Киллеръ для венценосной особы - Константин Дегтярев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анна Даниловна покачала головой:
– По-моему, нет… Мне кажется, это еще раньше было. По-моему, он декабрист. Точно, декабрист. Они все такие симпатичные были, с бакенбардами… Похожи на Иннокентия. Я фильм видела.
Петр Иванович задумался и почесал в затылке.
– Да, точно, он вроде что-то про декабрь говорил. Да только разве в это можно поверить? Не умиралось ему, видите ли, целый год… Да за такое время он бы с голодухи помер или голова бы оторвалась… Это ж какая нагрузка! Наплел он нам, в общем, с три короба…
– Петя, ну он же больной, разве не видно?
– Ну, больной, конечно… К доктору не ходи, за версту видно, что не все дома. Но зачем ты его тогда декабристом называешь?
Аня пожала плечами и ответила в строгом согласии с женской логикой:
– Ну, так похож ведь, и ты сам сказал, что все сходится… Декабрь, все такое… Да и лицо у него… Сейчас таких не бывает.
Потом подумала немножко и прибавила печально:
– Наверное, он сам в это верит. Начитался книжек, вот его и переклинило. Бедняжка…
Петр Иванович тяжело вздохнул:
– Ну, разве что так… Ладно, пошли.
Они вышли и направились к выходу, указанному Охлобыстиным. Однако, пройдя десяток шагов, Петр Иванович внезапно остановился, хлопнул себя по лбу, повернулся к Ане и прошептал:
– Слушай, Ань! А тебе ничего не кажется странным?
Анна Даниловна не была от природы склонна к насмешничеству и сарказму, но теперь не сдержалась:
– Да, милый, мне кое-что кажется странным. Я, знаешь ли, нечасто знакомлюсь с вампирами-декабристами при таких романтических обстоятельствах.
– Да нет же! – Петр Иванович в досаде махнул рукой. – Я не о том! Куда охрана делась? Ты прикинь – ты тут орала благим матом, я дверь ломал, Иннокентий на весь зал свои байки из склепа рассказывал – и хоть бы кто пришел поинтересоваться, что это тут за чудики такие обитают?!
– Может, они спят? – робко предположила Аня.
– Спят, говоришь? Ну-ну… Ты вспомни, что там Иннокентий про незапертый второй вход говорил? С чего бы это ему быть незапертым? Да тут одного пива литров пятьсот в фонтанах заночевало, а если пошерстить стенды, так можно потом всю жизнь не работать… Что-то тут не то, Анютка, беда какая-то случилась…
В этот момент за стеклянными перегородками послышался шорох.
– Это Иннокентий, – тревожно прошептала Аня. – Это он так ходит. Тихонько-тихонько… Я слышала пред тем, как он вошел в нашу комнату, ну, тогда…
Петр Иванович пожалел о «Дюрандале», оставленном в комнате под диваном. Впрочем, даже злонамеренный Иннокентий не казался ему таким уж опасным. За последние несколько часов он настолько уверился в своих силах, что отважился бы сразиться с целой дюжиной вампиров.
«Да что это я – вампир да вампир… Псих он обыкновенный…» – в сердцах обругал себя за легкомыслие Петр Иванович. Однако на душе все же оставалось тревожно.
Шорох повторился.
– Знаешь что, Аня? Пойдем-ка к главному выходу…
Не успел он договорить, как из-за перегородок донесся леденящий душу визг, в котором с большим трудом угадывался некогда приятный голос Иннокентия Андреевича:
– Не ходите туда! Там охрана!
– А мне по… барабану… – прерывающимся голосом пробормотал Петр Иванович и, схватив Аню за руку, потащил ее к главному выходу.
Охлобыстин издал еще один жуткий вопль, яростный и жалобный одновременно:
– Пожалуйста, не ходите! Умоляю вас, не ходите! Не надо туда ходить! Плохо будет! Плохо будет!
Петр Иванович, стиснув зубы, продолжал тащить за собой Аню. Охлобыстин, судя по всему, осторожно крался вслед за ними по параллельному коридору, чем-то шурша и клацая на ходу. При этом он периодически не то выл, не то скулил, ужасно действуя Петру Ивановичу на нервы. Переборка, разделявшая их, ни с того ни с сего начала тревожно трястись и звякать.
– Вот сука… – зло цедил Петр Иванович, – не может людей в покое оставить, козел… Надо было мне, дураку, сразу его ментам сдать, еще до припадка…
– Не ходиииите!!! – отчаянно взвизгнул Иннокентий Андреевич. – Там охрана!
– Заткнись, заткнись, урод! – едва не плача, чертыхался Петр Иванович. Визг Охлобыстина болезненно, словно тупым, ржавым ножом резал нервы. Аня шла еле-еле и, кажется, снова собиралась падать в обморок. Петр Иванович подхватил ее на руки и побежал. В соседнем коридоре тут же зашелестел легкий, торопливый бег, однако буквально через секунду раздался удар, грохот, послышался звук разбитого стекла, падения чего-то многочисленного и мелкого – и сразу вслед за этим торопливый, захлебывающийся голос зачастил «ща-ща-ща-ща».
