Ельцин - Борис Минаев

Т. Колтон пишет: «Он выражал свои мысли четко и категорично. Для того чтобы выразить раздражение бессмысленной речью или несчастливой новостью, он поднимал бровь, пропускал карандаш между пальцами и начинал стучать им по столу, если раздражающий фактор не самоликвидировался, он демонстративно разламывал карандаш надвое. По словам свердловского врача, специальная палата в больнице № 2 начинала работать в резервном режиме после обкомовских пленумов на случай, если кому-то из его членов станет плохо после резких отчетов».

А вот что пишет другой американский биограф Ельцина, Леон Арон: «Идя по утрам на работу с автобусной остановки, Ельцин делал вид, что не замечает вокруг людей из СУ-13. “Кто этот новый хам? — пожаловались они другу и коллеге Ельцина Сергею Перетрутову. — Задирает нос и не хочет здороваться с нами!” Перетрутов посоветовал обиженным держаться твердо и не здороваться с Ельциным первыми. Через несколько недель Ельцин доверительно сказал Перетрутову: “Послушай, Сергей Иванович, я делаю что-то нехорошее? Знаешь, люди отворачиваются от меня. Право, отворачиваются…” Перетрутов посоветовал Ельцину взглянуть на себя. Ельцин казался искренне удивленным». На следующее утро он начал здороваться первым, и вскоре эту историю забыли[3].

Широко известен и другой случай — с Микунисом, который был директором крупнейшего в Свердловске домостроительного комбината.

Ельцин уже почти два года проработал в ДСК главным инженером, создал там «комплексную бригаду», которая, в соответствии с последними веяниями, обеспечивала объект от рытья котлована до сдачи комиссии. На собрании в главке заслуженный строитель, директор ДСК Аркадий Микунис начал расхваливать комплексную бригаду. Тогда начальник главка Гиренко потребовал у него конкретных цифр. Микунис смутился и «поплыл». Немедленно для отчета прямо с какого-то объекта был вызван Ельцин. После того как он долго отвечал на все вопросы, без шпаргалки назвал всех членов бригады, в мельчайших подробностях рассказал о ее работе, Гиренко сказал: «Вот как нужно докладывать!»

У Микуниса сразу после планерки случился сердечный приступ. Ельцин не испугался партийного нажима Гиренко. Ельцин и Микунис были из разных поколений. По-разному относились к партийной иерархии и субординации.

Ельцин вырос в эпоху, когда руководитель не мог обойтись без постоянных разносов, крика, грубой брани, митинговых речей. Обратной стороной этого стиля был так называемый «душевный разговор» один на один или те моменты истины, когда руководитель «с открытой душой» обращался к простому народу за помощью. Ельцинский стиль исключал и то и другое.

Он просто требовал выполнять работу качественно и в срок. От него исходили та бешеная энергия, та страсть, которая исключала использование и грубой брани, и начальственного окрика, и лицемерного «душевного разговора» как знаков традиционной для России системы отношений «барин — холоп». Ельцин любого человека воспринимал только как работника.

Это была фигура как бы с другими корнями и с другой этикой (помните «староверцев» и «их моральный кодекс сдержанности, усердия и упорное противостояние трудностям»?).

Именно это было непереносимо, особенно поначалу, для сотрудников, для коллективов, которые он пытался заставить работать по-другому.

«Работа», как понятие, в России всегда включает в себя целый пласт человеческих взаимоотношений, довольно тонких, неявных, даже незримых. Отношения «начальник — подчиненный» всегда осложнены здесь целым рядом обстоятельств: симпатиями и антипатиями, традициями и ритуалами, семейными отношениями, связями. Словом, «работа» — это целый мир, где человек не просто трудится, а живет, существует во всей полноте своих проявлений, в том числе дружеских и даже любовных, поэтому одномерный ельцинский подход всегда и всеми поначалу воспринимался в штыки.

Вообще этот «мир», социальная гармония, прочное устройство российской жизни — такая сложная штука, что говорить о ней через запятую, лишь в контексте чьей-то биографии, вроде как-то и не с руки. Тем не менее говорить надо, коль уж Б. Н. постоянно вступает с ней в такое жесткое противодействие.

Мир этот, как я уже замечал, держится на бесчисленном количестве взаимосвязей, обязательств, на внутреннем равновесии, а отнюдь не на формальном «порядке». Нет, важно другое — то, что отнюдь не на виду. То, что внутри этой гармонии, внутри этой системы.

Работяги плохо работают, пьянствуют, даже воруют, ленятся, забывают о трудовой этике. Но в нужный момент, когда начальник их от души попросит, они совершают чудеса. Такие чудеса трудового героизма, которые никто, кроме них, не может совершить. Это норма. Не прописанная нигде. Ни в литературе, ни в Программе КПСС, ни в трудовом договоре. Но о ней знают все.

Начальник может занимать по отношению к рабочим головокружительно высокое место в производственной иерархии. Они целиком и полностью зависимы от него. Но благодаря этим неписаным правилам получается, что и он зависим от них. Вернее, не от них, а от того общего, коллективного мнения, которое складывается вокруг него — и по вертикали, и по горизонтали. Он может сколько угодно говорить о выполнении плана, о трудовой дисциплине, но рабочие знают — важно то, какую роль этот человек играет во всей остальной иерархии, в сложной системе взаимных обязательств и связей. Важно то, насколько он сам может оправдывать свой кредит доверия.

Непрозрачность — вот основа этого российского мира. Говорят одно, а имеют в виду другое. Молчат о главном. Понимают друг друга «с полуслова». Знают, как «надо» и как «не надо». Причем знают не из книг и бухгалтерских документов. Любое отступление от этих норм карается. Вызывает, как тогда говорили, «оргвыводы».

Зыбкое равновесие, нестабильная стабильность.

В послевоенную советскую эпоху появились люди, которые попытались сделать этот мир прозрачным.

Говорить правду вслух.

Недолгая, но действительно героическая попытка.

После назначения главным инженером СУ-13 Ельцин собрал руководителей управления и велел приготовить полный финансовый отчет: какими средствами они располагают, какие зарплаты выплачивались, какие были расходы на материалы, электроэнергию. Он хотел заставить этих людей научиться элементарно считать. Но мы строители, а не конторские крысы — возразил кто-то из них. Однако им все же пришлось погрузиться в лабиринты «социалистической бухгалтерии», расспрашивать своих подчиненных, мастеров и прорабов.

«Битва за прозрачность» продолжалась и в ДСК.