Геополитические проекты Г. А. Потемкина - Ольга Елисеева

Случилось так, что чисто военная ситуация второй русско-турецкой войны позволяла России больше, чем политическая. После победоносной кампании 1789 г. русская армия могла развивать марш даже на Константинополь. Именно тогда сложилась уникальная ситуация, когда турок сравнительно легко было изгнать из Европы. Мираж обладания Царьградом кружил и в Петербурге, и на театре военных действий не одну горячую голову. Ах, если б Порта воевала одна! Но в том-то и дело, что Турция в своем противостоянии России была не одинока. Свежая прусская армия готовилась к нападению, Берлин заявлял, что стоит России перейти за Дунай, и он будет считать войну объявленной. К Пруссии присоединилась Польша, что из-за близости к границам России было еще опаснее. Двинься потемкинская армия на юг по Балканскому полуострову, и она грозила получить удар соединенных прусско-польских войск в тыл. А сама Российская империя осталась бы беззащитна, так как вся армия из нее ушла покорять Царьград.

Стоил ли Константинополь Москвы или Петербург? Потемкин показал, что лично для него он не стоил не только Смоленска, но даже самой захудалой деревеньки в белорусских болотах, остававшейся без прикрытия из-за «блестящей военной перспективы». Светлейший князь вынужден был принимать непопулярные среди военачальников решения, прикрывать западную границу, а не бить врага в его собственной столице, да еще терпеть перешептывания за спиной о том, что командующий будто бы испугался пруссаков. Тяжело? Очень тяжело. И все-таки войны воюют не для генералов. Если читатель поймет, что результаты любой внешнеполитической акции нужно оценивать не с точки зрения блеска, а с точки зрения пользы для страны, где жизнь ее граждан должна стоять не на последнем месте, он правильно определит и роль Потемкина в той сложнейшей ситуации.

5. «Крымская» и «польская» темы в проектах Потемкина

Итак, мы видим, что, вопреки распространенному мнению, исследователи сломали немало перьев при описании жизни и деятельности Потемкина. Однако непосредственно о внешнеполитических планах светлейшего князя историки всерьез вспоминали лишь, когда речь заходила о так называемом «Греческом проекте», не имевшем официального авторства и часто приписывавшемся именно светлейшему князю. Под «Греческим проектом» в исторической литературе принято понимать планы по разделу турецких земель, совместно разрабатывавшиеся Россией и Австрией в начале 80-х гг. XVIII в. Целью этих планов было: во-первых, полное изгнание турок из Европы; во-вторых, восстановление Византийской империи, корона которой предназначалась внуку Екатерины II великому князю Константину Павловичу; в третьих, образование из Молдавии и Валахии буферного государства Дакии, разделявшего бы границы России, Австрии и Греции; в четвертых, передача западной части Балканского полуострова Австрии {125}.

Само понятие «Греческий проект» почерпнуто историками из донесений английского посла при русском дворе сэра Джеймса Гарриса, близко контактировавшего с Потемкиным в годы подготовки и осуществления планов по продвижению России к Черному морю, увенчавшихся присоединением Крыма в 1783 г. Прибыв в Петербург в 1779 г., Гаррис вскоре доносил своему двору, что Потемкин буквально «заразил» императрицу идеями об «учреждении новой Византийской империи» {126}.

Это замечание Гарриса дало основание А. Г. Брикнеру считать именно Потемкина автором «Греческого проекта». Александр Густавович сообщает, что «в 1783 г. Гаррис писал: «Потемкин желает овладеть Очаковым, очевидно, существуют самые широкие планы относительно Турции, и эти планы доходят до таких размеров, что императрице приходится сдерживать пылкое воображение Потемкина». Современники считали вероятным, что Потемкин мечтал о Крымском царстве для себя, или при поддержке императрицы получить греческую корону. Такие предположения не подтверждаются никакими документальными свидетельствами» {127}.

Вопрос об авторстве «Греческого проекта» вызывал у русских дореволюционных историков серьезные разногласия. Некоторые, в том числе А. М. Ловягин и Н. Григорович склонялись к тому, [37] что создателем планов по разделу турецких земель и восстановлению независимого греческого государства являлся А. А. Безбородко. Григорович справедливо указывал на т. н. «Мемориал по делам политическим», составленный Безбородко для Екатерины II в 1780 г. и уже содержавший идеи будущего «Греческого проекта» {128}.

Изучение вопроса о «Греческом проекте» в зарубежной западной литературе в основном сосредотачивалось на характеристике русской земельной экспансии. Так, М. Раев считал царствования Ивана Грозного и Екатерины II двумя наивысшими пиками внешнеполитической экспансии России и называл такие ее побудительные причины как «поиски надежной защиты от буйных соседей, историческая память о прошлом политическом и духовном единстве, жажда выдающейся роли в мировой политике и экономике, желание внести вклад в распространение христианства и освобождение братьев по вере от власти нечестивцев, а также получение непредсказуемых возможностей» {129}. Подобный «авантюрный» стиль был, по словам Раева, привит русской внешней политике императорского периода Потемкиным и выразился в «Греческом проекте» {130}.

Советская историография считала своим долгом не столько изучать вопрос, сколько всячески отрицать наличие у России каких бы то ни было завоевательных планов. Очень информативная работа О. П. Марковой, специально посвященная истории «Греческого проекта» и предоставлявшая в распоряжение читателей целую россыпь интересных материалов, касавшихся дипломатической борьбы вокруг южного направления русской внешней политики, заканчивалась выводами, мягко говоря, не следовавшими из изложенных перед этим источников. Маркова отмечала, что «термин «греческий проект» превратился в формулу завоевательных замыслов России, весьма удобную для политических спекуляций». Рассматривая послание Екатерины II Иосифу II, в котором излагалась сущность проекта, исследовательница утверждала, что «письмо лишено черт реальной политической программы, которую бы разрабатывали и собирались выполнить. Легкость, с которой бы разрешались в этом письме острые проблемы международных отношений заставляет смотреть на письмо как на документ макиавелиевскои политики» {131}. К сожалению, этот последний вывод,

никак не вытекающий из основного текста статьи, перечеркнул в глазах многих исследователей научную ценность работы Марковой {132}, которая до сих пор остается наиболее полным собранием сведений об истории «Греческого проекта».

И. де Мадариага, ученица Марка Раева, скорее склонна согласиться с выводами Марковой, чем со своим учителем. «Было бы преувеличением полагать, - пишет она о «Греческом проекте», - что это была конкретная, хорошо продуманная политика… Это была цель, направление, мечта» {133}. В отличие от нее, А. Б. Каменский, наоборот, ближе к выводам тех англоязычных русистов, которые трактуют идею восстановления Византийской империи, как вполне реальную перспективу русской внешней политики времен Екатерины П. «Так существовал ли все-таки греческий проект? - рассуждает Каменский. - В виде официального соглашения с Австрией он оформлен не был, но переписка Екатерины II с Иосифом была не просто приятельской и даже не просто дипломатической. Очевидно и то, что в Санкт-Петербурге идея восстановления Греческой империи занимала умы и воображение уже с конца 70-х гг. Нет оснований полагать, что Австрия пыталась как-либо воспрепятствовать планам России. Наоборот, и это самое главное, дальнейшее развитие событий как раз и показало, что действия союзников были хорошо согласованы и лишь неблагоприятное стечение обстоятельств помешало осуществлению их планов» {134}.

Греческий исследователь Я. Тиктопуло, также оценивал «Греческий проект» как реальный план русского правительства, для осуществления которого Петербург приложил боль-шие усилия. Однако, в отличие от Раева и Каменского, он трактует идею вытеснения турок из Европы, захват Константинополя и восстановления Византийской империи, шире чем простой акт русского экспансионизма. «Русский двор ясно представлял себе стратегическое значение обладания Константинополем, - пишет Тиктопуло. - Во-первых, владение проливами, фактически сузив южные границы России до одной точки, позволило бы обеспечить безопасность ее в самом уязвимом месте. Во-вторых, обладание Константинополем обеспечило бы русскую гегемонию в Средиземноморье и выдвинуло бы Россию в число великих морских держав. Особенно выделим значение нравственного фактора: освобождение греков позволило бы России вступить в византийское наследство и оказывать определяющее влияние на весь Восток… Екатерина верила в победу русского оружия, в талант своих полководцев и флотоводцев - Потемкина, Суворова, Ушакова, Мордвинова… Однако совокупность обстоятельств - яростное сопротивление турок, [38] интриги западных держав, недостаточная решимость самих русских (во многом связанная со смертью Потемкина), а главное, события во Франции, сместившие все акценты европейской политики, - вынудили русскую императрицу согласиться на заключение мира в Яссах. Константинополь остался у мусульман». Рассматривая возможное осуществление «Греческого проекта» как положительный фактор в жизни христианских народов, находившихся под властью Оттоманской Порты, историк делает вывод о его реальности. «Вся совокупность известных нам фактов говорит в пользу того, что планы Екатерины - отнюдь не химера и мистификация. В конце XVIII столетия создание обширной греческой империи с центром в Константинополе было вполне реальным. «Греческий проект» стоит воспринимать как серьезную, хорошо подготовленную акцию русской и австрийской дипломатии, не реализованную по совершенно конкретным причинам» {135}.