«Ага, черепки собирает! – обрадовался Петр Иванович, вспомнив маниакальную привычку Иннокентия к аккуратности. – Теперь надолго отвяжется».
До выхода оставалось совсем недалеко, но тут утомленный Петр Иванович (все-таки Анька весила килограммов шестьдесят, не меньше) поскользнулся на чем-то мокром и упал. Стараясь защитить свою драгоценную ношу от повреждений, он повернулся в полете и приземлился на спину, приняв Анькин вес на грудь и больно ударившись поясницей обо что-то твердое. На поверку это нечто оказалось автоматом «АКСУ». Труп его владельца, омоновца с погонами младшего сержанта, лежал неподалеку. Оглядевшись, Петр Иванович обнаружил еще одно тело, с погонами старшины. У обоих были одинаково удивленные лица и разорванные глотки. Немного придя в себя от изумления, Петр Иванович с досадой стукнул себя по колену и состроил такое выражение лица, какое бывает, если высадить по ошибке стопку спирта вместо водки.
– Да уж, недооценили мы Иннокентия, правда, Анюта? А с виду такой милый молодой человек…
Аня с растрепанными волосами и потерянным взглядом сидела на корточках между старшиной и сержантом, отрицательно качала головой и повторяла как заведенная: «Зачем он, ну зачем?» Между тем в соседнем коридоре, метрах в двадцати от них, слышались зловещая возня и торопливое, лезущее из шкуры вон «ща-ща-ща».
– Ща-ща я тебе устрою, засранец, – злобно сказал Петр Иванович, грубо вырвал «АКСУ» из мертвых рук сержанта и дернул затвор. Из-под кожуха вылетел патрон.
«Ничего себе… Патрон в патроннике. С предохранителя снят. Нажал – и стреляй. Что же вы, ребята, так лопухнулись-то? Мочить надо было гада, не спрашивая документов…»
В голову полезла тревожная ерунда насчет серебряных пуль и прочего мракобесия. Бред все это… Серебряные, не серебряные, если весь магазин высадить – мало не покажется. Тридцать пуль в корпус – ни одной косточки целой не останется. «Да я его кулаком едва не угробил, а тут – серьезное оружие», – решил Петр Иванович и, не колеблясь, пошел на звук возни. По пути он увидел еще два трупа и только покачал головой – ну, вообще…
Охлобыстин ползал на коленках вокруг поваленного шкафа и собирал какие-то микросхемы, высыпавшиеся на пол в огромном количестве. Увидев грозную фигуру с автоматом, он, не прерывая своего занятия и не поднимая головы, поспешно заговорил:
– Вы, Петр Иванович, не обижайтесь, что не могу вам уделить внимания, – покуда эти штучки не соберу, не смогу отвлечься. Очень уж порядок люблю. Вы, наверное, застрелить меня желаете?
Петр Иванович многократно смотрел американские боевики и очень хорошо знал, чем оборачивается дурная привычка не стрелять сразу, а разговоры разговаривать. И все не впрок: поддался желанию поговорить с Иннокентием Андреевичем «за жизнь» – очень уж жалко и беззащитно он выглядел сейчас, собирая эти дурацкие штуковины.
– Это ты омоновцев убил? – спросил он строго, прокурорским тоном.
– Я, Петр Иванович, конечно, я, кто же еще… Так вот получилось…
– Зачем?
– Как – зачем? Я же говорю – вожделею. Я, когда в таком состоянии, совершенно сам не свой становлюсь. Только вы поверьте – я все это время крепился, сегодня только сорвался. А вы стреляйте, будьте так любезны. Это вы очень правильно решили. Только не знаю – убьете ли. Но отчего же не попробовать? Даст Бог, кончатся мои мучения…
За время разговора Охлобыстин успел собрать все микросхемы, поднялся на ноги, выпрямился и с некоторым родом любопытства смотрел на Петра Ивановича.
– Ну что, будете стрелять? – спросил он с неподдельным интересом в голосе. Судя по всему, ответ живо интересовал его; он даже сглотнул от волнения.
Петр Иванович думал минуты две; все это время его палец, лежащий на спусковом крючке, сводило нетерпеливой судорогой, он немел, холодел и потел одновременно.
– Нет, не буду… Ментам тебя сдам. Эта фраза далась ему нелегко; безумно хотелось нажать на курок и не отпускать, покуда не вылетит последняя гильза. Охлобыстин разочарованно вздохнул:
– Как скажете. Воля ваша. Значит, милиции сдадите? Просьбу можно последнюю? Можно мешочек мой попросить, в котором вы меня в первый раз увидали?
– Так это ты был все-таки?
