Возвращение - Леонид Гришин

Каждый, кто приходил к ней, неизменно говорил двумя голосами. Причём тихий второй голос не раз повторял: «Как она будет жить с таким лицом, это ужасно, лучше бы она была сейчас там же, где и её родители». Оля пыталась спросить что-нибудь о них, но у неё это не получалось. Тогда она взяла ручку, листочек и написала: «Где мои папа и мама». И та женщина, которая говорила только одним голосом, сказала:

– Нет твоих родителей, девочка, погибли они. Они попали в автокатастрофу. И ты видишь, как тебя поранило. Но ты не беспокойся, мы постараемся что-нибудь сделать.

Женщина сказала это и достала платочек – стала вытирать слёзы.

И так ещё долго время тянулось. Олю постоянно возили в операционную, делали какие-то операции, о которых она потом ничего не помнила… Но настало время, когда ей сказали, что через три дня её выписывают. Поскольку у Оли нет ни дедушки, ни бабушки, а папа с мамой погибли, она будет жить в детском доме. Она слышала это, как в тумане, ведь утром она снова смотрела на себя в зеркало, и ей стало страшно от собственного вида.

Глава третья

Настал тот день, когда какие-то мужчина и женщина приехали забирать Олю в детский дом. Каждый из них начал обнадёживать Олю, что ей будет хорошо в детдоме, но Оля слышала другие голоса, которые говорили, какую пользу они смогут извлечь от такой уродины, как она.

В детдомовской столовой ей выделили уголок со столиком, вдали ото всех, чтобы она никого не пугала своим видом. Ела она очень медленно, хотя изо всех сил старалась делать это аккуратно.

Временами её показывали разным людям. Директор детдома показывал им Олю, рассказывал о том, что средств у детдома на её лечение нет, спонсоров тоже не имеется. Часто случалось так, что после этих слов люди спрашивали, куда можно перечислить деньги. Директор оживлялся, говорил о том, как много проблем у детского дома и как мало средств из бюджета выделяется. Под конец своей речи он говорил, что завёл счёт специально на лечение Оли, обещал, что как только наберётся нужная сумма, то он сразу же отвезёт девочку в Германию, чтобы там ей сделали операцию и исправили лицо. Всё время, пока он говорил, Оля слышала, как второй голос говорил: «Чёрта с два она получит, пока я не дострою свою дачу».

Однажды в очередной раз приехал какой-то мужчина, чтобы осмотреть детдом, директор вновь стал жаловаться на нехватку средств.

– Так много хочется сделать, в том числе и для детей. Вот, хотя бы для Ветровой, например, – сказал директор и указал рукой на Олю, которая сидела в уголке.

Увидев девочку, мужчина пришёл в ужас.

– Что с ней случилось? – спросил он.

– Автокатастрофа, родители погибли. Родственников никого нет, понимаете, я вот тут собираю деньги, открыл специальный счет для неё… Как только наберётся положенная сумма, мы повезём её в Америку на операцию.

В этот самый момент, когда директор детдома Пётр Владимирович рассказывал ему про Олю, представительный мужчина почувствовал, как ему словно кто-то шепчет прямо на ухо: «Он неправду говорит. Он эти деньги отправляет на свой счёт, чтобы строить свою дачу». Мужчина встрепенулся, дёрнул плечом и оглянулся на девочку. Оля сидела и смотрела на него правым глазом, левый глаз её словно вышел из орбиты. Она просто смотрела, а он слышал её голос: «Он всё врёт. Он ни копейки не тратит на меня. Все деньги, что ему дают, он тратит на то, чтобы дачу достроить».

Мужчина попросил выйти директора, сказав, что он записал счёт и непременно вышлет на этот счёт средства. Директор удивился, метнул грозный взгляд на Олю и вышел.

– Это ты мне сейчас что-то шептала на ухо? – спросил он Олю, когда директор вышел.

– Я говорила то, что есть на самом деле.

– А откуда ты знаешь?

– А это его второй голос говорит.

– Какой второй голос? – удивился мужчина.

– Почти все люди говорят двумя голосами.

– Какими двумя голосами?

– Один голос слышим, а другой не сильно слышимый. Вот вы сейчас говорите со мной одним голосом, а второй голос говорит, что надо не забыть позвонить жене, – недолго думая сказала Оля.

Олин собеседник замер от удивления, а Оля продолжала.

– Я слышу этот голос, которым вы не говорите.

– Но я же не говорил, что…

– А я слышу.

В этот момент зашёл директор, спросив, всё ли в порядке. Представительный мужчина вытер платком лоб и молча вышел, ничего не ответив директору.

Оля стояла у директора в кабинете.

– Что ты сказала этому мужчине?

– Я ему ничего не говорила.

– Врёшь!

Он взял её за волосы и головой ударил об стол.

