Гонец московский - Владислав Русанов

– Кара-Кончар вынул мэсэ, – продолжал татарин. – И начал сражение. Нет… Он начал танец… Или игру. Он скользил между баатуров, хохоча в голос. Он уворачивался от ударов и отражал их мечом. Проходил сквозь толпу, как нож сквозь овечий сыр. Он не убивал воинов Ялвач-нойона, видно, прикидывал, что придется еще с ними вместе служить повелителю. Но он выбивал у них мечи и сабли. Ранил запястья, локти, плечи. Чиркал кончиком клинка по щеками и лбам. – Улан вздохнул. – Ты дрался похоже. Будто у вас был один учитель на двоих.

– Мой учитель – вон висит. Мертвый. И убил его твой Кара-Кончар, – зло ответил парень. – Если ты, конечно, говоришь правду.

– Какая мне польза с того, чтобы обманывать тебя? – удивился степняк.

– Не знаю. Голову заморочить.

– Зачем?

– А чтоб я за этим… Как ты его зовешь?

– Кара-Кончар?

– Да. Точно.

– Чтоб я за Кара-Кончаром погнался. – Никита исподлобья глянул на татарчонка. Обидится?

Тот и впрямь обиделся. Надул губы, склонил голову. Часто задышал:

– Зачем ты пытаешься меня оскорбить? Я же признал, что моя жизнь в твоих руках. Хочешь, зарежь меня.

– Надо будет, зарежу.

– Ну, давай! – Улан-мэрген рванул чопкут на груди.

Никита отвернулся. В самом деле, убить мальчишку не составило бы никаких трудов. Только зачем? Горазда этим не воскресишь. Да и не сможет он вот так запросто убить безоружного человека, да еще добровольно подставившего грудь под удар. В схватке смог бы, а когда горячка боя прошла, нет.

– Ладно, не злись, – помолчав, сказал парень. – Рассказывай про Кара-Кончара. Только мне в душу не лезь. Хорошо?

– Ладно, – обиженно кивнул степняк. – Буду рассказывать. Кара-Кончар дрался с баатурами, не убивая, но насмехаясь над их воинской выучкой. Мечи и сабли не могли к нему прикоснуться, несмотря на все старания, словно это не человек, а злой дух! И Ялвач-нойон восхитился его мастерством. Он видел много умелых бойцов. Но такого не встречал. Даже среди тургаутов[60] хана Тохты, когда ездил в Сарай-Берке[61]. Заполучить на службу такого бойца – мечта любого нойона. Никто с ним не мог справиться!

– Да? – Никита нахмурился, вновь ощущая растущую в душе ярость. Никто справиться не может? Это мы еще поглядим… Дай только добраться до тебя, проклятый убийца! Но вслух он ничего не сказал, продолжая внимательно следить за повествованием Улан-мэргена.

– Плох тот нойон, который не может сменить гнев на милость, когда видит, что это очень нужно. Ялвай-нойон рассмеялся и хлопнул в ладоши. Приказал баатурам отступиться. Кара-Кончар стоял неподвижно на одной ноге, подняв мэсэ к небу, и ждал ответа. И нойон сказал, что все это было испытание. Нужно же проверить нового бойца. Не может ведь он, Ялвач-нойон, чья сабля держит в страхе всех урусов: и московитов, и тверичей, и рязанцев, и курян, – просто так взять и поставить во главе сотни телохранителей пришлого человека, не проверив его прежде? Теперь же он видит – новый баатур достоин того, чтобы водить лучшую сотню нукуров. И он посадил Кара-Кончара рядом с собой на кошму, кормил его отварной жеребятиной и бараньим жиром, сладким, как молоко матери, поил пенистой архой[62], от которой на душе становится легко и весело, а язык хочет петь. Нойон подарил ему новый дорогой чопкут, кольчужный доспех, шлем и щит, новые сапоги. Подарил коня. Потом подумал и подарил еще двух коней. Сказал, ты теперь мне как младший брат или старший сын. Служи мне и будешь возвеличен! И Кара-Кончар начал служить. Дань собирал. Непокорных усмирял. Когда Ялвач-нойон подарки в Сарай-Берке повез, скакал впереди с десятком лучших баатуров. Лучшим из лучших стал. Тогда он и кличку свою получил – Кара-Кончар. То есть «меч, не знающий жалости». На его отряд урусы князя Михайлы напали. Из засады сразу половину нукуров убили. Остальных ранили. Он дрался с урусами и всех насмерть положил.

«Откуда узнали тогда, что тверичи нападали? Может, обычные лихие людишки, а то и свои же – басурманы».

– Ялвач-нойон сильно полюбил нового баатура. Одежду дарил, коней дарил, жен дарил… Старшие сыновья нойона возмущаться стали. Зачем отец раздает их богатство?

– А младшие? – горько усмехнулся Никита.

– А младшие должны молчать и не вмешиваться в разговоры старших! – отбрил Улан. – Меня никто не спрашивал. А то у вас не так?

– Так, – кивнул Никита. – Давай дальше сказывай! Возмущались, значит, старшие сыновья?

– Возмущались! Кто-то на ухо отцу шептал – нехорошо, мол, делаешь, не по совести. Кто-то на пиру перед нукурами открылся, обиду свою излил. Ялвач-нойон не стал слушать, отмахнулся. Нукуры поддакивали, но сами хвалили Кара-Кончара за удаль и умение воинское… А кто-то и боялся его, в чем не стеснялся в открытую признаваться. А потом старшие сыновья Ялвач-нойона пропадать стали. Один на охоте с коня упал, другого медведь заломал, третий поехал в кипчакские[63] степи и пропал…

– И кто же виноват?

– Наверняка этого никто сказать не может.

– Ну да!

Улан-мэрген посопел носом:

– Любой, кто в глаза обвинил бы Кара-Кончара, долго не прожил бы. Доказательств-то нет.

– А ты за ним зачем увязался? Следить? – Невольно парень почувствовал расположение к татарчонку. И еще большую ненависть к незнакомому Кара-Кончару.

Впрочем, почему незнакомому? Многое из услышанного раньше и сейчас начало складываться в голове у Никиты в картинку. Русский, владеющий воинскими умениями лучше любого из здешних жителей. Пришел к татарам от Михайлы Тверского. Неужели тот самый Федот, о котором упоминал боярин Акинф, ученик, сбежавший от Горазда в поисках княжьей службы?.. Но как же тогда он посмел поднять руку на учителя? Даже если ты бросил его, удрал, предал, можно сказать… Но опуститься до убийства?

– Я не увязывался, – пожал плечами Улан. – Пол-луны назад Кара-Кончар прискакал в наше стойбище под утро. Сказал, что знает, где можно добыть богатую добычу. Будто бы из закатных земель везут на Русь несметные сокровища.

– Из франкской земли, – обронил вдруг Никита. – А Михаил Ярославич, князь Тверской, навстречу ему отряд посылает.

– Ты откуда знаешь? – Татарин распахнул узкие глаза, что филин.

– Сорока на хвосте принесла!

– Не хочешь говорить, не надо! Кара-Кончар поклялся, что добудет эти сокровища для своего нойона. А меня, сказал, возьмет, чтобы доказать – не сбежит, не обманет. Вроде бы как под моим присмотром будет.

– А-а-а… Тоже правильно придумано. Если что-то не так пойдет, все можно свалить на сына княжеского. Вроде бы он за главного был? Верно?

– Кто его знает? – вздохнул мальчишка. – Две дюжины нукуров вслед за Кара-Кончаром вызвались идти. Не самые лучшие бойцы…

«Это я уже понял», – Никита украдкой глянул на убитых им татар.

– …зато самые преданные ему. Это я после сообразил. По разговорам. Похоже, он замыслил сам стать нойоном. А что? Слава об удали Кара-Кончара по всей Великой Орде ходит. Только свистни – баатуры набегут со всех сторон. А хану Тохте привези дорогих подарков, он обласкает и приблизит. Нойоны из кожи вон друг перед другом лезут, чтобы милость ханскую заслужить. И уж кто-кто, а Кара-Кончар последним тут не будет…

– А сюда что его привело? – задал мучивший его вопрос Никита.

– Меч, – просто и буднично ответил Улан-мэрген. А потом пояснил подробно: – Он нам вначале сказал, что узнать у старика хочет – не проболтались ли нукуры тверского князя о чем-то, чего он, Кара-Кончар, не знает. Предупредил всех, что старик, который здесь живет, – боец великий. Нет ему равных от Абескунского[64] моря до Варяжского. А потому брать его нужно хитростью и не дать за оружие схватиться. Скакали мы пять дней, с рассвета до заката, только коням передых давали. Люди не спали почти. Сюда чтобы подобраться, задолго до рассвета поднялись, на утренней заре Кара-Кончар приказал его в лесу ждать. Сказал: в разведку пойду. Долго не было его, а потом вернулся и нас за собой позвал. Оказалось, он к дому подобрался и пса не разбудил…

«Это вряд ли, – подумал парень. – Мимо Кудлая и мышь не проскользнула бы. Другое дело, что сторож наш своего почуял. Помнил он Кара-Кончара… Вернее, Федота».

– Пса он зарезал. Дверь бревном подпер. Потом приказал нукурам дом сеном обложить и поджечь. Мы сперва думали, он старика просто уморит насмерть дымом, а он выждал и дверь открыл. Старик выскочил – задыхается, кашляет… Четверо самых верных Кара-Кончару воинов тут же из луков ударили. Старика к стене пригвоздило, но он и раненый одного нукура убил. Голой рукой. Я такого в жизни не видел. Пальцами вот сюда ударил… – Улан-мэрген показал точку на горле, оттянув воротник чопкута. – Да все равно его скрутили, к столбу приставили. Кара-Кончар о чем-то выспрашивал – я не слушал. Об одном только услышал: он тебя искал. Не нашел, вот и приказал двум верным лизоблюдам своим тебя сторожить. И мне с ними оставаться. Сказал, что новый ученик – не боец, а сопля зеленая, его брать легче, чем кутенка слепого.