Гоблины. Сизифов труд - Андрей Константинов

— Примерно такие? — Он продемонстрировал новый вариант.

— Вот сейчас стало очень похоже. Вот только нос…

— А что у нас с носом?

Филиппов на мгновение зажмурился, силясь вспомнить.

— Можно, наверное, оставить и так. Но сейчас мне почему-то кажется, что нос у него был все-таки подлиннее и… потоньше, что ли.

— Не вопрос. Щас поправим, — Афанасьев снова взялся за ластик.

— А вот скажи мне, разлюбезный Иван Демидыч, как сейсмограф поэту! — обратился к Филиппову присутствующий здесь же, развалившийся на диванчике с чашечкой кофе Тарас. — В Питере существует вероятность серьезного землетрясения? Помнится, в школе на географии нас учили, что здесь такого в принципе быть не может.

— Боюсь, плохо нас в школе учили, — охотно взялся разъяснить Иван Демидович. — Землетрясения, они ведь всегда «привязаны» к зонам разломов. А Петербург стоит на стыке сразу трех тектонических плит, то есть над зоной гигантского разлома. Кстати сказать, моя диссертация была посвящена исследованиям катастрофических невских наводнений 1824 и 1924 годов. Я считал и продолжаю считать, что эти наводнения были вызваны не просто некоей «нагонной волной», а сейсмическими сотрясениями дна Финского залива.

— Ты хочешь сказать, это было что-то типа цунами? — невольно прислушался к их научному разговору Борис Сергеевич, одновременно продолжая эксперимент по утончению носа.

— Ну, если рассуждать на обывательском уровне, то да.

— Ни фига себе!.. Так, ну с носом будем считать, что закончили. А вот с прической, я так понимаю, пролетаем?

— У него была надета такая, знаете ли, круглая вязаная шапочка. Красно-белая.

— Сергеич, рисуй классическую «пидорку» спартачей — не ошибешься, — авторитетно подсказал Тарас.

Афанасьев схематично прорисовал на портрете фанатский головной убор. После чего поднялся, приставил планшет к стене рядом со вторым, сделанным накануне, наброском и всмотрелся в полученный результат:

— В общем, где-то так. Тапер, что называется, играет как умеет. Просьба не стрелять. Ну чего, Иван Демидыч, хоть какое-то сходство имеется?

— Сходство? Да это фактически готовые фотографии! — восхитился Филиппов. — Нет, я просто не устану повторять, Борис Сергеевич: ваше место не в милиции, а в художественной мастерской. У вас талант! У вас больше чем талант — дар Божий!

— Вот и я ему то же самое говорю, — встрял промеж них Шевченко. — После работы: взял стульчик, бумагу, карандашик, и — айда на Невский. За пару часов пару сотен баксов на портретиках, худо ли? Тем более ментовская «крыша» обеспечена. Прочие уличные художники банально не выдержат конкуренции.

— Кончай ты, балабол! — вознегодовал Афанасьев. — Хоть раз попробуй голову включить! Ну какие на Невском могут быть художники? Разве что художники от слова «дерьмо».

— Зато рисуют похоже.

— «Похоже» — не критерий. Для «похоже» в этом мире изобретен ксерокс. А для настоящего художника самое важное — умение видеть… Великий мастер Никола Пуссен сказал: «Существует два способа смотреть на предметы: просто видеть и рассматривать со вниманием».

— Во-во! Хотелось бы надеяться, что наши фотороботы «транспортники» не засунут куда подальше. А именно что рассмотрят со вниманием.

— Не понял?!! Тарас, Борис Сергеевич, вы что, совсем страх потеряли? — Это в курилку просунулась до крайности сердитая физиономия Мешка. — Было же объявлено: ровно в десять всем находиться в оперской. А вам что, особое приглашение требуется?

— Всё, Андрюх! Мы с Сергеичем уже бежим! Вот только… Подь сюды, буквально на одну секундочку!

— Ну, что там еще у вас! — недовольно просочился в курилку Мешок.

— Тут Сергеич с Демидычем на пару поработали немного. — Тарас развернул Андрея в сторону портретов. — Гляди! Это та самая парочка наиболее агрессивных московских фанатов. Тех, которые били бомжика ногами по голове. Вроде как получились похожи и опознаваемы. Скажи, Демидыч?

— Именно так. Очень похожи, — подтвердил Филиппов.

— Неплохая идея. Кто автор?

— Я ж тебе говорю: Сергеич по воспоминания Демидыча нарисовал. Что-то вроде фоторобота. Только карандашом.

— Ты что, увидел во мне человека, которому дважды разжевывать нужно? Я спросил про автора идеи.

