Трафальгар - Бенито Гальдос

«Виктория»

АВАНГАРД

«Нептун»…………………………исп.

«Сципион»…………………………фр.

«Громовержец»………………….исп.

«Формидабль»……………………фр.

«Дюгэ» …………………………………..фр.

«Мон-Блан» ………………………….фр.

«Ассиз» ………………………………исп.

ЦЕНТР

«Августин» …………………………..исп.

«Эрот» ………………………………….фр.

«Тринидад» ……………………исп.

«Буцентавр»………………………….фр.

«Нептун». ……………………………..фр.

«Редутабль» ………………………….фр.

«Энтрепид»…………………………..фр.

«Леандро»………………………..исп.

Вторая колонна под командой Коллингвуда

«Ройял Соверен»

АРЬЕРГАРД

«Сан Хусто» …………………………исп.

«Эндомтаблъ» ……………………….фр.

«Санта Анна» ………………………исп.

«Фуге» …………………………………..фр.

«Монарх»……………………………..исп.

«Плутон» ………………………фр.

РЕЗЕРВ

«Багама»……………………………….исп.

«Эгль». ……………………………………фр.

«Горец» ………………………………….исп.

«Альхесирас» ………………………….исп.

«Аргонавт» ……………………………исп.

«Свифт-Сюр» …………………………фр.

«Аргонавт» …………………………….фр.

«Ильдефонсо» ………………………..исп.

«Ахилл» ………………………………….фр.

«Принц Астурийский» ……………исп.

«Бёрвик» …………………………………фр.

«Непомусено»………………………..исп.

Пробило без четверти двенадцать. Страшный миг приближался. Всех, как и меня, охватило лихорадочное нетерпение, а мое внимание было приковано к кораблю, на котором, как говорили, находился Нельсон, и мне было не до того, что творилось вокруг.

Внезапно наш командир отдал приказ. Его повторили боцманы. Матросы бросились к вантам; заскрипели лебедки, заполоскали на ветру марселя.

– Ложись в дрейф! – крепко выругавшись, завопил Марсиаль.

– Этот сукин сын хочет влепить нам по корме!

В тот же миг я понял, что «Тринидаду» был отдан приказ застопорить ход и прижаться к шедшему следом «Буцентавру». Наперерез нам на всех парусах летела «Виктория». Наблюдая за маневром нашего корабля, я лишний раз мог убедиться, что большая часть команды не обладала тем умением и сноровкой, которые были присущи бывалым морякам вроде Марсиаля. Многие солдаты страдали морской болезнью, они даже хватались за поручни, чтобы не свалиться за борт. Правда, было немало отважных, храбрых людей, особенно среди добровольцев, но основная масса насильно завербованных ни к черту не годилась; они плохо слушались команды, и я уверен, что у них не было ни на грош патриотизма. Как я впоследствии понял, не они принесли славу сражению, а оно прославило их. Но, несмотря на невысокие моральные качества разношерстной команды, мне думается, что в торжественную минуту перед первым выстрелом помыслы всех были устремлены к всевышнему. Что касается меня, то впечатления тех минут запомнились мне на всю жизнь.

Несмотря на юные годы, я прекрасно сознавал всю серьезность положения, и впервые в жизни мной овладели высокие мысли, возвышенные образы и благородные идеи. Я настолько был убежден в нашей победе, что мне даже стало жалко англичан: ведь они шли на верную гибель! Именно в эти минуты я впервые со всей ясностью осознал свою любовь к родине, и мое сердце радостно забилось от этого глубокого чувства. До сих пор родина представлялась мне в виде нескольких лиц, управлявших страной, таких, как король и его первый министр, но я не воздавал им должного уважения. Поскольку истории я обучался лишь в бухте Ла Калета, для меня было законом радоваться и приходить в восторг при известии о том, что испанцы в давние времена поубивали несметное множество мавров, а потом – добрую порцию англичан и французов. Я представлял свою страну самой храброй на свете, но в моем представлении эта храбрость отождествлялась с жестокостью и варварством. При таком образе мыслей патриотизм для меня сводился лишь к горделивому тщеславию, что я принадлежу к славному племени истребителей мавров.

