Патриот - Терри Пратчетт

Да и можно было не беспокоиться. Очень быстро Леонард переключился на другое свое изобретение. Кончилось тем, что он потратил уйму времени, конструируя специальный поднос, с помощью которого люди могли бы есть в воздухе.

Воистину невинный человек. И все же всегда, неизменно, ведомый какой-то частичкой своей души, он рисует эти никудышные, но притягательные машины, окутанные облаками дыма, в окружении тщательно пронумерованных инженерных диаграмм…

— А это что? — Витинари указал на соседний листок.

Рисунок изображал человека с большой металлической сферой в руках.

— Это? Что-то вроде игрушки, не более. Основано на свойствах некоторых металлов, во всех других отношениях совершенно бесполезных. Им не нравится, когда их СЖИМАЮТ. На сжатие они реагируют взрывом. С чрезвычайным проворством.

— Опять оружие…

— Ни в коей мере, милорд! Это никак нельзя использовать в качестве оружия! Однако я задумывался над возможным применением данного изобретения в горнодобывающей промышленности…

— В самом деле?

— Допустим, когда нужно убрать с пути гору.

— Послушай, — Витинари отложил чертеж, — у тебя ведь нет родственников в Клатче?

— По-моему, нет. Моя семья давно уже живет в Щеботане, много поколений.

— О! Отлично. Но… клатчцы ведь очень умны, как ты считаешь?

— Разумеется. Во многих дисциплинах они стали первооткрывателями. Например, в работе с железом и прочими металлами…

— Железом… — со вздохом повторил патриций.

— Ну и в алхимии, разумеется. «Принципия Взрыватия» Аффира Аль-химы более ста лет считалась главным научным трудом в этой области.

— Алхимия, — мрачно произнес патриций. — Сера и тому подобное…

— Совершенно верно.

— Но, судя по твоим словам, все эти великие достижения имели место изрядное время тому назад… — промолвил лорд Витинари голосом человека, изо всех сил пытающегося увидеть свет в конце тоннеля.

— Ну конечно! И с тех пор эти люди колоссально, невероятно прогрессировали! — беспечно откликнулся Леонард Щеботанский.

— Правда?! — Патриций слегка осел. Свет в конце тоннеля оказался пламенем пожара.

— Великолепные умы, достойные всяческой похвалы! — захлебываясь от восторга, продолжал Леонард. — Лично я всегда считал, это все от пустыни. Суровые условия заставляют думать быстро. Начинаешь ценить мгновение, осознаешь быстротечность времени.

Взгляд патриция упал на еще один лист. Между изображением птичьего крыла и чертежом шарикосоединения уместилось нечто с шипастыми колесами и вращающимися режущими лопастями. В дополнение к приспособлению для убирания гор…

— Дело не в пустыне, — сказал он. Потом опять вздохнул и отложил листы. — Ты слышал что-нибудь о пропавшем острове? О Лешпе?

— Да, разумеется. Я делал там наброски некоторое время назад, — ответил Леонард. — Припоминается, было весьма интересно. Еще чаю? Боюсь, ваш уже остыл. Вас интересует что-то конкретное?

Патриций ущипнул себя за переносицу.

— Трудно сказать. Возникла небольшая проблема. Я подумал: быть может, ты нам поможешь… И судя по всему, — патриций опять посмотрел на наброски, — к моему превеликому сожалению, ты действительно можешь нам помочь. — Он встал, разгладил складки на одежде и выдавил улыбку: — Тебе всего хватает?

— Еще проволоки не помешало бы, — отозвался Леонард. — И жженая умбра кончилась.

— Все это пришлют незамедлительно, — заверил Витинари. — А теперь, если позволишь…

Он покинул помещение.

Убирая со стола чашки, Леонард радостно кивнул. Потом перенес двигатель внутреннего взрывания на груду металлолома рядом с небольшим кузнечным горном и, забравшись по лестнице, открыл клапан в потолке.

Он как раз устанавливал мольберт, чтобы начать работу над новым проектом, когда до него донеслось отдаленное погромыхивание. Как будто кто-то бежал, время от времени делая паузу, чтобы отпрыгнуть на одной ноге в сторону.

Потом настала тишина, словно бегун замер, переводя дыхание и поправляя одежду.

Затем дверь отворилась и вошел патриций. Опустившись на стул, он внимательно посмотрел на Леонарда Щеботанского.

— Что-что ты там делал? — спросил он.

Ваймс то так, то этак поворачивал под увеличительным стеклом зубок гвоздики.

— Тут отметины от зубов, — сказал он.

— Так точно, сэр, — ответила Задранец, представляющая во всей своей полноте алхимический отдел Городской стражи. — Как будто зубок жевали вместо жвачки.

Ваймс откинулся на спинку стула.

— Я бы сказал, — задумчиво произнес он, — что в последний раз к этой гвоздике прикасался смуглый мужчина приблизительно моего роста. Несколько зубов золотые. Кроме того, у него имеется борода. И легкое косоглазие. Лицо в шрамах. Носил с собой очень большой меч. Очень большой и очень кривой. А на голове у него был, судя по всему, тюрбан — для скунса эта штуковина недостаточно быстро двигалась.

Задранец остолбенела.

— Изобличить преступника так же сложно, как и угадать победителя на скачках. — Ваймс положил зубок на стол. — Но если ты заранее знаешь победителя, то, как говорится, дело в шлеме. Благодарю, капрал. Пожалуйста, занеси описание в протокол и раздай всем по копии. Наш человек более известен под именем Ахмед 71-й час, боги знают почему. А потом можешь идти домой и отдыхать.

Повернувшись, Ваймс посмотрел на заполонивших собой крохотную комнатушку Моркоу и Ангву и кивнул девушке.

— Я шла по гвоздичному запаху до самых доков, — сообщила она.

— А потом?

— А потом я потеряла след, сэр. — Ангва смущенно потупилась. — Я без всяких проблем прошла рыбный рынок. Так же как и скотобойни. Но рынок пряностей…

— Понятно. И больше взять след не удалось?

— В каком-то смысле, сэр. Оттуда он пошел в сотне разных направлений. Я… мне…

— Тут ничего не поделаешь. Моркоу?

— Я сделал все, как вы приказали, сэр. Крыша Оперы и в самом деле располагается на нужном расстоянии от стрельбищ. Я взял лук, в точности такой, из которого стрелял он, сэр…

Ваймс предостерегающе поднял палец. Моркоу как загипнотизированный посмотрел на него, после чего медленно продолжил:

— …Похожий… на тот… который вы нашли рядом с ним, сэр…

— Правильно. И?

— «Точновцель-5» Коренного-и-Рукисилы, сэр. Профессиональный лук. Я не специалист, но все-таки смог попасть в цель. Однако…

— Позволь-ка мне досказать, — перебил Ваймс. — Ты крупный парень, Моркоу. А у покойного Осей руки были, как у Шнобби, что палочки.

— Верно, сэр. А тяга у лука в сто фунтов, не меньше. Ему и тетивы-то было не натянуть.

— Представляю себе это зрелище. Боги праведные… единственное, во что бы он точно угодил, так это в собственную ногу. Кстати, как тебе показалось, тебя там никто не видел?

— Вряд ли, сэр. Кругом были вентиляционные шахты и каминные трубы. А что, сэр?

Ваймс вздохнул.

— Капитан, даже если бы дело происходило в полночь в глубоком-глубоком погребе, и то на следующее утро его светлость, вызвав меня, спросил бы: «Командор, зачем твой человек стрелял из лука в такую темень в таком глубоком погребе?»

Он вытащил из кармана уже довольно потрепанную иконограмму. На ней Моркоу — или, по крайней мере, его ухо и рука — бежал по направлению к процессии. Впереди, среди людей, оборачивающихся навстречу ему, был и принц. Но никаких признаков присутствия Ахмеда 71-й час не наблюдалось. Однако, как известно, на званом вечере Ахмед был. А потом началась толкотня у парадного входа, люди менялись местами, наступали друг другу на плащи, отлучались по всяким нуждам, стукались лбами… Он мог исчезнуть КУДА УГОДНО.

— А к тому моменту, когда ты добежал до принца, он уже лежал на земле? Со стрелой в спине? И лицом к тебе?

— Так точно, сэр. Кругом, само собой, уже была суматоха…

— Следовательно, принц был убит выстрелом в спину человеком, который находился спереди и вряд ли был в состоянии воспользоваться луком так, чтобы выстрелить в жертву сзади…

В окно постучали.

— Водослей, — произнес Ваймс, не оглядываясь. — Я посылал его с поручением…

Констебль Водослей стоял в Страже как-то особняком. Не то чтобы он с людьми не ладил — как можно ладить или не ладить с тем, с кем почти не общаешься? А общался он только с теми, кого встречал выше, скажем, третьего этажа. Дело все в том, что естественной средой обитания констебля Водослея были крыши. Он там жил, он ими дышал — фигурально выражаясь, разумеется. Но Водослей и сам был фигурой, вернее сказать, горгульей. Он искренне пытался сойтись с сослуживцами, однажды на страшдество даже спустился вниз, чтобы повеселиться на праздничной вечеринке, на которой налился по самые уши, демонстрируя искреннее желание стать таким, как все. Однако горгульи очень неуютно себя чувствуют, спускаясь на землю, поэтому очень скоро он отбыл через каминную трубу, и всю ночь над засыпанными снегом крышами печальным эхом отдавался писк его бумажной пищалки.