Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX—XX веков - Георгий Андреевский

Другим «чудом природы» была hydra (гидра), или морской удав. Вниманию москвичей предлагалось редкое зрелище, которое по заверениям устроителей аттракциона, случается всего два раза в год. Это чудовище, согласно рекламе, должно было на глазах публики поедать с большой жадностью живых кроликов вместе с шерстью. К услугам почтеннейшей публики в зверинцах имелись также укрощённые дикие звери, змеи, танцующие под дудку факира, говорящие лошади, выстукивающие копытом ответы на математические задачки и прочие чудеса природы.

Забавляли людей и сами люди. Из Европы после войны 1812 года пришла в Россию шарманка. Слушать её сбегались дети с окрестных дворов, а добрые люди бросали из своих окон шарманщикам медные монеты. Для привлечения публики более богатой, чем дети, шарманщики стали носить с собой обезьянок, а поскольку существа эти в наших краях были и тогда чрезвычайно редки и дороги, то стали они водить с собой детей, заставляя их петь, танцевать и демонстрировать свою гибкость. В конце 1850-х годов солдатка по фамилии Зырянова отдала свою восьмилетнюю дочь Марию в обучение кукольному мастеру по фамилии Яковлева с условием, что та будет ходить за шарманкою с работником мастерицы, петь и плясать. «Шарманщик, — как потом отмечалось в официальных документах, — водил за собой полуобнажённую девочку напоказ для потехи публики и приучал её привлекать к себе внимание прохожих странностью своего наряда, неблагопристойностью своих телодвижений и дерзостью своих взглядов. Чтобы выполнить с успехом своё назначение, ей было необходимо прежде всего отбросить всякий стыд и разучиться краснеть». Увидев всё это своими глазами и поняв, что «дочь по приходе в совершенный возраст неминуемо впадёт в распутство», мать девочки, потребовала вернуть ей дочь, но хозяйка сделать это отказалась. Тогда Зырянова обратилась с жалобой к военному генерал-губернатору Закревскому. Генерал-адъютант граф Закревский[11], приняв во внимание, что «в соответствии с законом родители обязаны давать своим детям образование правильное, а служение при шарманке, не составляя ремесла или науки, вредно для нравственности детей», распорядился дочь Зыряновой у Яковлевой отобрать. Кроме того, он приказал отнять всех несовершеннолетних детей у таких «содержателей» и вернуть их родителям, а шарманщикам запретил использовать детей в своих корыстных целях. В середине XIX века ряды шарманщиков и уличных музыкантов на московских улицах пополнились людьми, похожими на цыган: чумазыми, черноглазыми, бедно одетыми, а то и просто в лохмотьях. Они были австрийскими, итальянскими и персидскими подданными. Итальянцы, армяне, цыгане… Что заставило их перебраться в далёкую холодную страну, от какой напасти они бежали, что искали у нас? Возможно, решились они на это не от хорошей жизни. Возможно, они бежали от какого-нибудь тирана и мучителя, или войны, а может быть, просто любили шататься по свету в поисках счастливой жизни? Так или иначе, но теперь бродили они по улицам нашего города с шарманкой, гармошкой или барабаном и попугаем на плече, который вытаскивал своим клювом бумажку с предсказанием судьбы. Полиция, считавшая их просто нищими, старалась очистить от них Москву. Обер-полицмейстер распорядился, чтобы всем шарманщикам было объявлено под расписку о том, что если они не прекратят своё занятие, то будут немедленно высланы за границу. Когда же итальянцы попросили разрешить им играть на гармониках, если не на улицах, то хотя в домах, полиция расценила это как уловку для того, чтобы не покидать Первопрестольную. Следуя с шарманками по улицам города под предлогом игры в домах, говорили полицейские, итальянцы, несомненно, будут играть и собирать милостыню.

В 1887 году московский обер-полицмейстер обратился к московскому генерал-губернатору с таким рапортом: «В Москве, — писал он, — проживает несколько семейств итальянских и персидских подданных. Первые из них, числом 37 семейств, привезли с собою малолетних соотечественников и с целью экплуатации посылают их по городу играть на гармониках и тому подобных музыкальных инструментах, показывая прирученных птиц и продавая вынимаемые посредством этих птиц билетики с предсказаниями судьбы. Вырученные этим способом деньги эксплуататоры отбирают от них, употребляя в свою пользу, а их оставляют нередко в крайне ветхой одежде. Персидские же подданные, бродя по улицам в рубище, выманивают у публики подаяния с помощью обезьян, заставляя их прыгать и кружиться и тем привлекать к себе праздную толпу города. Принимая во внимание, что хождение по улицам с шарманками, птицами и обезьянами с целью выпрашивания подаяния составляет в сущности воспрещаемое законом нищенство, а продажа вынимаемых посредством птиц билетиков с предсказанием судьбы имеет вид мошенничества, а потому не могут быть терпимы в столицах, я входил в сношение с господами итальянским и персидским консулами относительно удаления этих иностранцев из Москвы. Консулы уведомили меня, что с их стороны нет препятствий к удалению из столицы означенных лиц». Однако согласие консулов не помогло, иностранные артисты ещё долго занимались своим промыслом в Москве. Теперь, став хитрее, они нанимали к себе в работники русских парней, и те с их шарманками слонялись по улицам. Случалось, что вместе с шарманками они заходили в разные заведения, торгующие крепкими напитками, и пьянствовали там, подчас пропивая шарманки.

