Планета звезды Эпсилон (сборник) - Лариса Захарова

Мои приказы, если хотите, рекомендации, их я буду давать лично вам, должны исполняться точно и в срок. В срок, — повторил Эллис, — до минут. Вам понятно? И, надеюсь, вы согласны?… Ну а если согласны, то, насколько мне известно, дело в вашей организации на мази. И вы ждете удобного повода для выступления, не так ли?

— Да, — коротко отозвался Оун.

— Повод я беру на себя. Ваша первая задача: начать выявление и по возможности физическое истребление членов комиссии семнадцати. Обо всех ваших шагах в этом направлении вы должны уведомлять меня незамедлительно. Вот мой телефон, — Эллис протянул Оуну визитную карточку. — После вашего звонка я буду указывать место встречи. И больше никаких разговоров вестись не должно. Безопасность вашей организации и залог успеха в ваших четких действиях и моих руках. И последнее. Вы проводите профилактику корабля землянина? Не форсируйте, а, говоря профессиональным языком, саботируйте ее.

Я углубился в чтение истории Беаны. Она показалась мне потоком бессвязных фактов. Больше всего меня удивила глава, посвященная обоснованию того, что технический прогресс на определенной стадии ведет к экологической катастрофе. Неужели непонятно, что можно и нужно просто разумно сочетать технический прогресс с охраной окружающей среды? ан нет… Регресс, по-беански, является разумной мерой стабилизации общества. Стало быть, борьба за регресс — то есть борьба с прогрессом, который ведет к экологическому кризису?…

Я хотел поделиться своими соображениями с моим инженером. Когда я растолковал ему противоречие постулатов общества и основополагающего принципа нового закона, то мне показалось, будто он невнимательно слушал. Тогда я спросил:

— Какие-то неприятности, Дзей? — Оун вздохнул, словно освобождаясь от гнетущих мыслей. — Уж не я ли подвел вас?

Вид у моего инженера был не из лучших.

— Скорее я могу вас подвести, — почему-то ответил он. — Да, слушаю вас с почтением.

— А у вас общий стиль, — усмехнулся я. Переход от равнодушия к угодничеству был явно нарочитым.

— С кем? — Оун насторожился.

— С автором этой книжки, — я положил перед ним историю Беаны.

— Я же говорил вам, у нас все прекрасно! — В голосе Оуна послышалось раздражение.

Да что же это такое? Что могло так выбить его из колеи? Даже рассказывая мне о гибели друга и сотрудника, он выглядел ровнее.

— Не помешал вам? — растерянно спросил я.

— Вы напрасно обижаетесь, Алексей, — почти мягко ответил инженер. Чувствовалось, как он переламывает свое настроение. — Вы хотели поговорить об истории нашей планеты, не так ли? Так вот. С переселением все ясно? Значит, стали жить. Кто как мог. Точнее, как кому сказали. Сто три семьи, их слуги в довольстве и роскоши, а прочие, вот именно, прочие — в неустанном труде, дабы не лишить ста трех их привычной роскоши и привычного довольства. И вот тогда прочих стали развлекать, как — вам прекрасно известно.

Я не сводил глаз с бледного лица Оуна. За неторопливым течением его речи угадывалась горечь.

— И когда среди веселья и адского труда была создана техническая основа нашего существования, началось на первый взгляд непонятное. Как бегун, разорвавший финишную ленточку, переходит на шаг, так и промышленные мощности Беаны стали вдруг работать вполсилы. Рабочие руки вдруг стали никому не нужны.

— Что же случилось? — невольно вырвалось у меня. Кажется, я правильно «прочел» главу о прогрессе и регрессе. Плановый регресс — вот в чем дело.

— Ничего не случилось, — спокойно ответил Оун, — уровень производства обеспечивает лишь удовлетворение потребностей элиты. Остальные получают на поддержание жизни. Таким образом наши правители ни в чем себя не ограничивают, расходуют природные и людские ресурсы исключительно для себя. Они твердо решили, что одного глобального экологического кризиса и космического переселения с них достаточно.

— Но есть же выход из положения, — возразил я, — есть возможность овладения новыми видами энергии, помимо электрической. Взять самое простое: энергию вашего светила. Не говоря уже о термоядерной.

— А зачем тратиться на исследования, разработки, когда и так хорошо? Зачем это пятидесяти семи? А что касается научного и технического застоя… Он влияет только на тех, кто трудится, это их жизнь становится все невыносимей. Конечно, люди не хотят мириться с существующей ситуацией. На Производственном континенте не раз, протестуя, полностью останавливали производственный цикл. Ну и что? Пятьдесят семь спокойно жили на запасах, ожидая, когда гонимые голодом люди снова придут к конвейерам. Более того, они допустили к ним дополнительные рабочие руки из числа не имеющих работу и за короткий срок наверстали упущенное, чтобы потом снова сбавить темпы и все текло по-старому.

— Живя на Главном континенте, и не подумаешь, что все так скверно.

— Теперь, я надеюсь, Алексей, вы понимаете, зачем планете-государству, не имеющей внешних врагов, такая большая армия и столь разветвленный государственный и полицейский аппарат? А вот зачем понадобилась еще и комиссия семнадцати, этого я не понимаю… И без нее прессинг достаточно тяжел.

Заскрипела дверь — ее осторожно приоткрыл наш радист. Оун вздрогнул. Я невольно подумал, что Миккас Пру подслушивает нас. В руках радист держал коробку. Заговорил Оун, будто очнувшись или вспомнив что-то:

— Простите, Алексей, Миккас хотел бы обратиться к вам с просьбой. Но застеснялся, наверное. Раз вы едете в город, передайте эту коробку сестре Миккаса. Она одинокая женщина, хотелось бы ей помочь.

… Сестра Миккаса Пру жила в зоне отдыха. На лестнице ее дома, видимо, забыли включить освещение, и, поднимаясь, я всякий раз щелкал зажигалкой, чтобы высмотреть номер квартиры. Поднявшись на пятый этаж, я невольно посторонился: в полумраке маячила какая-то фигура. Вспыхнул огонек сигареты — передо мной стояла Бэкки! Я изумился.

— Стой! — шепотом окликнула она меня. — Ты куда? Как ты здесь оказался?

— Я могу спросить тебя о том же… Я в триста восьмидесятую.

— Ничего себе! — Тон Бэкки изменился. — Там живет одинокая женщина.

Я не хотел, чтобы Бэкки думала обо мне плохо:

— Здесь живет сестра радиста нашей базы. Он просил передать ей посылку.

В это время наверху отворилась дверь, мы услышали женский голос и в ответ на него — голос Крауфа:

— В Верховном ведомстве уже есть определенное мнение на этот счет.

И тут грохнул выстрел.

Я все понял и почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

Когда мы сели в машину, долго ехали молча. Но все же я не выдержал: