Капитан - Михаил Кизилов

— Вполне достаточно! Кроме хлеба выдайте все, что им положено. Все понятно?

— Все!

— Тогда добро, свободны.

Через час совещание с офицерами проводил старпом:

— Товарищи, завтра встреча с мастерами торпедных ударов. Передадим им топливо и другие необходимые материалы. Торпеды — не будем. Вересову продумать систему загрузки с двух кранов и скоординировать действия всех служб и подразделений. Передадим им все, что положено. Они скоро пойдут домой.

Я с восьми до двенадцати на вахте. Прекрасная погода, почти полный штиль, чуть-чуть тянет ветерком, пока не жарко. В десять часов на мостике появился адмирал, спросил, когда была связь с лодкой, потом поинтересовался:

— Давно ли сдал на допуск на самостоятельное несение вахты?

— Не очень, — ответил я не по-уставному.

— Нравится?

— Лучше, чем интендантством заниматься!

Адмирал снял солнцезащитные очки, внимательно посмотрел на меня, а потом, медленно подбирая слова, стал размышлять:

— А вот это ты, лейтенант, зря! За хорошего снабженца я, не задумываясь, трех вахтенных офицеров сменяю да еще и коньяк поставлю. Потому как снабжение в армии вещь великая, а на флоте и того больше. Не буду тебе прописные истины втолковывать насчет важности хорошего харча. Скажу о другом. Вот ты со своей службой несколько дней назад испорченную рыбу выбрасывал. Сложно тебя винить в том, потому что не научили тебя, что в такие походы нельзя брать рыбу. Консервы получать надо. Но консервы находятся на другом складе, гораздо дальше от места загрузки. Снег, метель, машины идут тяжело. Вот нам и дали рыбку. Мне не до продуктов было, командиру тоже, а ты по неопытности даже не задумался об этом. Но я не про это… Думаешь, не знал начпрод соединения, когда подписывал бумаги о загрузке? Знал, — отвечая самому себе, с озлоблением произнес он. — Знал, что рано или поздно выбросишь эту рыбу, но загрузил и доложил об успешной погрузке. И самое обидное, что я его официально за жабры не могу взять. Мне тут же скажут: а куда сами смотрели? Так что учись, Сергеев, запоминай! Думаю, что после этого похода на порядок выше многих береговиков будешь, потому что море учит гораздо быстрее и лучше, чем берег.

Мы стояли на правом крыле мостика, плавбаза шла постоянным курсом. Командир, видя, что адмирал разговорился, не перебивал его и не отвлекал, но я чувствовал себя неудобно — все-таки на вахте. Адмирал заметил мое беспокойство.

— Андрей Андреевич, — обратился он к командиру, — ты не против, если я, пользуясь случаем, лейтенанта жизни поучу?

И, не дожидаясь ответа, снова повернулся ко мне:

— Важно, чтобы из этого похода ты честным человеком вернулся, чтобы не научился разные там делишки обделывать… Обидно, когда мы большие дела делаем, а какая-то гниль может использовать это в личных целях. Безжалостно таких расстреливал бы! — глаза его злобно сверкнули.

— И еще, если будет заход в иностранный порт, то на нашем борту будут жить подводники. Двое командиров — ребята нормальные, но третий люто снабженцев ненавидит. Впрочем, не без оснований… Так он в первый же день тебе руки начнет выламывать. Ты его просто пошли ко мне, а я ему все объясню.

Заметив, что ближе к полудню на верхней палубе моряков становится все больше и больше, он улыбнулся:

— Надеются лодку заметить. Но я больше чем уверен, что этот анархист Соколов, — и он улыбнулся, — всплывет в пяти кабельтовых по левому борту. Не дальше.

Адмирал как в воду глядел. В двенадцать часов, когда я уже сдал вахту старшему лейтенанту Иванову, но еще не успел уйти с мостика, раздался доклад сигнальщика: «Цель — слева, десять, дистанция три кабельтовых, цель — подводная лодка!» и крики: «смотрите! смотрите!» Слева по курсу из нежно-голубоватой воды начала выпячиваться темная рубка. За нею тянулся далеко видный пенный след. Рубка быстро росла, и вот уже показался длинный хищный корпус с яркими пятнами сурика на зловеще черных бортах.

— Боцманской команде приготовиться к приему лодки с левого борта!

«Амгунь» замедлила ход, боцманы в спасательных жилетах оранжевыми запятыми застыли вдоль борта с ручными кранцами, двое с бросательными концами.