– Если ты что-то сказала и будешь ещё что-то говорить, я и вторую твою щеку сделаю такой же, – сказал он и при этом ещё раз ударил девочку головой об стол.

Оле было очень больно, особенно в левой части её лица, но она ни звука не проронила. Он грубым голосом сказал, что прибьёт её, если она ещё кому-нибудь скажет что-либо, и прогнал её.

С тех пор Олина жизнь в детдоме стала совершенно невыносимой. Воспитательница теперь каждый раз, проходя мимо, ударяла Олю по затылку. Как только Оля видела её ещё издали, она пыталась куда-нибудь спрятаться, но та всегда настигала её и больно била. А через два дня Оля проснулась и не нашла своих вещей. Кровать её была облита водой. Дети смеялись над ней, что она такая большая, а обмочила бельё. Пришла воспитательница, как обычно ударила Олю по затылку, отругала её за то, что она испортила простыни и матрас, заставила вытаскивать и сушить. Оля не могла найти ни платьица, ни туфель. Она знала, что это Вера взяла. Оля обратилась к ней, но та только сказала удивлённо:

– Ты что, дура чокнутая? С чего ты взяла, что это я? Никто у тебя не брал, ты сама куда-то спрятала.

В тот день Оля долго просидела без одежды, пока добрая прачка, которая всегда говорила только одним голосом, не дала ей старенькое платьице и чулки со шлёпанцами.

Но на этом её мучения не кончились. Воспитательница продолжала её преследовать, заставляла обедать под столом, отбирала у неё второе, оставляя только хлеб. Оля не плакала – она тихонько садилась под стол и ела этот хлеб по крошечке. А после, когда все уходили, Оля проходила и забирала со столов то, что не доели другие дети.

Однажды после тихого часа она проснулась от того, что её обливали водой. Все вокруг смеялись, а в зеркале Оля увидела, что всё лицо у неё изрисовано красками. Оля тихо вышла, умылась и ушла. Никто и не заметил, как она ушла – ни дети, ни воспитательница.

Она вышла и просто пошла вперёд, куда глаза глядят. Пока шла, постоянно думала о папе и маме. Куда они улетели? И можно ли ей сейчас к ним? Ведь они говорили, что там, куда они летят, хорошо. Вдруг она увидела впереди огонёк. Оля всмотрелась получше – действительно огонёк. А что если это тот самый огонёк, куда улетели её папа и мама? Но что это? Огоньков уже два. Они приближаются, превращаются в машину, останавливаются…

Из машины вышли двое мужчин.

– Ты кто такая?

Оля ничего не отвечала.

– А-а-а, я знаю, это из детдома, – сказал второй.

– Ты из детдома, девочка? – спросил первый.

Оля вслушалась, но второго голоса не услышала, и поэтому ответила ему утвердительно.

– Почему ты здесь идёшь?

– А я не знаю, почему.

– А ну-ка, садись, мы тебя отвезём.

Приехав, он зашёл вместе с Олей к директору.

– Почему у вас девочка гуляет одна? – строго спросил он.

Пётр Владимирович начал орать на Олю, почему та ушла, не сказав никому. Выговорив всё, что было у него на уме, он обратился к провожатому Оли, который оказался милиционером. Оля заметила это только сейчас при свете лампы в кабинете директора.

– Понимаете, воспитательница только отвернётся, а она что-нибудь устроит. С ней невозможно справиться!

Конец этой фразы милиционер слышал словно сквозь какой-то туман. В его голове звучал чей-то голос, который говорил ему: «Неправда, он всё врет. Никуда я не убегала, никуда я не уходила. Я просто сказала однажды, что те деньги, которые люди дают на то, чтобы меня вылечить, он тратит на строительство своей дачи».

Милиционер встряхнул головой, поморгал глазами.

– А ну-ка, ну-ка, директор, помолчите. А ну-ка, выйдите все отсюда. Мне нужно поговорить с этой девочкой.

Все вынуждены были уйти. Он взглянул на неё:

– Ты что сейчас сказала?

– Я сказала, что директор вас обманывает. Мне просто очень хотелось побыть одной. А они считают, что я дура чокнутая.

– А почему они так считают?

– Не знаю, почему. Сначала ко мне хорошо относились, а потом, после того, как я однажды сказала одному дяде, что директор собирает деньги якобы на моё лечение, а на самом деле на строительство дачи, всё изменилось. Начали меня бить, дети всё у меня отбирают, обливают холодной водой, когда я сплю, мажут красками. Мне так не хочется быть в детдоме, но мне некуда идти. Мне хотелось пойти к маме, к папе, и я пошла…

– А где твои мама с папой?

– Они попали в автокатастрофу. Они улетели, а я вот осталась здесь. Не знаю, зачем. Надо было и мне с ними полететь.