Но в минуты, предшествующие сражению, я глубоко осознал все значение этого божественного чувства, и национальная гордость расцвела в моей душе, осветив самые сокровенные тайники, как утреннее солнце освещает землю и отвоевывает у мрака прекрасные картины природы. Страна моя представлялась мне огромной землей, населенной людьми, по-братски любящими друг друга; все общество состоит из отдельных семей, в которых мужья безбедно содержат своих жен, воспитывают детей, управляют хозяйством, защищают честь семьи. Я понял, что эти люди заключили договор о помощи и поддержке в борьбе против внешнего врага, что именно они построили корабли, чтобы защитить родину, иными словами – ту землю, по которой они ходили, ту ниву, которую они оросили потом, дом, где жили их отцы и деды, сады, где играли их дети, новые земли, открытые и завоеванные их предками, морские порты, где пришвартовывались после долгих утомительных путешествий корабли, склады, где люди хранили свои богатства, церкви – усыпальницы предков, жилища святых и алтари веры; площади и цирки – места развлечений и празднеств; домашний очаг, чье старинное убранство, переходящее из поколения в поколение, является как бы символом вечности нации; кухни, в чьих закопченных стенах никогда не замолкает эхо древних сказок, которыми бабушки умиротворяют шумных, шаловливых внучат; улицы, по которым гуляют друзья и подруги; поля, море, небо – все, что с рождения неразрывно с нами связано и дорого нашему сердцу, начиная от яслей любимого коня и кончая троном древних королей; все предметы, в которых живет частица нашей души.

Вдобавок я был убежден, что распри Испании с Францией или с Англией возникали оттого, что эти страны хотели у нас всегда что-нибудь отнять, и, надо сказать, в этом вопросе я не намного ошибался. Итак, наша оборона представлялась мне самым законным делом, а нападение англичан – самым подлым и низким, но, поскольку мне не раз доводилось слышать, что справедливость торжествует, я был уверен в нашей победе. Любуясь красно-желтыми знаменами, так живо напоминавшими бушующее пламя, я чувствовал, как у меня вздымается грудь, и не в силах был сдержать слез восторга; мне пришли на память Кадис, Вехер; воображение рисовало мне всех испанцев, собравшихся вместе на огромной плоской крыше, откуда они с замиранием сердца следили за нами; все эти мысли и образы в конце концов обратили мои помыслы к богу, к которому я воззвал в жаркой молитве, но это не были обычные «Отче наш» или «Аве Мария», а нечто новое, впервые пришедшее мне на ум. Оглушительный грохот вывел меня из этого блаженного состояния, и я невольно вздрогнул. То прозвучал первый залп.

Глава XI

Корабль нашего арьергарда дал первый залп по «Ройял Соверену», шедшему под флагом Коллингвуда. Пока «Санта Анна» вела с англичанами бой, «Виктория» повернула и пошла прямо на нас. У нас на «Тринидаде» все сгорали от нетерпения открыть огонь по врагу, но наш командир все выжидал удобного момента. И тут от «Санта Анны» по боевой линии кораблей, словно по цепочке петард, засверкали вспышки огней. «Виктория», атаковавшая французский «Редутабль» и получившая от него отпор, очутилась прямо у нашей наветренной стороны. Грозный момент наступил. Раздалась команда: «Огонь!» – и громовый залп из полсотни пушечных глоток обрушился на английский флагман. На миг дым скрыл от меня неприятельский корабль, а он, обуянный яростью, на всех парусах летел прямо на нас. Подойдя на расстояние ружейного выстрела, он повернул к нам бортом и дал залп. В короткие минуты между первым и вторым залпом наша команда, оценив урон, нанесенный врагу, с удвоенной силой бросилась выполнять приказания офицеров. Пушки заряжались молниеносно, но бывали и заминки, – следствие нерасторопности некоторых канониров. Марсиаль по доброй воле решил стать у пушки, но его дряхлая плоть не позволила ему исполнить благородный порыв души. Ему пришлось довольствоваться присмотром за боевыми припасами и лишь голосом и жестами воодушевлять батарейную прислугу. «Буцентавр», шедший за нами, тоже вел огонь по «Виктории» и «Темерери», английским линейным кораблям. Казалось, что корабль Нельсона вот-вот выкинет белый флаг: ведь мы разбили всю его оснастку, и я сам видел, как на нем рухнула бизань-мачта.