Вольные города - Аркадий Крупняков

День 14 октября уходил в ночь, пошатываясь от хмеля, устало­сти и веселья.

* * *

Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. К ночи румянец блекнет, горы становятся алыми, с фиолетовым налетом.;

За городскими предместьями — мелкий лес вперемежку с не-} ровными прогалинами и холмами. С бугров рваными хвостами; сбегают глубокие овражки. Столетиями вымывали их бурные дож­девые потоки, с каждым годом становились они глубже и извили­стее.

На дне самого длинного оврага расположил атаман людей. Сам поднялся на холм. Перед ним открылись очертания крепост­ных стен, церквей и мечетей.

К Соколу подошел Ивашка с Андрейкой. Мальчонка испод­лобья взглянул на атамана.

—      Привел к тебе ватажника,—сердито произнес Ивашка.— Ослушался приказа. Велено оставаться у Камня, а он вон где!

—      И ослушался,— дерзко ответил Андрейка.— Дед Славко оставлен — он слепец, Полиха — девка, а я? Нешто я не мужчина? Я тоже за правду биться хочу, коли ватажником меня чтете.

—      Что ж, когда-нибудь начинать надо, пусть привыкает к се­чам малец,— сказал Сокол Ивашке.

В эту минуту в городе зазвонили к вечерне. Сначала встрепе­нулась одна церковь, потом другая, и скоро над берегом и морем тоскливо и монотонно поплыл вечерний звон. Защемило у атама­на сердце предчувствием недоброго.

—      Тяжко у меня на душе,—сказал он Ивашке.— И не хочу скрывать — города этого боюсь. Неведом он нам, и это самое страшное. Когда мы ходили на Хатыршу, я вел туда ватагу, как домой, потому в неволе там провел немалое время. А сейчас не чувствую я себя атаманом, жду, когда скажут, что делать дальше. Вот назвали меня однажды в Кафе разбойником. Если бы так — куда легче. Одно бы знал — налететь на город, пограбить и снова в лес. А правду искать намного тяжелее.

—      Даст бог, найдем правду, Сокол,— ответил Ивашка.— Что бы там ни случилось, помни одно: ватага тебе верит.

—          В случае чего — за меня останешься ты, Иваша. Если и те­бе не судьба живым быть — атаманом пусть станет Кирилл. Ку-

пец Никита Чурилов обещал ватагу на Дон проводить — помощью его не гнушайтесь...

  После полуночи со стороны предместья раздался свист. Василько ответил, как было условлено, и вскоре из тьмы вынырнул всадник. Это был Семен Чурилов. Ватага зашевелилась. Сразу же к атаману подошли котловые, с ними Ивашка и Митька.

— Все идет, слава богу, хорошо,—заговорил Семен.— Сейчас мы подойдем к воротам, дадим знак. На той стороне Назарка- юльчужник с. ребятами удушат постовых. В городе праздник — люди весь день гуляли и пили, теперь спят не только приставы, но и стражники. Пройдем ворота — и сразу направо. За церквой Бла­говещенья живут русские мастеровые. Тихо разойдемся по дворам, утром чуть свет матросы и наемный люд прибегут с кораблей в город и почнут поднимать простых людей, грабить и убивать знат­ных. Мы ни в коем разе из домов выходить не будем до тех пор, пока на колокольне у Благовещенья не загудит набат. После на­бита одним котлом ударим по башне святого Константина. Там оружейный склад, где хоронится селитра, порох и сброя.

—    Кирилл! Пойдешь туда с своими людьми,— приказал ата­ман,—Второй котел пойдет в порт. Там будут драться рыбаки. Скажите, что вы от меня, помогите им и хозяйничайте на берегу. Чтобы ни один корабль не ушел из бухты.

—    А ты, атаман, со всеми остальными на сенат иди. Я тоже с тобой пойду — бери меня под свое начало. Батя пойдет с Гриць- ком, а Ивашку бы с Кириллом послать не мешало. Но только знайте: все мы придем на места, когда там будет уже бой. Мы в помощь идем. Будьте осторожны. А сейчас с богом,— и Семен пе­рекрестился.

До городской стены ватага дошла без помех. Семен, сложив ла­дони у рта, прокричал совой. На той стороне ответили. Скоро от­туда послышались возня и глухие стоны. Кто-то коротко ойкнул, и все смолкло. С тихим скрипом медленно открылись ворота.

Ватага прошла в город.

Наступило утро 15 октября. Перед рассветом погода резко из­менилась. Небо, спокойное и чистое до полуночи, к утру нахмури­лось. Изменилось и море. Огромные волны неслись к берегу, со страшным шумом разбивались о темные щербатые стены. Корабли качались с боку на бок, и оттого бухта казалась живой.

