Крест на башне - Андрей Уланов

– Мур-р! Мур-мяу! Мыр-р-р! М-мя! – Тот еще, думаю, «Котенок-1» у меня.

– Киса, – шепчу, – чудо ты пушистое. Я тебе что вчера насчет формы говорил?

– Что она мне очень к лицу.

– Убрать косы под головной убор я тебе говорил! А они у тебя как болтались ниже плеч, так и продолжают…

– Ай! Эрик! Перестань!

– Не «ай», если в бою зацепишься, так и будешь отцеплять, пока укладка не сдетонирует?

Подействовало. Сразу задумчивое личико изобразила, смутилась.

– Извини, я пыталась их сегодня уложить, и не получилось. Шапка спадает. Она у меня и так на размер больше, чем нужно.

– Это не шапка. Шапку ты на кукол можешь надевать, а это, – снял с нее, – кепи с наушниками, утверждено Его Императорским Величеством Кайзером Генрихом Первым как единый полевой головной убор для всех родов войск. Что же до размеров – в армии, запомни, есть только два размера: слишком большой и слишком маленький.

Помялся чуть… ладно, думаю, все равно судьбу не обманешь. Стянул берет, выбил об колено и ей протянул.

– Вот, примерь. По идее, в него и не такую гриву упаковать можно.

– Ой, – растерянно улыбнулась Стаська. – Спасибо, Эрик. Я раньше часто береты носила… шли они мне.

– Тебе все идет… принцесса.

– Махнуться затеяли? – Михеев из люка своего высунулся. – Правильно, хорошее дело. Надо бы и нам с тобой, командир, перед первым совместным боем чем-нибудь эдаким махнуться! Если, – добавил посерьезнев, – вы, господин фельдлейтенант, не против.

– Не против, – кивнул я, – только чем? Зажигалкой самодельной и пачкой полупустой – несолидно, а больше у меня своего и нет ничего, все – табельное имущество. Раньше еще часы собственные были – дешевые «Вокка», я их, главным образом, за «фамильное» сходство взял. Но как раз вчера вечером мне под роспись новые выдали, противоударный хронометр, чуть ли не швейцарский.

– А давай – куртками? – неожиданно предложил Алексей. – Сложения мы с тобой похожего. Опять же, у тебя верх камуфляжный, у меня низ, полная дисгармония наблюдается.

– Ну, давай, – согласился я. – Погоны только отстегни.

И в самом деле – кожанка мне впору оказалась. Я ремень поверх затянул, подергал руками – отлично сидит, как на меня шитая.

Для полноты картины еще перчатки надел, офицерские, серой замши, закурил…

– Как, – поинтересовался вальяжно, сквозь дым, – больше на офицера похож?

– Не то слово, – смеется Михеев. – Перед таким орлом спина сама в стойку выгибается.

– Ага, – улыбнулся я, – три раза.

– Надо, – озабоченно заговорил Алексей, – чтобы еще Петрович с заряжающим чем-нибудь махнулся.

– Надо-то надо. Только вот у Серко точно на обмен ничего не найдется. Кроме, разве что, пригоршни блох, да и то дохлых – санобработка не дремлет!

– А сало?

– Сало он в жизни не отдаст. Скорее уж от себя позволит какой-нибудь орган оттяпать.

– Эт-точно, командир. Деревня, он такой.

Я окурок о броню затушил, начал, было, руку поднимать, чтобы на время глянуть, как в тылу, левее, загрохотало, взвыло, и огненные стрелы одна за другой начали небо над головами чертить.

– Началось, – это Стаська выдохнула.

– Началось, – кивнул я и строго: – А ты почему в столь ответственный момент не на месте? К рации, живо!

– Ой!

Смешная все-таки она.

Я-то никуда особо торопиться не стал. Досмотрел артподготовку – так себе, доложу вам, зрелище, понимающего человека отнюдь не впечатляет. Пара установок по два десятка труб каждая… а с другой стороны, и их-то, по-моему, задействовали исключительно ради галочки. Первая атака всего наступления как-никак. Другой вопрос, что мы не нормальную оборону прорываем, а черт-те что под названием: «сопротивление противника имеет эпизодический запятая очаговый характер». Гражданская война, господа, что вы хотите?

И потому торопиться мне и впрямь было особо не с чего. Задачи ротный вчера поставил, на рубеже выдвижения мы стоим… повезет, так до обеда и простоим. В первых ротах, конечно, хлам собран отборный – русские машины, австрийские, пара нашего старья. Экипажи тоже не лучше, но все равно, двадцать панцеров нашего первого эшелона, это, как ни посмотри, сила. В начале войны, случалось, и не такую оборону проламывали.

Наступаем же мы вдоль стратегического шоссе, имея ближней целью захват населенного пункта с многозначительным названием Калечек. В дальней же перспективе маячит перед нами городок Железногорск, но до него еще переть и переть – восемьдесят километров. Командование, в неизъяснимой мудрости своей, наметило его рубежом завтрашнего полудня, то есть, читай, к вечеру третьего дня. Если повезет, и впрямь доползем.

