Паноптикум - Роман Светачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — ответила Жужа, не отводя от него своих зеленых глаз.
— Тогда пошли, — ответил Жук.
И они поползли. А комбайн был уже совсем близко. Грохот молотилки перекрывал любые другие звуки. Жучата забрались Жуку на спину и сидели там, съежившись, как маленькие комочки.
Силуэт комбайна проглядывался все отчетливее через стебли пшеницы. «О Небесные Жуки, не дайте ему убить нас!» — взмолился отец семейства, мысленно обращаясь к властителям и Солнца, и Луны.
И тут произошло кое-что страшное: три стебля крапивы, ориентир, который использовал Жук, чтобы найти норку, содрогнулись и исчезли под жерновами комбайна. Лезвия и штыри пробили растения и смешали их с земляной массой. Грохот стоял невероятный.
— Ходу, ходу! — прокричал Жук, но его маленький голос потонул в реве огромной машины.
Жужа не отставала, была сбоку, но ей было тяжело так быстро двигаться, ведь она совсем недавно родила, еще не успела восстановиться, а тут этот комбайн! Машина двигалась на них, не оставляя шанса жукам. И вдруг, когда комбайн был уже совсем близко, когда земляная пыль от его молотилки уже долетала до них, покрывая жуков черноземом, что-то внутри комбайна громко щелкнуло, и он остановился, замер. Молотилка по инерции еще чуть провернулась в земле и тоже остановилась. Все затихло. А затем дверь машины открылась и на землю спрыгнул сам Бог в своих невероятных одеяниях. Жуки благоговейно замерли, глядя, как две большие лапы перемещаются совсем рядом с ними. Затем откуда-то сверху повеяло дымом, и Жук понял, что происходит. Он задрал голову и увидел, как Бог выпускает из своего рта огромные сизые тучи. Бабушка говорила, что Боги делают это, потому что дым утяжеляет облака на небе, те превращаются в тучи и орошаются дождем. «Спасибо Богам за воду!» — всегда повторяла она, когда начинался дождь.
Жук и Жужа переглянулись и рассмеялись. Они были спасены, но медлить было нельзя, ибо, как только Бог насытит облака дымом, он вернется в свою машину. Поэтому жуки поползли дальше, выбираясь с опасного участка.
Когда они добрались до навозного шара, то принялись жадно есть, отламывая от него самые лучшие кусочки детям: жвала и челюсти у жучат были еще не так хорошо развиты, чтобы самим откусывать от шара еду. Как только все наелись, Жук вырыл с Жужей небольшую норку, и они всем семейством забрались в нее, укрывшись навесом из нескольких больших листьев.
В норке всех потянуло в сон, но Жук, прежде чем уснуть, решил рассказать детям несколько сказок, что помнил от своей бабушки. Жучата довольно слушали, лежа рядышком с ним. А Жужа тихо сопела, уже засыпая, и это был самый лучший звук во всем мире.
Куда ушел Иван?
— Он не сказал даже «доброе утро», просто вышел из комнаты и принялся курить на балконе свой «Честерфилд» — невероятно вонючие сигареты, должен тебе признаться.
— И что же он, просто молча курил и все?
— Ага. Штуки три скурил, не меньше. Потом вышел с балкона и пошел, ничего перед собой не видя.
— А потом что? Он покинул квартиру?
— Да. Просто вышел из нее и двинул по лестнице вниз. Я его несколько раз окрикнул, но он никак на это не отреагировал.
— Куда же он ушел?
— Не знаю.
Мы серьезно задались этим вопросом. Куда мог пойти Иван? Вчера ночью ему позвонила Оля и сказала, что беременна. После этого он принялся пить в два раза больше, чем прежде, а говорить раза в три меньше. Уже через час он заснул, а потом, встав с утра, ушел. Примерно через час после его ухода мы позвонили Ольге — она думала, что он находится в Пашиной квартире. Выходит, Иван застрял где-то между квартирой Паши и домом Ольги, повис на натянутых между столбами электрических проводах. В душе у меня было как-то хмуро, но одновременно с этим немного весело. Я с Пашей пил пиво, а Катя осматривала свои брови в зеркальце, потому что ей казалось, что они у нее неодинаковые. Я сказал Кате, что человек в целом не может быть совершенно симметричным, что уж тут говорить о каких-то бровях. Она ответила на это, что женщины могут все. Я спорить не стал. Методом дедукции или, может быть, индукции я нашел в холодильнике пять кусков пиццы. Я положил четыре куска на тарелку и поставил ее греться в микроволновку, а сам тем временем съел пятый. Когда ребята доползли до кухни, я поставил перед ними на стол тарелку с пиццей. Катя по-прежнему изучала свою бровь в отражении карманного зеркальца, а Паша постоянно тер пальцами лоб, словно находясь в раздумьях.
Мы поговорили об абстрактном, но недолго. Вопрос «куда ушел Иван?» встал ногами на стол, сбросил тарелку на пол и закричал нам в лица.
— Я почем знаю, куда он ушел, — пожал я плечами.
— Ты же общался с ним больше всех, он твой друг детства! — воскликнул Паша.
— Ну хорошо, он мог пойти к общаге.
— Общаге?
— Да. Там квартиры зэгэтэшного типа. У него один друг там живет, который любит выпить. Они давно не общались уже, но мне что-то подсказывает, что он пошел именно туда.
— Может, он пошел работать? — предположила Катя.
— Чего? — спросили мы с Пашей одновременно.
— Ну, работать. Он же теперь отец, а значит, у него есть семья, верно? Как там говорится — «семья, работа, дом»? Вот и пошел на работу устраиваться.
— Куда это устраиваться? — все еще ошеломленно покачал головой Паша.
— Да, может, кассиром в магазин, а может, литейщиком на завод, мне-то откуда знать? — Катя наконец-то закрыла свое зеркальце, потерла кончик носа пальцами, словно проверяя, на месте ее нос или куда-то исчез.
— Ты мне мозги не пудри, и так с пьянки соображаю туго, — отмахнулся от нее Паша, а затем указал вытянутым указательным пальцем на меня. — А ты, Рома, позвони ему еще раз, вдруг он наконец-то одумается и возьмет трубку.
— Да не возьмет он, мы уже раз пять звонили, если не больше.
— Тебе сложно, что ли?
— Ладно. — Иду в комнату, беру свой смартфон, осуществляю вызов. Абонент не отвечает на мой звонок.
— Это бесполезно, все равно что в колодец кричать, надеясь, что тебе ответят, — говорю я, вернувшись на кухню.
— Бывает, что и из колодца отвечают, — замечает Катя.
— Кто? Лягушки? — злится Паша.
— Может, и лягушки, —
