Скажите Жофике - Магда Сабо

Если сбросят народы неволи ярмо,

И восстанут бороться за счастье свое,

И с горящими лицами бросятся в бой,

И на алых знаменах появится лозунг святой:

Мировая свобода![4]

Тогда, несмотря на грохот боя и смерть, витающую над полем сражения, образ национального героя Венгрии останется в сердце ребенка живым и вечно юным. Но разве понять Юдит то волнение, с каким из года в год маленькие девочки, прижав к груди кулачки, шепчут: "Ой нет, неправду написали. Он жив".

Да, теперь ясно, что Жофи слышит о трагедии Понграца впервые. Ее внимание снова рассеивается, она уже не помнит ни одного фонетического правила, только теребит передник, косится на дверь и думает, как бы поскорее удрать с урока. Бормочет что-то, заикается, лепечет о каких-то своих делах. Юли несет вздор. Не может найти ни одного уподобления, а в тексте, как ни удивительно, их больше чем достаточно. Жофи теперь не до уподоблений. Пусть себе идет, пусть услышит о той страшной ночи от самого Понграца.

"Уже смылась, – подумала Юли Деак, когда Жофика вышла. – Ей-то хорошо". И что это сегодня с тетей Мартой? Весь год они в классе только и делали что писали про какую-то Анну. В каждом предложении для разбора, в каждом диктанте: Анна стирала, Анна умывалась, Анна поливала цветы и ездила на гору Сабадшаг. А теперь приходится возиться с этим противным дядей Пиштой. Она, конечно, тоже не знала до сих пор, что у него умерли все родные. Может быть, потому-то он вечно бранится и у него плохое настроение? Да и откуда быть хорошему настроению? Теперь она непременно будет с ним здороваться, и не только в школе, но и на улице.

В подвале было намного прохладней, чем наверху, в классе. А где же Куль-шапка? Дядя Секей – тот здесь, он даже посмотрел в ее сторону, но Жофи теперь все равно, видит ее кто-нибудь или нет. В ней не осталось ни следа боязни, она, скорее, чувствовала ту уверенность, какая приходила к ней обычно, когда она вдруг находила разгадку случайно брошенным папой словам. Наконец она разгадала и дядю Пишту!

"Бомбы не щадили жилища людей". Она сейчас же, не дожидаясь обеда, расскажет ему все. Он должен знать, что она все равно будет к нему ходить и ради этого – уж так и быть! – согласна посещать дополнительные занятия. Она будет закупать ему продукты, убирать и готовить, только не надо платить ей за это. Дядя Пишта, наверное, сам догадается, когда узнает, кто она. Ему станет ясно, что она все делает для него просто так, от чистого сердца. Оставить дядю Пишту? Ни за что! У нее, у Жофики, умер один папа, и она думала, что страшнее на свете ничего не бывает. А тут у человека погибли все, кого он любил: дочь, зять и даже Эржи! Дядя Пишта вдовец, у него и жены нет, которая утешила бы его, развеселила. И не удивительно, что у дяди Пишты такой ржавый, скрипучий смех – он отучился смеяться. Спасибо тете Марте, она и не подозревает, какие важные вещи сообщила невзначай Жофике. А если бы тетя Марта случайно выбрала другой текст для упражнения? Жофика передала бы все через Куль-шапку дяде Пиште или Юхошам и ушла бы домой. Кстати сказать, она совсем не доверяет этим Юхошам. Подумаешь, билет в кино… Ведь дед той большой девочки – брат Иштвана Понграца.

Уборка сегодня продвигалась медленно, очень мешал палец. А она так старалась поскорее управиться! Ведь еще ничего не куплено! Жофика не рассчитывала, что задержится у дяди Пишты. Дома даже кровать не застелена, так она спешила к девяти часам на занятия. Жофика думала после уроков повидать Куль-шапку и на обратном пути купить для дома все, что велела мама. А вышло иначе.

Дядя Пишта сегодня не дразнил ее, он даже сам завязал ей бинт на больном пальце: увидел, что повязка ослабла, заковылял к ней и, помогая зубами, затянул узелок.

Две тяжелые сумки сильно оттягивали плечи: как-никак, она снабжала теперь продуктами две семьи. В левой руке сумка дяди Пишты, в ней шпинат, молоко и полкило хлеба – это еще не так тяжело; в правой, где больной палец, – все, что наказывала купить мама. Дядя Пишта просил принести шпинату, и мама тоже. Но как варить этот шпинат?

Выяснилось, что сначала надо помыть листочки, затем нашинковать их и бросить в кипящую воду. Когда-нибудь, если мама придет очень усталая, Жофика сама приготовит шпинат. Оказывается, совсем не трудно. Лишь бы не забыть влить в конце заправку. Хорошо, что у дяди Пишты она уже приготовлена. Дядя Пишта говорит, что нужно положить в шпинат и чеснок. Сколько же положить? Для большей верности Жофика положила целую головку. Дядя Пишта закричал, что много. Тогда она скоренько выловила головку и опустила всего ползубчика.

