Босс и серая мышь (СИ) - Платонова Ксения
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Споткнулась — бывает. Бывает, что и упадешь. Это еще не беда, Поля. Главное — встать. Поверь, помнят не то, что упала, а то, что не смогла подняться.
Главное — встать.
Глава 9
Наталья Ивановна поймала себя на том, что уже в десятый раз украдкой смотрит на часы. Без двадцати одиннадцать. Однако! Впрочем, она ведь предупредила, что задержится.
Самое смешное, что Евгений Владимирович волнуется, как… мальчик!
Кадровичка сама содрогнулась от крамольности своих мыслей. Назвать босса мальчиком! Но ведь правда же! Пришел на работу без пяти десять — не раньше на полчаса, не позже на час, именно без пяти десять. Курил за это время уже два раза. Оба раза при этом смотрел на себя в зеркало и поправлял галстук.
В четверть одиннадцатого начал проверять коммутатор — пришла ли секретарша…
В половине одиннадцатого сам зашел к ней, покачался на каблуках, хотел быстро придумать повод, разозлился, ушел. Сейчас явно подсматривает в приоткрытую дверь — обычно она захлопывается, значит, ее придерживают с той стороны.
И лицо у него сегодня не такое, как обычно. Бывало, конечно, нечто похожее, но тогда было понятно, что такие синяки под глазами и ввалившиеся щеки есть результат затянувшейся вечеринки с друзьями, и надо отметить, что за последние три года таких вечеринок — раз, два и обчелся! Нет, сегодня у него вид человека, который очень хотел заснуть, да так и проворочался до утра в своей постели. Уж Наталья Ивановна бессонницу всегда узнает!
Надо признать, легкая небритость и изможденность Ларину очень к лицу. Он становится похож на своего прадеда, Старого Змея — да-да, нечему удивляться, старик до самой кончины выглядел лет на тридцать моложе своего возраста, и внешность у него была очень… мужественная, вот какая! Евгений… то есть, молодой Ларин всегда в большей степени тяготел к определению «красавчик», а про Старого Змея такое мог решиться подумать только слепоглухонемой камикадзе, да и то непосредственно в момент взрыва самолета…
Без десяти одиннадцать. Это уже никуда не годится. «Немного запоздаю» и «запоздаю на час» — разница почти час. Каламбур, надо же…
Наталья Ивановна усилием воли перестала хмуриться и постаралась улыбнуться посетительнице как можно приветливее, раз уж пришлось замещать секретаршу босса…
— Добрый день. Могу я вам чем-то помочь?
— Думаю, да, Наталья Ивановна. Например, уступить мне место.
— Простите, я…
— Мое место, я имею в виду. И спасибо, что подменили.
Кадровичка начала медленно приподниматься, но мозг, видимо, отказывался руководить сразу всеми частями тела. Мозг усиленно работал, пытаясь осознать, прочувствовать и поверить в невероятную картину, развернувшуюся перед ним, мозгом, в данный момент. И перед Натальей Ивановной, понятное дело, тоже.
Незнакомка была хороша. Очень хороша. Удивительно хороша. О, она вовсе не была красива дистиллированной красой худощавых див из отдела по связям с общественностью, но именно это и привлекало внимание.
Прежде всего, даже взгляд женщины, прирожденной и убежденной моногамной гетеросексуалки, то и дело упирался в вырез изящно пошитого темно-серого приталенного пиджака в мелкую, едва заметную полоску. Вероятно потому, что под пиджаком совершенно явно ничего больше не было… кроме, разве что, черного кружевного топа, да самого главного — округлой соблазнительной груди. То есть, ее, Наталью Ивановну, эта грудь не соблазняла, но одновременно, объективности ради, она должна была отметить, что грудь очень неплоха. И топ с пиджаком — при всей своей тайной порочности — прикрывают ее вполне целомудренно.
Пиджак был еще и укороченным, далее шла юбка, столь же идеального покроя, прямая, на ладонь не достающая до колена. И именно эта классическая длина юбки в деловом стиле в полной мере помогала оценить форму и длину ног незнакомки — стройных, сильных, с тонкими щиколотками и высоким подъемом, выгодно подчеркнутым черными лакированными «лодочками» на узком каблуке, инкрустированном малюсенькими стразами. Стилет, машинально подумала Наталья Ивановна. Стилет в сердце Ларину, если это действительно…
— По… ли… на… это… вы…?!
