Возрастной шовинизм (декабрь 2007) - журнал Русская жизнь

III.

Воспроизводство старости - воспроизводство среды, уклада и ресурса. Медленное время в замкнутом пространстве (городок, район), донашиваемые вещи, жизнь почти впроголодь, ограниченный круг общения, отчуждение детей… Но и в некоторой идеальной России babushkas останутся, - пока будут русские, не умеющие «жить для себя» (не умеющие жить вообще), а это порода неистребимая. Дай им возможность пожить «в свое удовольствие» - они ее не возьмут. Русские старики действительно физически гаснут от праздности; для большинства из них пенсия означает переход на другую работу - облегченную профзанятость или домашние труды (заботы о роде и саде), или, как упоминалось выше, труд физического выживания (поиск дешевого масла и хождение по поликлиникам).

Но: Эйфелеву башню посмотреть, завести сердечного дружка, сходить в ресторан - это можно, а вот «колбаситься в клубе» в 70 лет русский пенс может разве что в болезненном припадке публичного одиночества. Ему это чуждо, неорганично и совсем не в кайф. У него другие радости: мемуары и теплица, телевизор и пикейножилетство, балконное созерцание и ПСС А. П. Чехова.

Все не как у людей.

Надо переформатировать.

IV.

Мы знаем, какими мы не хотим быть.

Но не знаем, какими мы будем.

«Смолоду охотою, а под старость перхотою», как сказано у Даля. Мнишь себя насмешливой старухой с пахитосками, окормляющей охотничьими рассказами почтительную правнучатую молодежь, - а очнешься в дурке в мокрых объятиях товарища Альцгеймера. Или загадаешь ближнему «могучую уитменовскую старость», - а встретишься с маразматиком, облученным тремя микроволновками, и он прибьет тебя костылем просто так, без идеи, скучно и совсем неталантливо.

Полномочий у нас, в сущности, немного. Воспитать детей такими, чтобы они не были способны презирать ни советский, ни постсоветский тип старости, потому что старость не может быть презираемой по умолчанию, как не могут быть презираемыми детство или одиночество; чтобы ни в двадцать, ни в сорок они не мучились нашей социальной значимостью или никчемностью и не ставили бы нам оценок, а любили бы и понимали нас просто за то, что мы их любили и понимали. Что-то, может быть, вроде милосердия - без прайс-листа в глазах и без бухгалтерии в сердце.

А на хлесткое обещание проезжантов: «Я приду плюнуть на ваши могилы» - можно ответить только ласково: приходите, пожалуйста.

И плюйте, и харкайте в свое удовольствие. На ваши-то могилы уж точно никто не плюнет.

Потому что никто не придет.

Захар Прилепин

Молодежь к выходу на пенсию готова

Самая реакционная часть общества

Говорят, что старики заедают молодежь, уродуя ее будущее. Скажем, старики старательно голосуют и почти единолично выбирают постылую, прокисшую власть, по законам которой мы живем до следующих выборов; а потом ответственные пенсионеры снова расставляют свои галочки в бюллетенях, обрекая юношество еще на четыре года унылой тоски.

Так говорят. Но все давно иначе.

У нас юношество стремительно впало в старость, а иные из представителей младого поколения еще хуже чем в старость - в старческий маразм.

Всякий студент по определению должен быть «леваком», тем более, в современной России. Однако у нас все наоборот. Консерваторы размножаются уже в школах и университетах, они едва разучились вытирать сопли кулаком и носить колготки под шортами - и сразу же стали тотальными реакционерами.

Они не видели ни советского времени, ни бурных времен либеральных реформ, но презирают и то, и другое. Они уверены, что в России была черная дыра, хаос и голожопый позор. К счастью, теперь олигархи побеждены, а коммунистам не удастся вернуть бараки и ГУЛАГи.

«Мы победим». Кого победим, а? Зачем?

Молодежь в России, наверное, самая реакционная часть общества. Юношество еще ничего не получило, но уже боится все потерять. Еще ничего не знает, но уже хочет всех научить. Все время говорит, что выбирает свое будущее и никому не даст изменить свой выбор, - но кто бы знал это будущее в лицо, кто бы рассказал о нем доступно.

В свое время (год назад) писатель Александр Кабаков выдал нашумевшую статью о том, что настроения молодежи и в Европе, и у нас является самой очевидной опасностью для общества. Левые, националистические, а также беспочвенно агрессивные взгляды юношества создают ситуацию, угрожающую нормальному будущему остальных людей.

«Боюсь», - признался Кабаков, к которому, как ни странно, я отношусь хорошо.

Одно различие: у нас с Кабаковым разная молодежь. С «его» молодежью я знаком; хотел бы, чтоб она стала подавляющим большинством, - но в природе нет и смешного подобия этого большинства. «Его» молодежь - разрозненные единицы; в своем городе я могу пересчитать их по пальцам, в других городах таковых еще меньше: к примеру, в многочисленных провинциях идейно буйной молодежи нет совсем, ей неоткуда произрости. Там почти все спят, не в силах разлепить глаза.

Кабаков старательно передергивает, в попытках придать молодежному экстремизму массовость объединяя редких «молодых идеологов» и мифических «штурмовиков» с… «уголовниками». Но среди людей зрелого возраста уголовников еще больше: давайте людей среднего возраста купно объявим угрозой обществу и останемся спокойно жить средь детей и стариков.

Российская молодежь, в отличие от помянутой европейской (в первую очередь, немецкой и французской), разучилась переживать состояние аффекта. Иррациональные 90-е породили в России крайне рационалистичное молодое поколение. Другой вопрос, что рационализм их пошл и зачастую подл, что он имеет не человеческие, а почти растительные предпосылки; и тем не менее это все-таки рационализм, в самом неприятном, то есть совсем не творческом - изводе.

Любое творчество изначально порождается состоянием аффекта. Или, как написали бы в словаре, душевным волнением, выражающимся в кратковременной, но бурно протекающей психической реакции, во время которой способность контролировать свои действия значительно принижается.

Огромное количество современной молодежи не способно к бурным психическим реакциям, к бесконтрольным празднествам, к запредельной искренности и в конечном счете к массовому творчеству. Разовый футбольный дебош вовсе не отменяет сказанного выше, он, скорее, случайность - мало того, случайность, специально спровоцированная очень взрослыми людьми накануне принятия первого закона об экстремизме.

Основная часть молодежи уже сейчас готова отправиться на пенсию: то есть либо выключить себя из реальных политических и культурных процессов, либо встроиться в них на изначально определенные, скучные роли.

Мое поколение - последний советский призыв, чьи школьные годы пришлись на пионерию и комсомолию, а университетские - на разлад и распад советской империи. Как показало время, в основной своей массе мои сверстники оказались безвольными: в политике, бизнесе или культуре мы явное меньшинство, так уж получилось. Ко всенародному разделу мы не успели, а быть падлотой толком не научились: в итоге жизнь протекла до середины, а мы все в тех же ландшафтах, что и прежде. Что будет с нами дальше, ни черта не ясно.

Поколение, рожденное за время неуемного реформаторства (ну, скажем, начиная с восемьдесят пятого, а то и раньше - по начало девяностых), являет собой во многих наглядных образцах удивительный гибрид старческого безволия и детской, почти не обидной подлости. Эти странные молодые люди ничего не желают менять. Мысль о том, что изменения возможны, вызывает у них либо активную, искреннюю агрессию, либо вялое, почти старческое презрение. Слишком много и часто говорят они о своей свободе: но даже я, бывший пионер и комсомолец, не помню, чтобы мы с такой радостью и страстью ходили строем.

Несмотря на все свои улыбки и пляски, современное юношество лишено глубинного, оптимистического романтизма начисто: они твердо уверены, что мир не изменить, и даже не стоит пытаться. Тот, кто пытается, - дурак, подлец или пасынок олигархов. Если не по нраву столь радикальная формулировка, то можно сформулировать чуть мягче: менять ничего нельзя, потому что иначе может быть хуже.

«Может быть хуже» - это вообще основа, суть и единственный постулат философии современного юношества; они и гомерических глупостей не свершают, и детей не рожают, и ни в п…ду, ни в Красную армию не идут, потому что и там может быть хуже, и сям, и посему давайте «не будем париться».

Ну не будем, да. Еще не надо выходить из себя. Мы пришли сюда быть в себе,блюсти себя в себе, собой в себе любоваться, себя из себя не выпускать.

«Держись!» - часто говорят друг другу современные молодые люди, как будто завтра каждый второй из них уйдет на фронт или может не проснуться, разбитый очередным инсультом. Держаться они пришли, посмотрите на них, держаться и не отпускаться - одной рукой за один поручень, другой - за второй; никто не хочет разжать пальцы, чтоб веселой волной снесло с ног, повозило по полу, перевернуло через голову и жарко ударило о каждый угол.