Корона, Огонь и Медные Крылья - Максим Далин

Любимая присказка отца. Стоит раскрыть рот на Совете — "помолчите, Антоний!"

Со мной — как с холуем, как с провинившимся пажом, как с бродягой, а не как с родным сыном! Унижал, как только мог. И под занавес назвал бесчувственным чурбаном. Огорчился, что до слез меня не довел? Ну конечно, младшенькие уже давно бы лизали ему ручки: "Государь и батюшка, мое сердце разбито!"

Беса драного разбито! Не буду. Я не собака, чтобы валяться вверх брюхом. Ни за что не стану ползать на коленях, даже перед королем и отцом. Я-то в чем виноват?! Значит, по мнению государя, наследному принцу кто попало может гадить на голову, его можно оскорблять, как угодно, хоть убивать — а он должен только кротко улыбаться и приговаривать: "На все Божья воля! На все Божья воля!" Ужасно умно!

Мне долго было не опомниться. Ходил, как оплеванный. Мне сказали, что сумасшедшего, который кидается на принцев с оружием, четвертуют на Святого Ольгерта-Мученика, но это меня не утешило — за такие выкрутасы с такими последствиями очень и очень милостивый приговор, я считаю. Чтобы утешиться, днем возился с собаками, просто назло отцу, которого почему-то бесит моя псарня; вечером напился в хлам с баронами — хотя не люблю слишком много пить. У будущего короля голова должна быть ясная.

Мы пили вино с Побережья. Я никак не пьянел и веселее не становилось; говорил, помню, что гнием мы тут без толку, пытаемся что-то улучшить, поправить, а зря — никто все равно не оценит, так молодость и пройдет. Что мы могли бы совершать подвиги, сделать что-нибудь прекрасное, имя прославить — но так и будем ждать неизвестно чего. А свет погряз в пороке — и мы скоро разжиреем, смиримся и будем только тихо вякать: "Да, государь! Да, государь!" — даже если нас назовут ублюдками в глаза.

И вдруг Жерара осенило. Истинно настоящее вдохновение нашло, как на брата Бенедикта — и даже, у меня такое чувство, то же самое вдохновение.

— Ваше прекраснейшее высочество, — сказал он и улыбнулся, — это все — золотые слова, но ведь выход есть. Вы помните, вчера брат Бенедикт на проповеди говорил о могиле святого Муаниила? Помните ли, как ваш прадед, Фредерик Святой, привез с Черного Юга священный ковчег с Оком Господним? Он, хоть и не смог отбить мощи Муаниила у неверных, так хотя бы поклонился его гробу, а наше поколение? Наши реликвии — до сих пор в руках грязных язычников, над святынями надругалась всякая дрянь, а мы, вы это верно подметили, уже смирились с происками Тех Самых и выходим из себя по пустякам!

— Ха! — сказал я вдруг, просто само вырвалось, из глубины души. — Да я, будь у меня армия подвижников хоть в тысячу человек, я сам дошел бы до Мертвых Песков, и не то, что ковчег — я сами мощи привез бы! Вот скажи — ты бы пошел воевать за веру, Жерар? Из этой тины, а?

Он чуть не задохнулся, когда отвечал:

— Ваше высочество! Да я умру за вас!

И Альфонс тут же добавил:

— Ваше драгоценное высочество, вы же просто звезда путеводная! Неужели думаете, что за вами мало верных людей пойдет? Мы все готовы умереть за вас и за веру, вот увидите. Только бы вырваться из этой скучищи.

— Угу, — сказал Стивен. — Тут-то, прекрасное высочество, точно, что от скуки повеситься впору. Людишки-то — быдло, ворье да потаскухи. Тут, хоть в лепешку расшибись, служа Господу — все равно никто не почешется. Тут всем только деньги давай…

А Альфонс усмехнулся и сказал:

— Деньги сами по себе не плохи. Там, на Черном Юге, говорят, золото, рубины, благовония, бархат с шелком — богатства, какие тут никому и не снились — только здесь всякая рвань, которой у нас благоволят, сидит на заднице, прибивает грош к грошу пудовым молотом, ковыряется в навозе…

Я подумал, что Альфонс дело говорит. Завоевать славу и богатство с мечом в руках — это вам не ждать, когда с земель доходы пришлют! Война… вот, оно, вот! Не то, что вся эта мышиная возня — в одном кармане вошь на аркане, в другом — клоп на цепи! И не зависеть от каждого чиха Большого Совета! И никаких тебе "помолчите, Антоний"! За меня пушки выскажутся!

Жерар налил всем еще, облокотился на стол и сказал мечтательно:

— А женщины, ваше великолепное высочество! Вы еще об этом подумайте… Не в них, конечно, дело, языческих тварей надлежало бы обратить на лоно истины… но эти черномазые дикарки выделывают такие штуки… Господа, знаете, я как-то видел на ярмарке танцорку-язычницу… как бы сказать? Стыда у этих девок нет вовсе, а тело лучше, чем у цивилизованных женщин. Они на все, ну на все готовы, понимаете?

Это нас проняло. Моя свита забыла про вино, а я до позднего вечера обсуждал с баронами будущий Священный Поход на Черный Юг. Вот это было дело! Если бы я и вправду дошел с боями до могилы святого Муаниила! Если бы привез его пречестные мощи в свое королевство и они бы упокоились в столичном соборе! Вот тогда бы все эти старые клячи из Большого Совета стали бы по-другому ко мне относиться! С должным благоговением. Восхищенно. Да что там! Я стал бы не просто королем, а великим королем! Я что, не заслуживаю памяти потомков, что ли?

Мои бароны тут же рассказали об этом разговоре своим приятелям — не удержались, но я не стал гневаться. Даже лестно было, когда на следующий день у меня в приемной собралась целая толпа молодых людей благородной крови, чтобы выразить восхищение моей идеей. Они рвались в мою свиту и на подвиги, чистые души! Один славный парень с нашего Севера, не сходя с места, дал обет перед Всезрящим Оком, что отправится со мной в поход, как только его благословят, а за ним — еще человек пять. Мои бароны только поулыбались — уж им-то никакой обет был не нужен, они и так рвались в бой.

Мартин как-то ляпнул, что у королей друзей не бывает — но у меня-то они были, еще какие друзья! Меня все любили. Потом я говорил с молодыми дворянами, которым хотелось послужить Господу — и они все были в восторге, просто горели желанием воевать за веру. Я ходил по городу, и честные юноши смотрели на меня, как на Божьего вестника. Всякая мразь теперь за версту убиралась с дороги, а девицы делали авансы с самыми благочестивыми целями. Короче говоря, дамы и господа, жизнь приобрела смысл.

Мне даже снилась эта война. Битвы с язычниками. Как я стою на палубе корабля, все в дыму, грохот, вокруг смерть — но все равно победа за нами. Какие-то города снились, кажется, целиком золотые. Язычницы, красивые и развратные, как демоницы. Я просыпался с сердцебиением и подолгу не мог снова заснуть — так это было здорово.

Я близко познакомился с парой старых вояк. Они на меня через некоторое время тоже молились, рассказывали всякие полезные вещи и давали советы. Отцовская политика всем нашим мужчинам посмелее уже стала поперек горла — но говорить о таком вслух осмелились только эти двое. Конечно! Отец же только и знает, что повторять: "Худой мир лучше доброй ссоры", — что даже звучит нелепо. Я понимаю, он уже немолод, слава у него в кармане, имя он в историю вписал — теперь только и болтать в Совете целыми днями, то о налогах, то об урожаях, то еще о каких-нибудь прескучных пустяках. Или с соседями сюсюкаться. Как бы кто-нибудь не напал, упаси Бог — придется же отрывать зад от престола и ехать на войну, что утомительно и опасно. Нет, я его не упрекаю, ни в коем случае, я понимаю, старость — не радость, но я-то еще мохом не зарос! А что, если я помру от холеры или от лихорадки раньше, чем стану королем?! Кто тогда обо мне вспомнит?