по заказу. Только душу рвать…

Пока я нашел Дюлекан, весь взопрел. Все же жаркий сегодня вечерок.

Так и бегал по всему мотелю, раздираемый противоречивыми переживаниями. Успел то порадоваться, что в отряде сохранился классный снайпер, то побеспокоиться за ее душевное состояние. В таких случаях у баб, бывает, крышу сносит. И что выкинут в следующую минуту — они и сами не знают. Как бы руки на себя не наложила.

Вот я и беспокоился.

За снайпера.

Какая из Дюлекан баба — я не знаю.

В дальнем углу стоянки автомобилей перед мотелем нашлась наша таежница, скрытая большим «Ниссан-патрол».[85] Она в подвенечном платье сидела на грязной подножке кабины «Унимога»[86] братьев-буров и ревела навзрыд белухой, периодически поскуливая.

Заглянув в проход между машинами, нашел там же и самих братьев ван Ритмееров, сидящих около нее прямо на гравии. Они, скорее всего, в очередной раз разливали по оловянным стопарикам виски. В бутылке уже солидно убыло. Больше на дастархане ничего не было.

— Дула, — говорил по-английски короткими фразами для лучшего понимания один из братьев, протягивая ей стаканчик, — выпей. Отпустит. Верное средство.

Дюлекан взяла посуду и молча замахнула вискарь залпом, как за ухо. Отдала стакан и снова, все так же молча, принялась плакать, размазывая кулачком по щеке тушь. Я еще удивился: зачем ей, с ее угольно-черными ресницами, их еще тушью мазать? Пойми этих женщин!

Увидев меня, другой брат призывно махнул рукой:

— Джордж, садись с нами. Выпьем бурбона[87] за то, что Дуле крупно повезло. Ты представляешь, как ей было бы худо жить с таким ушлепком?

У меня с души большой камень свалился. Алконавты-психотерапевты милые мои, как вы вовремя тут нарисовались! Везет мне здесь на хороших людей.

Но сказал другое:

— А вы что не за столом? Вас же тоже приглашали.

— Мы тут из классовой солидарности. Охотники — все братья из одной гильдии и должны друг друга поддерживать и утешать, если это требуется. — Для убедительности Ханс ударил себя кулаком в область сердца, тут же ткнул указательным пальцем в небо, и гордо добавил: — Вот.

— Тем более — что там такое на столе есть, чего у нас нет? — поддакнул Клаас.

— Эта бутылка тоже с того стола, так что, считай, мы за ним и сидим. Удаленно, — добавил Ханс и заржал собственной шутке.

— Тогда и мне накатите, — сказал я, усаживаясь рядом с Дюлекан на гравий.

— Аск? — воскликнул Клаас и, сунув руку в приоткрытую дверь джипа, достал четвертый стакан.

— Только закуски у нас нет, — посетовал Ханс.

— Нэ трэба, — ответил я почему-то по-украински, но буры меня поняли.

Когда нас нашел Арам, мы все четверо хором пели песни на трех разных языках одновременно. Но вполне слаженно и полифонично, с полным пониманием друг друга. Рядом валялись три большие квадратные бутылки из-под виски. Пустые, естественно. И нам всем, включая Дюлю, было очень хорошо.

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.

22 год, 30 число 5 месяца, вторник, 10:00.

Утром (или уже ранним днем) меня ласково разбудила Булька. С кружкой капустного рассола, маленьким мерзавчиком[88] «Новомосковской» водки и обмотанной полотенцем кастрюлькой горячего хаша[89] — поклоном от Саркиса. И все это с лаской, легкими «материнскими» поцелуями и добрыми уговорами. Ни одного бабского упрека. Просто добрый доктор-похметолог.

— А где все? — спросил я, приходя в себя.

— Кто где, — отвечает, — но в пределах «Арарата», если тебя это волнует. Инга всех построила и озадачила.