Газета Завтра 317 (52 1999) - Газета Завтра Газета

Настроение мое было сильно подпорчено, однако, слава Богу, я в тот же день уехал в Южный Уэльс, и там меня несколько недель окружали лишь кельты и англосаксы. Более или менее белая публика проживала и в лондонском районе Чизик, куда я потом перебрался и я все-таки чувствовал себя в Англии, но когда я попадал в центр Лондона, то снова сталкивался с засильем цветных.

Второе огорчение ждало меня при отбытии на континент. Я сидел на вокзале, посматривая на часы, чтобы не пропустить начало посадки, когда мое внимание привлек сидевший недалеко молодой человек. Остановив на нем взгляд, я почувствовал, как моя душа наполняется тихим восхищением. Он был не просто изумительно красив, синеглаз, темнорус, высок, элегантен, строен и обаятелен, — он был еще и изумительно благороден, аристократичен. В нем просвечивало то, что называют породой,которую нельзя ни подделать, ни сыграть в театре, ибо она вырабатывается десятками поколений титулованных предков — мужчин, выраставших в рыцарских турнирах и военных походах, и женщин, выраставших в холе и роскоши. Только многовековая селекция могла произвести этот прекрасный человеческий экземпляр: роза сама собой не появится в шиповнике. И эта роза настойчиво пыталась поделиться чем-то задушевным с сорняком, который грубо пресекал эти попытки. Сорняком был плюгавый восточный человечек, скорее всего пакистанец, который не желал вступать в беседу с англичанином и злобно рявкал что-то вроде "отстань" или "замолчи". Да, юноша был нетрезвым, может быть, даже это было погибшее существо, но это должно было вызвать лишь острую жалость, ибо то, что в нем погибало, было украшением человеческого рода. Пакистанец, однако, был абсолютно нечувствителен к его красоте и аристократизму, не испытывал к нему жалости и отмахивался от него как от назойливой мухи. А тот, нисколько не обижаясь, с удивительной мягкостью продолжал свои старания высказать этой обезьяне что-то заветное и даже, к моему удивлению, сказал "I have respect to You", показав мне, что пьяная формула "Вася, я тебя уважаю" является не специфически русской, а может быть международной.

Созерцать происходящее было для меня мучением, мысли одна горше другой теснились в моем уме. Предок этого юноши, думал я, возможно, сражался при Пуатье рядом с "черным принцем" Эдуардом, изменяя европейскую и мировую историю, а он унижается перед туземцем, у которого еще дед ползал на брюхе перед сагибами. Что же это творится? В Евангелии сказано: "Блаженны кроции, яко тии наследят землю", а здесь не кроткие, а наглые хотят унаследовать не ими построенный прекраснейший город мира и уже начинают чувствовать себя в нем хозяевами...

Сцена на вокзале крепко мне запомнилась, время от времени оживая в моем сознании, но я не думал, что она так символична. Дошло это до меня лишь тогда, когда во время косовского конфликта Англия из кожи вон лезла, чтобы понравиться мусульманам-албанцам — громче всех кричала о необходимости бомбить и бомбить сербов натовской авиацией. Сюжет, который я наблюдал в зале ожидания вокзала Виктория, разыгрался теперь в масштабе целой нации бывшие сагибы лебезили перед теми, кого раньше держали в страхе, и всячески старались показать им, как они их уважают. Но, как и в сцене на вокзале, никакого ответного уважения не последовало — вернувшись в Косово, албанцы тут же развязали геноцид против оставшихся там христиан, откровенно игнорируя призывы английских "миротворцев" не делать этого. Этого и следовало ожидать: когда к рабу начинаешь относиться, как к равному, он моментально смекает, что теперь тебя можно сделать рабом, а самому стать господином. Других форм взаимодействия между людьми он не представляет.

Я любил вас, англичане, и "любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем". Но она угасает и, более того, начинает сменяться презрением. А как же иначе, если торжественно провозгласив в своем гимне "британцы никогда не будут рабами", вы стали если еще не рабами, то прислужниками не только американцев, но и магометан? Если вашу столицу оккупировали выходцы из ваших бывших колоний? Если демонстрации протеста против этой оккупации подавляются вашей же собственной полицией? Если в своих лондонских штаб-квартирах исламские фундаменталисты открыто собирают деньги на поддержку террористов? Если они избивают ими же приглашенных русских журналистов на глазах некогда грозных ваших "бобби", на которых им теперь наплевать? Вы же, наверное, до сих пор поете свой гимн, так как же вы не краснеете при этом? Последней вспышкой вашей британской гордости было сражение за Фолкленды, а с тех пор вы как нация уже себя не защищаете. Да, the love is blinde, но не настолько, чтобы могла все выдержать, а вы подвергли мою любовь слишком суровым испытаниям. Того, кто потерял свое достоинство, любить невозможно, а вы сами втоптали его в грязь, не просто позволив графине с психологией базарной торговки обливать помоями последний оплот национальной чести — королевскую семью, — но визжали от восторга, поддерживая эту травлю.

Такова печальная история моей любви. На этом можно было бы и закончить, но у темы есть продолжение. Я думал над тем, п о ч е м у англичане дошли до жизни такой и, кажется, нашел ответ, которым и хочу поделиться с читателем.

ГОВОРЯ СОВСЕМ КОРОТКО, они сделали свое дело, исчерпав на этом все свои внутренние силы и теперь хотят пристроиться к какой-то внешней силе. Они суетятся, нервничают и взволнованно убеждают тех, в ком видят силу, — американцев и мусульман — что они еще хоть куда.

История — вещь беспощадная. Она — не предоставление человеку пространства и времени для прохождения круга земных радостей, а исполнение Божьего Промысла. В нашей жизни присутствуют страдания, болезни, тяжкий труд, насилие, обиды, разочарования, смертная тоска и сама смерть, и все это, как справедливо утверждает Кант, может быть оправдано только выходящим за рамки самой этой жизни высшим смыслом, который включает в себя эмпирическую действительность как небольшой фрагмент. И конечно, эта объемлющая данность должна быть такой, чтобы человек был способен соприкоснуться с ней либо еще в этой жизни, либо в будущей, либо в той и другой, иначе нам не было бы до нее никакого дела, и логическим оправданием несения тягот земного существования она быть не могла бы. В этом случае единственно разумным поведением было бы совершение самоубийства при первых же признаках наступления старости с ее болями и немощами. Но мы его не совершаем, и это свидетельствует о том, что инстинктом мы знаем о существовании высшего смысла нашего бытия. На уровне сознания это знание дает нам религия, для которой высший смысл бытия является главным предметом изучения. Само слово "религия" означает — "восстановление связи" — связи между "этой" жизнью и "той". Особенно полную картину такой связи раскрывает христианское учение. Оно провозглашает абсолютность потустороннего бытия — вечного Царства Божьего, где "несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечна", а следовательно, и его абсолютную приоритетность над земным бытием. Отсюда следует, что подлинное, онтологическое значение имеет только то, что содействует утверждению Царствия Божия, а то, что ему не содействует или противодействует, не онтологично, а значит, не удерживается в бытии и выводится "во тьму внешнюю". Этим раз и навсегда решается проблема "теодицеи" ("оправдания Бога"): удаление из бытия того, что небытийно, не только естественно, но и неизбежно, поэтому не может быть названо жестокостью. Бог не жесток, а бесконечно милосерден, и Его бесконечное милосердие состоит в предоставлении каждому человеку и каждой нации возможности принять участие в утверждении Его Царствия и тем самым обрести подлинную бытийность. Жестоким Он может показаться лишь в глазах того, кого удаляют из бытия, но его восприятие заведомо ложно, так как, теряя бытийность, он теряет и разум.

По каким признакам субъект может определить, что он работает на Промысел? Если это индивидуум, то главными признаками служат мир в душе, спокойная уверенность в себе, чувство собственной правоты, отсутствие внутреннего напряжения и страха. Человек, чья деятельность угодна Богу, постоянно получает от Него поддержку, которой не может не замечать. Если же речь идет о нации, то подтверждением ее соработничества Богу служит прежде всего наличие у каждого ее члена радостного чувства принадлежности к великому коллективному "Я", выполняющему свою провиденциальную миссию, то есть любовь к Отечеству и гордость быть его сыном. Второй признак — успехи в исполнении этой миссии, появление перед нацией как бы "зеленого света" на ее пути.

ТЕПЕРЬ ПОДРОБНЕЕ О ТОМ, что случилось с англичанами. В течение нескольких веков они делали дело, угодное Богу, пусть даже этого и не сознавая, и поэтому им все удавалось. Вышним Произволением им была отведена в истории определенная роль, и пока они ее играли, они были великой нацией. Теперь, когда роль сыграна и занавес опустился, ясно, в чем она состояла. Она была аналогична той, какой была в свое время роль древних римлян: подготовка единого информационного пространства для проповедования истины. Если бы к началу Новой Эры Рим не создал всеевропейскую латинскую империю, распространение христианства на этих просторах натыкалось бы на политические, правовые и языковые барьеры и оказалось бы невозможным. Создание Pax Romana, как это сейчас очевидно, было необходимым условием христианизации континента, и в этом смысле кесари были провиденциальными фигурами, чем, видимо, и объясняется лояльное отношение к ним апостолов ("Будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа" — ап. Петр; "Ибо начальник есть Божий слуга" — ап. Павел). Когда же романские народы выполнили свое предназначение, они были устранены с исторической сцены монголоидными гуннами, а потом германцами (в числе которых были и англы), которые при содействии Папского престола основали на территории бывшей Римской империи Западную Постхристианскую Цивилизацию.