Последний вечер в Монреале - Эмили Сент-Джон Мандел

– Я все же думаю…

– Ты не слушаешь. Ты не улавливаешь. Это не круто. Я не в силах остановиться. Я только и делаю, что уезжаю, и очевидно, даже это у меня получается не очень хорошо, раз ты сидишь и плачешь, потому что я завтра уезжаю, и у меня вечно не хватает времени. У меня всегда не хватает времени. Ты что, не в состоянии это уразуметь? Ничем другим я не занимаюсь, и восхищаться тут нечем.

Эрика была раздавлена. Ее начали одолевать слезы, от чего она стала еще привлекательнее, и Лилия подумала, что, если это не прекратится, она умрет. Тогда она встала, обошла стол и поцеловала синие волосы, что делала не раз. Поцелуй высвободил всхлип, и Эрика прикрыла рукой глаза; при свечах ее лицо заблестело. Лилия стремительно промелькнула мимо нее, спустилась по ступенькам и выбежала на тротуар, где в пятницу вечером, как призраки, слонялась люди. Она пошарила в кармане куртки, достала сотовый и набрала номер. Проходя по людному тротуару, быстро пересекла улицу и встала около подъезда, когда на звонок ответили.

– Рад тебя слышать, – сказал отец. В трубке звучал младенческий плач очередного единокровного дитяти и успокаивающий голос отцовской сожительницы. Шумы напомнили ей дом отца в пустыне, картофель фри в закусочной, где работала подружка отца, долгие прогулки по растресканным улицам в прохладной мгле пустыни, и она закрыла глаза, противопоставив это холодному сиянию города. – Где ты? – спросил он.

– Пока в Чикаго. – Она попыталась придать голосу непринужденность. – Но я хотела позвонить, сказать, что завтра еду в Нью-Йорк.

– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – сказал он. – Отличный выбор, детка. Я прожил там несколько лет. Как с деньгами?

– Я подыщу себе работу.

– Завтра отправлю тебе перевод.

Неподалеку, на противоположной стороне улицы, из бара возникла Эрика на нетвердых ногах. Она встала на краю тротуара, поглядывая то в одну сторону, то в другую. Лилия на минуту отступила в тень, потом передумала и заторопилась прочь.

– Знаешь, что подозрительно? – спросила она.

– Что, моя ласточка?

– Кажется, пару месяцев назад в Сент-Луисе я видела детектива. Я вышла из продуктового, а на той стороне улицы стоял мужчина в той же шляпе-федоре с тросточкой. Он заходил в другой магазин, и мне не видно было его лица, но в тот момент, когда я выходила из продуктового, у меня было такое ощущение, будто он следил за мной.

– Ты поэтому уехала из Сент-Луиса?

– Не знаю. Наверное. Мне хотелось снова увидеть Чикаго.

– Невозможно, чтобы он появился после того, что случилось, – сказал отец, подбирая слова. – Не находишь?

– Да. – Лилия свернула за угол; она окинула взглядом улицу, Эрики не было. – Должно быть, это кто-то другой. Но казалось, он следит за мной.

– Я беспокоюсь за тебя, – сказал отец.

– Не надо. Я всегда в порядке.

– Я знаю, что ты всегда в порядке, – сказал он, – но сейчас нет необходимости постоянно разъезжать, ты не согласна?

– Ты научил меня путешествовать.

– Да, моя Лилия. Но раз ты берешь с меня пример, то ты не могла не заметить, что я в конце концов остепенился. Ты не подумываешь осесть где-нибудь на год-два в качестве эксперимента?

– Такая мысль посещает меня время от времени.

– Никто больше за тобой не следит.

– Как знать…

– Ведь ты отныне не похищенный ребенок, а взрослый человек на законных основаниях. Ни у кого нет оснований тебя разыскивать. Ты благополучно исчезла.

– Частный детектив все еще может разыскивать меня.

– Он попал в аварию, – тихо сказал отец.

– Он из Монреаля, помнишь? Мне захотелось туда поехать, чтобы наконец разобраться.

– Куда угодно, – возразил отец. – Только не туда.

14

Когда в то утро Кристофер пошарил под кроватью в поисках тапок, там оказалась запонка. Ох уж это утро; прошло несколько месяцев после того, как он взялся за дело Лилии. Он подобрал запонку с той же щепетильностью, с какой ювелир берет бриллиант, осмотрел со всех сторон и на свет. Она оказалась заурядной. К тому же принадлежала не ему. Жена лежала на противоположной стороне кровати у стены. Кристофер медленно оделся и положил запонку в карман. Он понимал, что в этих обстоятельствах правильнее было бы разбудить ее и провести дознание или просто молча предъявить запонку – пусть заговорит, заплачет, отпирается, признается, но его мысли были рассеяны, он не мог заставить себя так поступить, и он понял, глядя на нее, спящую, что он думал о львах. О преследовании своей будущей жены по аттракционам, когда им было одиннадцать и десять, о путешествии за компанию с ней по девяти провинциям и тридцати четырем штатам, пересекая границы и обратно. В то утро по пути на работу он случайно дважды проехал на красный свет.

Запонка состояла из двух пластмассовых пуговиц, соединенных проволокой, очевидно от очень дешевой рубашки. Он сидел за столом и вертел ее между пальцами. Торговец? Курьер? Пылесосы? Страхование? Прошло много дней с тех пор, как он нашел эту запонку, он почти не бывал дома. Жена никак не реагировала. Она сама работала сверхурочно и с недавних пор стала непривычно обходительной. Учтивые чужаки в спальне, они едва разговаривали. Но он по-прежнему думал, глядя на нее ночью, что все это еще можно каким-то образом спасти. Иногда он касался ее белесых волос на подушке, представляя, что бы он ей сказал, будь у него сила воли. Он чувствовал, что идет к чему-то, к действию, спасительному набору слов, способному восстановить его брак, вернуть ее и сделать Микаэлу снова досягаемой – все сразу. Не так уж это несбыточно. Он спонтанно завел отдельную тетрадь, не имеющую отношения к делу Лилии. Школьный конспект: «Второй закон термодинамики гласит, что все системы стремятся к энтропии. Является ли процесс необратимым или его возможно повернуть вспять?» Запись о Микаэле: «Норовиста, скрытна; каштановые волосы, зеленые глаза». Запись о жене: «Чрезмерно подчиняется второму закону термодинамики». Он предусмотрительно хранил тетрадь отдельно, в служебном кабинете. На ней была наклейка «Семья», и лежала она в ящике стола. Иногда он просматривал записи, когда было поздно и он отработал целый день, и сил не было прочитать хотя бы еще одно словечко или позвонить насчет пропавшей Лилии. Микаэла: «За ужином всегда молчит, иногда не могу встретиться с ней взглядом за обеденным столом. Ощущение, будто дочь подменили». Элайн: «Почти не спит, но никогда не выглядит усталой. Красные гранатовые серьги в цвет красных ногтей». Ему хотелось прийти однажды домой и выполнить обхватывающее движение, подобно связыванию