"Девочка становится толковее, – подумал дядя Пишта. – Пожалуй, не похожа ни на Тэцу, ни на Фери, да и на стариков тоже. Они все чернявые вроде, а эта скорее рыженькая, и глаза зеленые. Зато ростом будет повыше тех. Поди теперь уже достает матери до уха. Не в род Юхошей пошла, не будет такой плюгавой, как они. Вот и Эржи, останься она в живых, тоже не выросла бы большая; на отца походила, на Имре. А он был ростом с вершок".

Чтоб этой Шаре пусто было! Научила же эту малявку заправлять шпинат водой, в которой он варился. Не крикни он вовремя, пришлось бы хлебать горькое, как полынь, варево. А заправка у нее вся комками. Ну да ладно, не станет он шуметь по пустякам, есть можно – и хорошо. Итак, к порядку помаленьку приучается: уже не таскает с собой ту идиотскую жестянку с обедом. Вон достает тарелку в маках. Могла бы что-нибудь другое найти себе, мало там, что ли, в шкафу, тарелок, так надо же именно из той лопать, с которой Эржи ела. Да еще, паршивка, вертит ее в руках и вилкой по ней постукивает. Скажите на милость, диво какое, что тарелка из жести, а не из фарфора! Дома-то, поди, только на золоте едала, чтоб им там всем пусто было! А шпинат ничего, так что он стыдить девчонку не будет – отбирать тарелку с маками и всякое такое. Еще, чего доброго, начнет любопытствовать, почему-де он ей не дает из нее кушать, и тогда придется говорить про Эржи. Этого еще не хватало!

Жофика сидела на низенькой скамеечке, а столом служила табуретка, накрытая льняным кухонным полотенцем. Давно она не ела с таким аппетитом, – пожалуй, только тогда, у Такачей, когда они готовили вместе с Таки уроки. Насколько приятней есть за таким столом! И какое великолепное блюдо шпинат! Как она этого раньше не знала! Особенно же приятно есть комки, они так хорошо пахнут мукой. Мама тем и портила все, что пропускала мучную заправку сквозь какое-то ситечко. Жофика тщательно собрала все с тарелки, и на ней снова зацвели маки. Почему-то она не торопилась мыть посуду, просто сидела сложа руки и смотрела на дядю Пишту. А он на нее. Старик так вращал глазами, что мохнатые брови над ними шевелились. Только Жофи нисколько не было страшно. Вдруг они оба засмеялись. Жофи стало смешно, что еще позавчера она боялась даже взглянуть на дядю Пишту, в особенности на эти широкие, как усы, брови.

– Ну, чего зашлась? – сказал дядя Пишта. – Может, прикажешь продекламировать что-нибудь?

– Можно мне сказать вам что-то? – спросила Жофика, но так тихо, что он с трудом разобрал ее слова,

– Выкладывай.

Жофика молчала.

– Ну, ну!

– Сейчас.

– Ну, а пока что будем петь. Или, может, посуду вымоешь?

Жофика не успела ответить, так как кто-то постучался в дверь. Наверное, Куль-шапка! Именно теперь, когда он ей меньше всего нужен! Все равно, она дождется, пока он уйдет.

– Ну, заходи! – крикнул дядя Пишта. – Не видишь, что ли, написано – не стучать?

"Неужели и сегодня он даст мне форинт?" – раздумывала Жофика. Но вошел не Куль-шапка, а безусый, плешивый старичок. В руках он держал крошечный чемодан, скорее баульчик. Интересно, кто же это? Жофика собралась выскользнуть в коридор, чтобы там дождаться, пока старичок уйдет, но дядя Пишта прикрикнул на нее и она снова опустилась на скамеечку.

– Здорово, – сказал старичок. – Ну, слава те! А признаться, я переживал из-за тебя, ты ведь уже стар, как филин, знаю, что молодеть не собираешься.

– Да и ты то же самое, – пробурчал дядя Пишта. – Тебя еще скорее приголубит курносая, потому – ты аппетитней меня. В теле. Так что стряслось? Какая нечистая сила заставила тебя глаза показать? Неделя уж, как я выписался, а о тебе ни слуху ни духу. Как навестил меня раз в больнице, так и пропал.

– Я через людей справлялся, – сказал старичок и положил на стол свою кепку.

– Черта с два ты справлялся. Да мне и наплевать. Главное, есть у меня вот этот шпингалет, и я не валяюсь тут один в грязи.

– Вижу. А покрупнее что-нибудь не могли подыскать? Ведь сосунок совсем.

Жофика отвернулась. Это она-то сосунок! Пусть бы попробовал ее шпината! Тоже еще баул нашелся, засел тут и не дает поговорить с дядей Пиштой.

– Что поделаешь, коли у тебя, у старого Юхоша, не нашлось кого-нибудь побольше. Все, что из вас можно было выжать.