Матросы во главе с Леркари высадились недалеко от порто­вых ворот. Здесь их ждали рыбаки вместе с Джули Леоне.

Перебив стражу портового входа, матросы и рыбаки ворвались

в город. У таверны «Музари» их встретили соции и стипендарии. Толпа, вооруженная чем попало, выросла.

—      Смерть знатным! — выкрикнул капитан.

—      Да здравствует народ! — ответила ему стоголосая толпа.

—      Половина из вас под началом Джули Леоне разгромит арсенал и добудет оружие, после того пойдете к крепости. Остальные; пойдут со мной к сенату. Мы займем его и тоже направимся к/ крепости. У каструма нам придется принять жаркий бой, но кон­сула мы так или иначе должны повесить. А потом возьмемся за всех жирных. Пошли!

Леркари сбросил с головы шляпу, выхватил шпагу и зашагал вперед. Потом он побежал — толпа не отставала. На улицах и в пе­реулках к восставшим присоединялись все новые и новые группы горожан. И всякий раз Ачеллино восклицал, поднимая шпагу:

—      Смерть знатным!

—      Да здравствует народ! — неслось в ответ.

С колокольни храма Иоанна Богослова раздались первые зву­ки набата. Затем тревожный призыв колоколов зазвучал из ар­мянской церкви св. Параскевы. Ей начала вторить колокольня св. Стефана.

Пожары начались сразу во многих местах. Перепуганные лю­ди в нижнем белье выскакивали из домов, прятались в погреба. Наиболее знатные и богатые, имевшие своих вооруженных слуг, пробирались под охраной к крепости, куда их впускали с великой предосторожностью.

Ди Кабела, узнав о волнении народа, не растерялся. Он послал гонца в казармы с приказом поднять всех арбалетчиков и бросить на защиту сената. У башни святого Константина постоянно нахо­дилось двенадцать вооруженных охранников крепости.

Консул понимал, что, независимо от того, возьмут бунтовщики сенат или нет, они непременно бросятся к крепости и постараются взорвать стены. Если им это удастся, тогда беда. Надо во что бы то ни стало затянуть восстание на три-четыре дня, тогда оно обре­чено на провал. Из опыта прошлых лет консул знал это. И потому всех способных поднять оружие поставил на защиту стен и ворот.

Консул поднялся на башню. С высоты был виден весь город. Около сената — свалка. Леркари прорвался к самому зданию се­ната, стража которого после короткого боя сдалась. Но когда не­ожиданно сбоку ударили арбалетчики и около сорока человек сразу упало убитыми и ранеными, рыбаки первыми бросились на противоположную сторону площади, чтобы укрыться от стрел во рву. Арбалетчики, не мешкая, окружили сенат и разбежались по балконам. Сверху они разили каждого, кто попадался на глаза.

Леркари, собрав своих матросов, пошел в обход. План капи­тана оказался удачным: арбалетчики, увлеченные охотой за теми.

кто был на площади, не заметили, как на балконы ворвались мат­росы, и скоро здание сената перешло в руки восставших.

Джули Леоне с большой группой социев прибежал к башне св. Константина. Идти на приступ каменной твердыни со шпагами, мечами и копьями было бы просто безумием. Но Джули уверенно вел людей к башне. Одного из охранников арсенала капитан Леркари подкупил, и он по условному сигналу должен был открыть вход в башню. Восставшие рассыпались вдоль стены, примыкав­шей к башне, и затаились. Джули пронзительно свистнул. Дож­давшись ответного сигнала, выскочил на площадку у зхода, но в этот миг раздался мушкетный залп. Джули схватился за грудь и упал.

Рядом падали люди, бежавшие за ним. Джули приподнялся и крикнул:

—      Николо! Где же ты, Николо!

И словно в ответ на его зов между зубцами башни появилось тело Николо и секунду спустя глухо ударилось о камни. Надежда на взятие башни рухнула... Уже теряя сознание, Джули сказал подползшему к нему Клемене:

—      Стойте здесь... не уходите... Никто не должен вынести из этой башни... даже и булавки. Не выпускайте никого.

...Капитан Леркари сразу же, как только покончили с арбалет­чиками, приказал матросу забраться на крышу здания и спустить, а потом снова поднять знамя Республики.

Это был условный сигнал. «Лигурия», подняв паруса, двину­лась к берегу. На борту ее стояли триста освобожденных от цепей невольников.

Башня папы Климента считалась самым высоким зданием в Кафе. Но с колокольни церкви Благовещенья город был виден еще лучше. Невысокая сама по себе церковь стояла на большой воз­вышенности, и потому Никита хорошо видел все, что происходило в городе. Как только на крыше сената исчезло на несколько ми­нут знамя, Никита дал знак звонарю.