Каныш Сатпаев - Медеу Сарсекеев

— Если дело в этом, то давайте я поговорю с Имантаем Сатпаевичем, — предложил Усов. — Томский климат при нашей с вами болезни вполне терпим. Даже хорош. Ведь кругом хвойные леса. Правда, там нет чудодейственного кумыса.

— Нет, с отцом лучше поговорю я сам. Он образован и лучше многих понимает дух времени. Думаю, он все-таки даст согласие. А вас я прошу уговорить уездный ревком, нет, лучше губернский нарсуд, ведь там могут возражать, удерживать меня. Слишком мало еще у нас образованных людей, и не так легко найти замену.

— Отпустят! — уверенно и твердо сказал профессор. — Конечно, и судья необходим в степи, но инженеры нужнее. Если этого кто-то не может понять, я сумею его убедить...

После этого разговор вновь надолго прервался, всадники поехали быстрее, чтобы успеть домой до темноты. И только когда вдалеке забелели юрты аула, Каныш нарушил молчание:

— Михаил Антонович, скажите откровенно, выйдет из меня геолог?

— Не понимаю, что за вопрос.

— Новое это дело для нас, степняков. Никто никогда здесь им не занимался.

— Вот те на! — рассмеялся профессор. Затем, резко оборвав смех, внимательно посмотрел в лицо спутника и серьезно заговорил: — Друг мой, если хотите знать, никто не является на свет готовым геологом и вообще ученым. Родился человек, растет, учится. Учится в школе, в институте и у жизни. Много надо повидать, много пережить, на ус побольше намотать. И риск нужен, и дерзость мысли, и знание дела. А у вас, как кажется мне, и опыт жизни есть, и пытливость...

— Итак, стоит попытаться?

— Вы выбираете себе дело не на один год, а на всю жизнь. Хорошенько обдумайте все наедине с самим собой. А когда решитесь на какой-то шаг, дайте знать мне...

III

Месяц спустя в Семипалатинск отправилось письмо из Баянаульского нарсуда за исходящим номером 370:

«В коллегию Семгубсовнарсуда

В связи с отъездом на учебу прошу коллегию губнарсуда освободить меня от занимаемой должности в судебных органах до начала учебного года, т.е. не позднее 1 сентября 1921 года. Прошу сообщить Ваш ответ.

Народный судья К.Сатпаев

12 августа 1921 года».

На обороте этого заявления секретарем суда Бекжановым было приписано: «Семипалатинск, совнарсуду. Народный судья Сатпаев, оставив все дела мне, уехал на учебу. Прошу указать, как поступить в дальнейшем».

Мы не знаем, какой ответ получил секретарь от своего губернского начальства, ибо архивы суда хранят на сей счет молчание. Но совершенно точно известно, что в тот день, когда было написано приведенное выше заявление, его автор сделал решительный шаг в будущее, о котором говорил магистр геологии Михаил Антонович Усов.

В сибирских Афинах

I

Технологический институт стоит у пересечения улицы Почтамта и Бульварной на склоне круглой сопки, возвышающейся почти в центре города. По соседству располагаются здания университета. В то время это были единственные высшие учебные заведения Сибири. Поэтому Томск издавна называли «сибирским светочем» или даже сравнивали его с научной столицей древнего мира, именуя город сибирскими Афинами.

Не только университет, открытый еще в девятнадцатом веке, и технологический институт, существующий с 1900 года, составляли славу Томска. Здесь находилась единственная в Сибири типография, печатавшая книги, было много культурно-просветительных учреждений. Богатством и красотой отличалась архитектура зданий. И улицы города спланированы иначе, чем в других старых поселениях края. Главные из них были вымощены, а по сторонам проезжей части устроены деревянные мостки.

Учебные корпуса университета выстроены в стиле классицизма, высокие фасады и карнизы пышно отделаны. Все эти прекрасные здания окружены мощно разросшимся лесопарком — при закладке университета здесь был оставлен нетронутый кусок тайги.

Строения технологического института не уступают в красоте университетским и выглядят даже величественнее их. Они возведены позже и еще более продуманно спланированы. Здания строились по индивидуальным проектам самих преподавателей института. Хорошо, по-хозяйски продуманы размеры, расположение учебных аудиторий и даже их акустика: в общих лекционных залах голос лектора хорошо слышен с любого места. Лаборатории оснащены новейшими приборами. А чертежный зал со своими специальными столами и идеальным освещением не имел равных.

Разумеется, Каныш был в восторге от всего увиденного. Он не жалел, что приехал.

Декан принял молодого человека приветливо. По-видимому, ходатайство профессора Усова возымело действие, ибо Каныш был без труда освобожден от экзамена по иностранному языку. Ему оставалось лишь сдать математику.

В назначенное время Сатпаев явился к профессору Шумилову. Молодой человек уже наслышался от студентов о его странностях. Ему ничего не стоило выставить экзаменующегося за дверь из-за какого-либо пустяка или поставить отличную оценку за удачное решение одной лишь задачи.

— Ну-ка, степняк, садись поближе, посмотрим, на что ты годен: овец пасти или гранит науки грызть?

И профессор математики дал ему для решения алгебраическое уравнение с двумя неизвестными. Каныш без затруднения справился с заданием. Ведь недаром он несколько лет готовился к этому испытанию, да и работа над учебником алгебры кое-чему его научила. Профессор предложил еще несколько задач, они были уже посложнее, требовали определенной смекалки. И с ними абитуриент справился лучше, чем мог ожидать экзаменатор. Шумилов воскликнул:

— Браво, браво, голубчик! Выходит, ты в своей степи даром времени не терял. Я рад, что ты оправдываешь похвалу почтенного Михаила Антоновича. Учиться тебе в нашем храме науки!

Итак, он стал студентом Сибирского технологического института. Наконец-то он достиг того, к чему страстно стремился все последние годы...

Жизнь в городе только начала налаживаться после разрухи военного времени. Не хватало продовольствия, топлива, одежды. Особенно тяжело приходилось студентам. На весь университет и институт имелось лишь одно общежитие. Получить место в нем удавалось лишь учащимся старших курсов. Студенты жили или на частных квартирах, или, когда не хватало средств, вели настоящую бродячую жизнь. Многие ночевали в вестибюлях учебных зданий, на столах в аудиториях. Руководство вузов знало об этом, но делало вид, что не замечает. Корпуса в ту зиму не отапливались — не было топлива, и в лекционных залах стоял такой холод, что студентам и преподавателям приходилось заниматься в верхней одежде. Лекции слушатели записывали карандашами. Питались и того хуже. В институтском ларьке в день на каждого выдавалось 400 граммов черного хлеба, но, для того чтобы получить хотя бы это, приходилось выстаивать в очереди на морозе несколько часов подряд. Студенческая столовая из-за отсутствия продуктов была закрыта.