Иномиры (сборник) - Александр Казанцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проверено кандидатом физико-математических наук Алексеем Васильевичем Болотовым, который не ограничился простой проверкой, а взял эти приборы с собой в очередную свою экспедицию в район тунгусского взрыва 1908 года, приписываемого то метеориту, не оставившему осколков или кратера, то инопланетному кораблю.
— И что же?
— Оказалось, что спустя восемьдесят лет после взрыва в его эпицентре приборы дают то же отставание, на две секунды в сутки, а вынесенные на некоторое расстояние, снова обретают свою точность. Такие приборы, Николай Николаевич, не те свидетели, которые «очевидно врут».
— Разумеется, если приборы были в порядке.
— Золотов убедился в этом и дал из тайги телеграмму в Центр, утверждая, что им установлено остаточное явление, связанное с неудавшимся космическим контактом.
— Несколько смело для кандидата наук. Ему следовало бы помнить, что наука ищет объяснение любым явлениям, прежде всего естественным.
— А разве наш с вами разум противоестественное явление? Разве некие гипотетические исследователи космоса, попав, скажем, на Венеру и обнаружив там нашу автоматическую межпланетную станцию или луноход на Луне, будут искать объяснение их формы и устройства в причудах вулканической деятельности на Венере или Луне?
— Эка куда хватили, небось на миллион лет вперед! А вот посмотрите на силуэт города. До чего же люблю «Петра творенье»! Любуюсь этим рисунком в тумане, и хочется думать о прошлом. Одни дамы в кринолинах и с буклями чего стоят! Без прошлого нет будущего. Не' так ли? Вот и в науке никогда нельзя спешить с выводами. Надо убедиться, не было ли такой ситуации в минувшем? Любое явление надлежит сверить с тем, что уже было, что изучено, что известно!
— Тогда, коль скоро вы вспомнили поэтические строки, позвольте мне прочесть вам один сонет.
— Сонет? — удивился академик. — Но я не вижу Лауры.
— Лаурой будет наука.
— Ах вот как!
И я прочел:
Сверкнет порой находка века,
Как в звездном небе метеор,
Но редко славят человека,
Слышней всегда сомнений хор.
Жрецы науки осторожны.
Великий опыт — их глаза:
«Открыть такое невозможно!
Немыслима зимой гроза!»
Запретов сети, что сплетает
Преградою «науки знать»,
Тому, кто сам изобретает,
Эйнштейн советовал не знать!
Наука к истине ведет,
Но движется спиной вперед!
Академик совсем не обиделся и даже переписал сонет, который, как он сказал, пригодится ему для «увещевания коллег».
В гостинице мы пошли вместе ужинать. Николай Николаевич заказал себе коньяку, тщетно пытаясь угостить меня, непьющего. Пришлось ему меня заменить. После чего он чрезвычайно расположился ко мне и даже сообщил по секрету, что в запаснике Палеонтологического музея хранится череп бизона сорокатысячелетней давности с прижизненным огнестрельным ранением на лбу.
Я давно знал об этом и еще в пору создания кинокартины «Воспоминание о будущем», которую помог завершить западногерманской фирме «Континентальфильм», подсказал кинематографистам заснять это бесспорное доказательство появления на земле в доисторическое время кого-то с огнестрельным оружием. Череп тогда экспонировался в Палеонтологическом музее и был убран в запасник, когда привлек слишком много сторонников былых космических контактов. Я не удержался и рассказал об этом Николаю Николаевичу. Тот воспринял это с хитрой улыбкой и заявил:
— А не пора ли нам, батенька, попятиться спать? — И он по-хорошему рассмеялся.
Признаюсь, я не мог уснуть, и все услышанное вместе с тем, что мне было прежде известно, ожило в моем воображении. И если не все, о чем я напишу, было именно так, то могло быть именно так!
Глава 2
ОБЛАВА
В науке нет столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих высот, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам.
К. Маркс— След! — крикнул пограничник, шедший с монахом впереди.
Перед ними виднелось пятно первого на этой высоте снега с четким отпечатком на нем чьей-то босой ноги.
След вместил бы пару горных ботинок. Он был неимоверной ширины, с пальцами на одной линии.
Зоолог и художник подбежали к снежному пятну.
След был один. Дальше шла каменистая тропа, по которой, не зная усталости, поднималась отделившаяся от Памирской экспедиции И. Тацла группа во главе с бородатым зоологом Болотовым, так заросшим по самые глаза, что художник подшучивал, уверяя, что в крайнем случае обещанный портрет гоминоида он сделает с натуры, с зоолога.
Вокруг со всех сторон теснились горы. Синие, как на картинах Рериха, с белыми хребтами.
Особенно впечатляли более близкие скалы с острыми переломами освещенных и затемненных граней. А ближний остроконечный холм с каким-то вроде бы памятником наверху и свалившимися к подножью, как с пирамиды, плитами казался не игрой природы с ее чудесами выветривания, а чем-то рукотворным, но ни с чем не сравнимым. И еще волшебно резкие переходы света и теней, вызывавшие у художника поистине «девичий» восторг и попытки вытащить мольберт, чтобы запечатлеть неправдоподобную мозаику. И только суровая устремленность бородатого Болотова заставляла Вин Виныча, как звали Худницкого, прозванного Болотовым Худ-Худницкий, двигаться вперед.
Предстояло добраться до снежной полосы, где, может быть, окажется цепочка следов загадочного существа.
По словам буддийского монаха, которые с трудом переводил проводник-таджик, существо это не было загадочным, а, по его убеждению, в нем скиталась душа умершего человека, ждущая встречи с тем, в кого можно переселиться.
Все подсмеивались над монахом, но шли за ним.
— Вперед! — скомандовал зоолог. — Судя по отпечатку ступни, примат поднимался, как и мы.
— Если не шел спиной вперед, — заметил художник, щелкая фотоаппаратом.
— Не знаю, кто так движется, — пожал плечами зоолог.
— Говорят, леший. У него будто все навыворот…
— Эка выдумка! — возмутился Болотов. — Вам бы, дорогой Худ-Худницкий, сказки иллюстрировать, а не приматов с натуры писать! Леший! Чай не в лесу мы…
— В лесу понятнее. А чем он здесь питается? Зелень внизу осталась, — заметил художник.
— Монах говорит, ворует съестное, — пояснил проводник. — Мясо — нет. Овощи, хлеб берет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});