Пытаясь избавиться от преследования полиции, итало-австро-персидские подданные стали принимать православие, но и это им не помогло. Их хватали и сажали в пересыльную тюрьму, чтобы потом по этапу гнать за границу. Городские власти делали всё, чтобы в Москве не звучала шарманка. Хотя что в ней плохого? Что ни говори, а в москвичах её тягучий и тоскливый голос пробуждал добрые чувства и сострадание. Люди любили её за это. Изо дня в день, с утра до ночи, до самого советского времени в разных уголках города пели под неё дети, взрослые и старики. Репертуар уличных певцов был не богат. Пели они и «Маруся отравилась» с её «Спасайте — не спасайте, / Я смерти не боюсь», и «Сухою бы я корочкой питалась», и, конечно, «Разлука, ты, разлука, чужая сторона». Бывало, что под звон бубна и медных тарелок уличные артисты плясали камаринскую.

Но были развлечения, которые Москва отвергала. Так, например, в 1912 году московские власти и Общество поощрения животных, восстали, когда заезжие предприниматели попытались устроить в Москве корриду. Под заманчивыми и невинными вывесками вроде «Праздника в Севилье» или «Игры с быками» эти организаторы общедоступной бойни хотели возбудить в москвичах звериные инстинкты. Зная бедность наших защитников кошек и собак из Общества поощрения животных, они даже пообещали им процент со сборов, но те, к чести своей, гордо отвергли это гнусное предложение.

В Москве и без боя быков развлечений хватало. Кто только не приезжал в те годы в Златоглавую! И однорукий пианист Зичи, и Симеон Эгье — «Живой скелет», втягивающий живот до позвоночника, перемещавший видимые под кожей внутренние органы, останавливающий на 40 секунд своё сердце, и Унтан — человек без рук, который сморкался, зажигал спички, писал письма, играл на скрипке, корнет-а-пистоне, откупоривал бутылки, ел и посылал дамам воздушные поцелуи ногами. Один остряк утверждал даже, что совсем недавно этот Унтан предложил одной московской красавице свою ногу и сердце.

В Верхних торговых рядах на Красной площади, то есть в нынешнем ГУМе, в 1895 году были выставлены 200 восковых фигур, одна из которых изображала человека в последней стадии холеры. Выступал и чревовещатель с двадцатью куклами, приводимыми в движение электричеством, а художник в одну минуту рисовал портреты посетителей. На Кузнецком Мосту находилась «выставка живых фотографий», где люди, соответствующим образом одетые, изображали разные картины и картинки. Но, пожалуй, главными поставщиками «чудес» в Москве являлись два музея-паноптикума: Боцва на Кузнецком Мосту и Шульце-Беньковского на Лубянской площади. В первом из них в 1896 году помимо неаполитанских мандолинистов, лилипутов и летающих женщин, а также картины «Нана»[12], в анатомическом отделе демонстрировалось «великое чудо» — тринадцатилетний мальчик весом 10 пудов и ростом под 2 метра.

До этого, в 1888 году, в паноптикуме Шульце-Беньковского, помимо простых восковых фигур изобретателя Эдисона, барона Гирша и прочих знаменитостей, имелись механические восковые фигуры. Помимо парижского смехового кабинета с его кривыми зеркалами здесь можно было увидеть испанскую инквизицию (нечто подобное я лицезрел в середине прошлого века в Ленинграде, в Казанском соборе, который был тогда Музеем атеизма), галерею знаменитых преступников и большую панораму всемирной выставки в Чикаго. Кроме того, каждый час в паноптикуме показывались оптические представления с помощью большого барабана, создающего во время вращения иллюзию скачущей лошади и пр. (Кино тогда ещё не было, оно стало доступным для москвичей лишь в 10-е годы нового XX века.) Вход в паноптикум стоил 30 копеек В 1894 году здесь можно было увидеть сиамских близнецов, сестёр Родику и Додику. Как и у Боцва, имелось «большое анатомическое отделение „открытое только для взрослых и по пятницам для дам“».