— Поверьте, это лучший комплимент, Наталья Ивановна. Ни одному мужчине не угнаться… Впрочем, они и не думают гнаться? Они ведь всегда уверены в своей правоте? Да, и еще раз — спасибо вам! Ваши советы оказались воистину бесценны.
Кадровичка на негнущихся ногах вышла из-за стола, и Полина — Полина! — грациозно скользнула на свое место, причем женщина совершенно машинально отметила, что у юбки имеется довольно смелый разрез сзади, а сверху из-под него опять черные, вроде бы, кружева… померещилось, наверное!
Из ступора достойная надзирательница за рабочими кадрами вышла только у дверей приемной и здесь повернулась, чтобы окинуть взглядом всю, так сказать, панораму.
Несомненно, несомненно — это Полина. И она не делала пластическую операцию, не наносила на лицо метровый слой штукатурки, не красила волосы в «скандинавский блонд» и не завивала их мелким бесом. Она, вообще, практически не накрашена, как и всегда. Но почему-то сегодня видно, что у нее коралловые, нежные, четко очерченные губки, высокие скулы, украшенные едва заметной россыпью золотистых веснушек, крошечная родинка на левой щеке, изящной формы брови и густейшие ресницы, а глаза — глаза у нее абсолютно шоколадные, как будто любимый горький черный растопили на огне…
Прическа — что ж, большинство ровесниц Натальи Ивановны сказали бы, что это не прическа, а полное ее отсутствие, но женщина в душе была Женщиной с Большой Буквы, а кроме того, и сама раз в полгода позволяла себе укладочку у Саши Зайчика, и потому с первого взгляда могла распознать руку мастера во всех этих локонах, прядях, завитках, небрежно растрепанных таким образом, словно их обладательница только что сошла с борта быстроходного парусника… или вскочила с постели.
Наталья Ивановна сделала то единственное, что могла в данной ситуации. Она молча подняла кверху большой палец, потом повернулась и вышла из приемной. Ей срочно требовалось выпить кофе, выкурить тоненькую сигарету со вкусом шоколада (личный лимит — пять штук в месяц) и КОМУ-НИБУДЬ РАССКАЗАТЬ ОБ УВИДЕННОМ!
В десять минут двенадцатого Ларин в последний раз посоветовался со своим отражением в зеркале и пришел к выводу, что все лимиты человеческого и ангельского терпения в нем исчерпаны. Видит Бог, он ждал гораздо дольше, чем любой руководитель на его месте! Что там — любой руководитель! Компания вообще знала за свою историю всего трех руководителей. Старый Змей, основатель корпорации, не узнал бы Терпение, даже если бы оно выскочило из кустов и стукнуло бы его по голове. Провинившиеся сотрудники вылетали со своего места без выходного пособия, зато с сердечным приступом, а на профсоюзы дед всегда плевал с высокой колокольни. Кроме того, ни один профсоюз, даже в полном составе, не мог тягаться с богатым словарным запасом Змея.
Нагоричный не повышал голос никогда. И это было еще противнее. То есть вы могли разговаривать с боссом, зная о своем проступке или нарушении трудовой дисциплины, и уже увериться в том, что гроза миновала, но у самых дверей вас, легкого и окрыленного, нагонял тихий, ровный и вежливый голос Зануды Нарогичного: «Да, заявление можете принести после того, как получите окончательный расчет в бухгалтерии». Ларин об этом знал из первых, так сказать, рук. Нагоричный два раза предупреждал его о служебном несоответствии, на третий раз от увольнения Ларина не спасло бы даже Второе пришествие.
Сам Евгений терпеть не мог увольнять людей. То есть, в бытность свою «первый раз руководителем» он сократил некоторые отделы, руководствуясь исключительно соображениями эстетического характера — вылетели старые и несимпатичные. Но, во-первых, он потом раскаивался, во-вторых, выходное пособие отвалил всем в размере годичного жалования, а в-третьих, сам тогда этим не занимался, все сделали его замы.