— А-а… Вообще-то идея Холина. Это Гришке на пьянке, в смысле на крестинах у Анечки, в голову пришло. Когда он Анечкин портрет подаренный увидел, — пояснил Тарас. — Между прочим, я всегда говорил, что в процессе застолья разгоряченные спиртным умы способны генерировать гениальные идеи.

— Ага. Вот только в дальнейшем, по трезвяни, эти гениальные идеи мало кто берется претворить в жизнь.

— Ан нет! Мы, как видишь, взялись! — хвастливо заявил Шевченко.

— Вижу. Особливо ты пуще всех перестарался, — усмехнулся Мешок.

— Я же не виноват, что я не художник, а шрифтовик.

— Вот тогда тебе и бубен в лапы. После совещания свяжись с «транспортниками»: пусть засылают картинки в столицу, чтобы москвичи оперативно проверили эти рожи по фанатским картотекам. Самое главное: надлежащим образом оформи! Иначе всё это дело тихо скончается в ближайшей мусорной привокзальной корзине. Осознал, шрифтовик?

— Если с оформлением, так, может, Натахе поручить? — с надеждой в голосе спросил Шевченко. Мгновенно ощутив на своих плечах всю тяжесть наказания за инициативу.

— Я же сказал: ключевое слово здесь «оперативно». Сиречь быстро. А Натаха и быстро — вещи не сочетаемые. У нее эти рисунки месяц будут в сейфе пылиться. Всё, народ. Айда в оперскую, только вас ждем.

Андрей, а вслед за ним Афанасьев вышли. Тарас же не спеша допил свой кофе и лишь тогда поднялся, ворча под нос:

— Ну вот, чуть что: сразу косой… Э-эх! А хорошо, наверное, быть художником! На службу ходить не надо. Хотя, с другой стороны… Вон, Ван Гог себе ухо отрезал, Гоген от сифилиса помер. А всё почему? А, Демидыч? От безделья! Потому что на службу не ходили…

И в этом был Шевченко весь: немудреная его философия извечно базировалась на единстве и борьбе противоположностей.

Украина, Киев,

международный аэропорт «Борисполь»,

6 августа 2009 года,

четверг, 9:12 укр.

Народу в зале ожидания международного терминала «В» (тот, который «А», был отведен для народа попроще) скопилось — не протолкнуться. Из-за густого тумана, окутавшего окрестности столицы «незалежной», с самого раннего утра задержали около двух десятков рейсов. Включая и их, франкфуртский борт. Стоило, психуя, гнать из Питера машину двадцать часов кряду, практически без остановок, чтобы теперь протирать неудобные пластиковые кресла, силясь хоть немного подремать в гомонящем на разные голоса, невыносимо душном здании аэровокзала.

У оставленной сторожить детей и вещи Катерины Бугаец затекло всё тело. Ноги кололо нестерпимо, но, боясь пошевельнуться, она терпеливо сносила эту пытку, дабы не разбудить четырехлетнюю Леночку. Она, в отличие от своего старшего братика Максимки, с неимоверным трудом уснула каких-то двадцать минут назад, положив головку на колени матери. Катя тихонько гладила ее длинные светлые волосы, стараясь не думать о том, что если диагноз подтвердится, то к зиме Леночка будет выглядеть точно так, как те дети в больнице, куда они приезжали на консультацию: лысый череп, зеленоватый цвет кожи и выражение муки в глазах. Иногда Кате казалось, что всё это — всего лишь кошмарный сон. Но действительность возвращалась, и снова не было ничего, кроме бессильных слез, которых не должен был видеть никто — ни дети, ни муж…

…Всё началось чуть больше месяца назад. Воспитательница в садике сказала, что Ленка весь день была вялая и отказывалась играть. Вечером у нее поднялась высокая температура. Дочка родилась слабенькой, простужалась и болела довольно часто, поэтому тогда Катерина не придала этому особого значения и, напоив Леночку чаем с малиной, уложила спать. Участковый врач привычного ОРЗ не нашла, однако велела недельку посидеть дома, а перед выпиской на всякий случай сдать кровь. Кто тогда мог предположить, что столь привычная процедура обернется катастрофой.

Результаты анализа врачиху явно озадачили: она долго изучала бланк, на котором отдельные цифры отчего-то были подчеркнуты красным, расспрашивала, с аппетитом ли Ленка ест и не устает ли она на прогулках, а потом выписала направление в отделение детской гематологии онкологического института. «Пока пугаться не надо, — «успокоила» она Катерину. — Возможно, это ложная тревога. Специалисты разберутся». Выйдя из кабинета, Катя бессильно рухнула на дерматиновый диванчик. Она пыталась прочесть то, что было написано в направлении, но буквы прыгали перед глазами, и она видела одно лишь вселяющее страх название — «НИИ онкологии им.<N>Н.<N>Н.<N>Петрова».