Подводная лодка идет на сближение: на рубке видны люди. Дистанция уменьшается. По лодочной палубе в корму и нос побежали швартовщики — ярко-оранжевые сверху и бело-голубые снизу, в отличие от наших незагорелые и потому похожи на киномарсиан. И вот уже в очень чистой воде видно, как работают винты лодки на малых оборотах. Вот мы коснулись бортами, уже бросательные и проводники на лодке, уже закрепляют стальные концы, мы идем на самом малом, лодка остановила свои машины, идет на «привязи». Вот и мы уже застопорились. Ложимся в дрейф. Механики еще не успели подать шланги для заправки топливом, а сверху в рубку и толпу, стоящую на верхней палубе, полетели концы и кончики, на которых передаются мешки с почтой, сигаретами, журналами. Заместитель уже обменивается фильмами, Бобровский, перегнувшись через леер, уточняет, что подавать первым. Не дожидаясь крана, поплыл, вернее, полетел свежий хлеб в мешках под радостный гомон подводников.

Встретились друзья по учебным отрядам, по училищам, соседи по домам и квартирам. Лодка нашего соединения.

Тут же, у борта, и адмирал, и офицеры штаба. Подход кратковременный, сходни спускать не будем. В этой суете невозмутим один Вересов: эмоции эмоциями, а дело — делом. Высмотрев, что Хамичев еще не раскачался, он тут же его «прихватил»:

— А ты что же, как всегда, еще чешешься? Почему разовое белье еще не на палубе? Почему не готово к загрузке?

Хамичев засуетился, засучил ногами, но заметив, что матросы Сахаев и Вайнер уже тащат по палубе мешки, тут же забурчал:

— Как это не чешусь?! Мы готовы, начнем передачу, как только Бобровский закончит с продовольствием возиться.

В спешке я не рассмотрел толком подводников. Улучив минуту, поднялся на шкафут и оттуда увидел всю живописнейшую картину. Полным ходом идет погрузка: на лодке открыты все люки, более или менее свободные от работ обливают себя забортной водой, бросая матерчатые ведра на длинных концах за борт. Непреложная деталь одежды — пилотка.

Командир лодки, заместитель и старпом щеголяют в новом «разовом» белье — трусы и рубашка.

Топливо передано, а заодно и все остальное. И опять команда:

— Приготовиться к отходу лодки с левого борта!

А лодка еще мирно покачивается у борта, ее винты пока дремлют и кажутся каким-то фантастическим оперением в изумрудной воде, просвечиваемой ярким солнцем на несколько десятков метров. Субмарина похожа на большое животное, устало прикорнувшее, греющее округлые бока. И даже не верится, что эта длинная черная сигара — гроза для огромных стратегических, атомных подводных крейсеров, не говоря уже о кораблях надводного флота.

— Отдать швартовы!

Концы на борту, между нами появляется полоса воды, она шире и шире. Мы даем малый ход, боцманы с кранцами бегут вдоль борта, чтобы не ободрать краску, а лодка уже отходит назад, как отваливается от матери сыто насосавшееся дитя.

Вот первый раз чихнул лодочный дизель, вот он уже застучал, выплевывая клубы дыма, мимо борта проплыла рубка, на мостике которой офицеры отдают честь нашему флагу, и лодка уже за кормой, отдаляется, ярко поблескивая гидроакустическими сферическими антеннами. Все машут руками и пилотками. Подводники ложатся на свой курс, а мы на свой. Когда еще придется встретиться?

Ежедневно в одно и то же время на горизонте появлялась маленькая точка. Ее предварял доклад вахтенного радиометриста: по курсу цель, дистанция… курс…

Точка быстро приближалась. И вот уже хорошо виден идущий точно на нас самолет. Противолодочный «Орион» с опознавательными знаками американских ВВС. В двух-трех кабельтовых самолет отворачивал чуть в сторону и на уровне мачт проносился вдоль борта. Случалось видеть, как американские летчики приветливо махали руками. То ли потому, что приятно все-таки встретить живых людей в океанской пустыне, то ли потому, что за обнаруженный советский корабль получат солидную премию.

Реакция у нас довольно спокойная. Пусть летают. Сознание собственной значимости придает уверенности в себе. Никогда раньше гордость за Родину не ощущалась так остро.

Глядя на «Орион», я испытывал единственное чувство — любопытство: надо же, как далеко забрались они от родных берегов! Потом приходила мысль, что совсем неспроста они, эти «Орионы», над океаном летают. Чего-то нужно им, чего-то выискивают… Так возникало живое продолжение политических занятий: наглядная иллюстрация к рассказу о деятельности военных империалистических блоков.

Однажды очередной «Орион» не отвернул, как обычно, а пролетел прямо над нами.

У командира пилотка с козырьком на затылок прыгнула. Глаза черные, лицо жесткое, злое. Все, кто стоял на мостике, услышали его надтреснутое: