Я буду только для тебя - Ярина Рош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шум, весёлый гам, весёлые голоса. Свадьба набирала оборот, и хмельные крики: «горько» неоднократно звучали со всех сторон, заставляя молодожёнов вставать из–за стола.
Жених торопливо целовал невесту в щёку, опуская глаза, и садился первым на скамью.
—Ишь, совестливый, — прошептала Дарья.
— На чужом несчастье своё счастье не построишь, — тихо ответила Оливия, но её слова слышали и другие, сидящие вокруг, с интересом поглядывая на несостоявшуюся невесту.
Тоскливо посмотрев на жениха с невестой, она налила себе вина и, выпив залпом, прокричала:
—Горько!
Тимофей и Фрося вздрогнули от её звонкого голоса, а остальные притихли, ожидая то ли скандала, то ли истерик со стороны Оливии.
—Ну да, ну да, что за свадьба без драки? — проворчала она, но вышла из–за стола и по–хулигански пропела, притоптывая ногой, подняв высоко подбородок:
Шла по речке по дощечки, Мне сказали: «Упадёшь! Замуж за кого хотела, За того не попадёшь!»
Эх…
Кабы знала, не ломала, Вишенку не вызревши, Кабы знала, не любила, Милого не вызнавши.
Эх….
Подружка моя, Жили с тобой дружно. Я любила, ты отбила — Ссориться не нужно!
Эх….
Закончив частушки и окинув насмешливым взглядом всех, перекинув платочек на плечо, которым она взмахивала в такт, гордой походкой ушла со свадьбы, оставляя всех в растерянности, но никого она не оставила равнодушным.
От её частушек веяло смыслом: бледный Тимофей сжал кулаки под столом, провожая девушку взглядом побитой собаки, а Фроська поджала свои губы и вся словно окаменела. А у парней и девчат были восхищённые взгляды.
Оставив свадьбу, Оливия бежала по лесу на их место, чтобы там выплакаться вволю, выплеснуть всю боль, обиду, отчаяние.
Девушка не замечала, как ветки трепали её волосы и цеплялись за платье, как слёзы застилали глаза, и она их смахивала платком, который держала в руке.
Упав рядом с деревом, где они миловались с Тимофеем, девушка завыла, давая волю слезам.
Плакала долго, со всхлипыванием, переходящим в вой, то затихающий, то нарастающий.
Кто её сейчас услышит? Только деревья или птицы, которым нет дела до рыдающей девушки, оплакивающей свою любовь, которая вспыхнула, как яркая звёздочка на небе и погасла, не успев насладиться величием вселенной.
Её первая любовь с Коленькой была похожа на уютный костёр, горящий ярко от подбрасываемых в него чувств под названием любовь.
И поэтому тепла им хватило на всю оставшуюся жизнь, потому что они сумели сохранить жар любви в своих сердцах.
—Видно, я счастливую любовь всю испила в прошлой жизни, — прошептала она, поднимаясь с земли.
И девушке в шуме деревьев послышался последний разговор с Тимофеем:
—Люба моя, как мне хорошо с тобой, — шептал он, крепко обнимая её.
—Знаешь, мне иногда страшно становится, как будто это красивый сон. И однажды проснусь, а тебя нет рядом со мной! И нашей любви будто и не было, — опуская свою голову на грудь, поделилась она своими опасениями.
—Что ты говоришь? Наша любовь навечно. Только ты и я. Люба моя! Как я хочу тебя! — и его горячие губы накрыли её в страстном поцелуе.
—Не здесь, люба моя, не здесь,— увидев её согласный взгляд, улыбнулся и крепче прижал к себе.
Лёгкий ветерок коснулся её волос и лица, заставляя высохнуть слёзы, и нежно подул на искусанные губы, заставляя прийти в чувства.
—Дурёха! На что надеялась? Забыла, какие люди бывают? Тебе наука на всю оставшуюся жизнь. Проморгала ты своё счастье, Оливия! Тут свои устои — не такие, как в прошлой жизни. Раз напакостил, — так женись, — шептала она себе.
Вытерев слёзы, она ещё немного посидела, прислушиваясь к шуму вечернего леса.
Постепенно пришло успокоение в её сердце, и она решила, что надо жить и дальше — ей есть, за кого волноваться. Жизнь на этом не остановилась.
Видно, не судьба ей быть с Тимофеем, — каждый выбирает свой путь.
Устало поднялась и потихоньку направилась домой, поёживаясь от вечернего холода.
Опустошённая и выжатая до дна последними событиями, она брела по лесу, не замечая ничего на своём пути.
Вечерний лес о чём–то шумел, птиц не было слышно, и постепенно всё засыпало до следующего дня.
Она машинально сорвала травинку и стала её жевать, чувствуя на языке его сок.
Тихий лес провожал Оливию задумчивой тишиной, и тихий ветерок трепал её выбившие волосы из косы.
Только где–то на подсознании она, услышав голоса, насторожилась и остановилась.
Выглянув из–за дерева, девушка увидела Филимона и ещё двух людей, — одного из них она сразу опознала. Это был разбойник, напавший на обоз.
—Что, совсем ничего не узнал? — услышала она вопрос незнакомца.
Присмотревшись к нему, девушка отметила, что одежда на нём, что сюртук, что сапоги, были из дорогого и добротного материала.
Его с проседью волосы были зачёсаны назад, и только маленькая прядь падала на высокий лоб. Хищные глаза глядели холодно на Филимона, и весь его облик походил на хищника, вернее, на стервятника, разглядывающего свою добычу.
Весь его вид говорил, что он из благородных кровей и привык только повелевать.
—Ничего, господин. Не видела она ничего подозрительного. И денег у неё нет, а то давно бы накупила себе обновы. Вы ведь знаете этих женщин, — заискивающе тот залепетал перед ним.
—Он вёз большую сумму, и она не должна была пропасть. Может, ты её взял?
—Нет, что вы, господин….
—Кроме денег у него были бумаги, которые мне необходимы. Обыщи её дом ещё раз. Доложишь ему! — он ткнул кнутом в грудь разбойника и пошёл прочь от них.
Онемев от страха и понимая, что весь разговор касался её, девушка осторожно отступила назад и была прижата к телу одной рукой, а вторая закрыла её рот.
—Не шевелись, если хочешь жить, — прошептали очень тихо на ухо.
Она замерла, наблюдая, как опустело место, где только что были люди.
Сердце замерло от парализующего страха, и холодный озноб волной пронзил всё тело.
—У тебя есть те бумаги, о которых говорил господин? – прозвучал требовательный голос, всё также закрывая рот и не выпуская из объятий.
Она отрицательно замотала головой. Оливия и правда не знала, о каких бумагах шла речь.
В кошельках были только деньги и больше ничего.
—Забудь, что видела и слышала. Я сейчас отпущу тебя, ты постоишь молча, не оборачиваясь некоторое время, и только потом пойдёшь домой, — тёплый воздух опалил её