Прислушался… забавно, думаю, если звукам верить, то бой там, впереди, уже основательно разгорелся. Панцерные пушки ухают, АБО-шка в ответ визжит, минометы… ого, а на горизонте-то уже два столба чернеют. Удивительно, думаю, двадцать минут воюем, а эти олухи уже потери понести умудрились. Если они еще пять минут в данном стиле повоюют, Вольфу придется все-таки второй эшелоп вводить.

И накаркал. Едва только подумал, слышу – у панцера комроты дизель взревел и почти сразу же наушники захрипели.

– Котенок-1 слушает!

– Я Кошка-3, начинаем движение, уступ вправо, интервал сто двадцать.

Началось.

Деревню Калечек, когда мы к ней подошли, уже можно было с карт стирать. Сначала артиллеристы по ней отработали, затем первые роты снарядами закидали… В общем, населенный пункт перестал существовать как цель.

Схлестнулся же первый эшелон с какими-то частями, выдвинувшимися, – непонятно, правда, когда? – со стороны Хомутовки. Панцеры, пускачи на автотяге и АБО, общим числом до батальона. Читай, рота там, наверное, и в самом деле была.

И ведь что примечательно – командиры-то рот наши, один такой же бывший унтер, второй – лейтенант. Нет, есть все-таки в этих русских какое-то заразное… даже и не знаю, как назвать… безумие, что ли? Взять меня – как Стаську на шею повесил. Года три назад мне б такое в жутком сне не приснилось. Абсолютно ведь бессмысленный поступок, нелогичный и, – какое же это слово-то, Вольф его любит про русских употреблять? – а, вспомнил, иррациональный!

Бой шел минуты три. За это время у нас два панцера сожгли, один подбили – что меня больше всего удивило, экипаж не выскочил, не бросил… то ли сознательные оказались, то ли просто наружу, под пули лезть побоялись. У авровцев «приведены к молчанию» два орудия и уничтожено «до сотни» пехоты. Здорово, конечно, но вот только кажется мне, что «до сотни» – понятие уж больно растяжимое. Может и девяносто девять быть, а может, и просто девять, а то и вовсе пара шинелей простреленных, да каблук отбитый – и все до сотни и никак не после.

Еще у одного панцера экипаж после попадания без пробития брони, двигатель с перепугу заглушил и до сих пор завести не может. И у панцеринфантерии приданной один транспортер подбили.

Впрочем, когда мы двинулись прочесывать рощу, из которой авровцы, согласно докладу комроты-1, фланговый огонь вели, то одну пушку нашли. Брошенную. Стандартная «дага» на круговом лафете, который русские со шкодовской гаубицы срисовали.

Еще через километр на броневик наткнулись, точнее, на его ржавый остов. Судя по виду, он тут с прошлой осени торчал, а то и дольше. И ни одного трупа. Понятно, что авровцы не только раненых утаскивают, но и убитых стараются синим не оставлять, но всё равно – для встречного боя картина странная.

У броневика мы задержались, пока «обер Мойша» с пехотой переругивался – они, оказалось, не сообразили, что теперь мы впереди идем и с первыми ротами остались.

Вышли к Хомутовке. Это уже не деревушка, а вполне такой городок, с церквушкой, домиками двухэтажными, беленькими. Приятный на вид, даже расстреливать жалко.

Перед ним мы снова остановились – пехота не захотела вперед идти. Приказать им Розенбаум не мог, панцеринфантерии было две роты, и командовал ими гауптман. Сам же «обер Мойша» тоже вперед не рвался, и я его чувства в этом вопросе вполне разделял – памятуя о том злосчастном бое за безымянную деревеньку, когда нас с Вольфом едва не поджарили. Корпусная панцеринфантерия, пусть и «разбавленная», это, конечно, не банда анархистов, но и «смилодонт» тоже не «мамонт», ракеты бортом ловить куда хуже приспособлен.

Решили ждать Вольфа, а заодно и артподдержку. Смысла, правда, я в ней особого не видел – с пригорка, где мы стояли, два трети городка как на ладони видно. Ну да командованию виднее.

Оказалось, задержались не зря. Минут через пять после того как стали, из-за крайних домиков мотоцикл с коляской вылетел, и седок в той коляске очень старательно палкой с белой тряпкой размахивал. Большая тряпка – то ли скатерть не пожалели, то ли наволочку.

Давно я уже белых флагов не видел. Гражданская война – штука жестокая, пощада к врагам здесь не в чести. Те, кто всерьез дерется – мы, авровские офицерские части, синегвардейцы, – бой ведут, как правило, до последнего… и не патрона, а человека. Ну а шваль разнообразная, которой по всем сторонам фронта хватает, эти обычно и не додумываются, что есть такой полезный для здоровья сигнал. Максимум, на что их хватает – руки поднятыми держать, да оружие не по кустам побросать, а аккуратно на обочину сложить.