Газета Завтра 261 (100 1998) - Газета Завтра

Как, наверное, заметили читатели, у нас наладилась тесная связь с аналитическим центром “НАМАКОН”, который специализируется в области сбора, анализа и обобщения информации на уровне прогнозов — то есть самом высочайшем. В этом центре собраны умы, владеющие системным анализом, имеющие эксклюзивные источники информации, в том числе и зарубежные. К их помощи неоднократно прибегали как лидеры крупнейших партий, так и правительственные структуры, как политологи, так и финансисты, военные и экологи — всех не перечтешь. Это профессионалы очень высокого класса, и мы горды сотрудничеством с ними. В октябрьском номере журнала рекомендую прочесть коллективную работу экспертов “НАМАКОНа” “Разорванная карта России” — о существующих сценариях расчленения нашей Родины.

В новом году мы планируем напечатать вторую часть “Дневника актрисы” Т.Дорониной, воспоминания о создании фильма “Лермонтов” Н.Бурляева — актера и режиссера. Помимо, сказанного выше, мы не забывали и не забудем русскую литературную провинцию. В течение последних нескольких лет мы составляли специальные номера, посвященные разным регионам страны. Где бы, скажем, хабаровчане прочли, что пишут и чем живут псковичи или калужане, а те, в свою очередь, — какие таланты живут на земле Кузнецкой или на Алтае? И авторы через журнал выходят на всероссийский уровень. Чувство единения — великая вещь. Впереди у нас номера, посвященные Краснодарской земле, Тульской, Белгородской. Эти номера — своеобразные скрепы, не дающие разорвать литературную карту России.

В. М. Станислав Юрьевич, в конце нашего разговора стоит еще раз вернуться к Пушкину. В начале столетия уже были попытки низвести его солнечный гений до камер-юнкерства. И сегодня, в преддверии его 200-летия, такие потуги снова имеют вместо. Ну вот некий Иосиф Раскин пишет: “Если Пушкин — это “солнце нашей поэзии”, Лев Толстой — это “глыба” и “матерый человечище”, Некрасов — “печальник горя народного”, Максим Горький — “буревестник революции”, а Блок — “трагический тенор эпохи”, то Жванецкий — это и то, и другое, и третье, и четвертое. Да еще к тому же он Гоголь и Чехов, Достоевский и Грибоедов, Булгаков и Зощенко.” Это не ирония и не юмор, написано на полном серьезе...

С. К. Автор этого спича необычайно скромен. А мог бы добавить, что Жванецкий — это еще Иисус Христос, апостол Петр, Андрей Первозванный, Будда, Махатма Ганди, Бегин и Мадлен Олбрайт. В состоянии такого психиатрического восторга можно обратиться ко всему человечеству, чтобы оно признало: Жванецкий — это наше все!

А если говорить о Пушкине, то его главные темы живы и актуальны до сих пор. Сегодня идет очередное столкновение России и Запада в новой форме: попытка навязать нам рыночную экономику и рыночное мышление означает попытку разрушить русскую соборность, устои русского Православия, национальной жизни — все это заложено в понятие “рыночные реформы”, “рыночные отношения”. Это таран, бьющий в самую сердцевину русской национальной сути. Но ведь первым, кто уловил это и осмыслил, был Пушкин, когда он дал точную оценку первой Отечественной войны, разгадал Наполеона, а через него — этакого западного супермена Германа в “Пиковой даме”; когда он противопоставил ему что ни на есть русских людей в “Станционном смотрителе”. А в “Капитанской дочке” он создал целую галерею национальных русских типов, абсолютно несовместимых с западным идеалом человека. А как Пушкин отзывался об американской демократии? Еще тогда, в 30-е годы прошлого века, когда мало еще кто понимал, что грядет на американском континенте, он прочитал записки Джона Теннера и сказал несколько жесточайших слов о западной демократии.

В. М. “С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве”. А далее — расшифровка этой фразы.

С. К. Да-да! Пусть перечитают этот отрывок поклонники американских “свобод”. А “Сцена из “Фауста”, а “Маленькие трагедии”, где Пушкин создал типы, определяющие западно-европейский облик, — Скупой рыцарь, Дон-Жуан, Командор... Ведь это абсолютно противоположные нам по своим задачам, жизненным целям, духовному строю типы людей, но Пушкин обязан был их понять, чтобы сравнить их с типом русского человека. И он развел их в своем творчестве, противопоставив одних другим — в назидание нам, обозначив и сам смысл этого противопоставления.

Пушкин — одна из главных гарантий того, что “рыночные реформы” не перемелют Россию, а рано или поздно растратят в борьбе с нею свою сатанинскую волю.

Быть верным Пушкину — наш долг.

Александр Елисеев МИСТИКА ГЕРОЯ

Герой обретает свою суть в преодолении внутренних и внешних обстоятельств, в качестве которых могут выступать: пороки, чудовища, враги его страны, стихии и т.д. Однако все эти обстоятельства являются лишь указанием на главное препятствие — низшее состояние личности самого Героя его “малое”, несовершенное “я”. Подлинная сущность человека — Я с большой буквы — находится по ту сторону его обычных приземленных качеств, тленных, испорченных злом. Именно это сокровенное начало, чуждое всякой ущербности, преодолевающее своим могуществом, своей идеальностью и тело, и душу, составляет подлинную личность человека. В силу своей мощи, своей запредельности оно стоит ближе всего к той абсолютной запредельности, которую называют Богом. Именно оно представляет собой вечное существование, искомое многими традициями. Отказ же от признания всего остального за Я (ради Бога и высших ценностей) и есть героизм.

Утверждаясь как герой, человек преодолевает всю ветхость своих земных качеств, устремляясь к настоящему Я (при этом и сами его качества чудесным образом преображаются). Самое главное — “связать” обыденную личность, отказать ей в праве считаться высшим состоянием, доказать, показать готовность к обретению своей Сути, преобразить низшую “самость”, “закалив” ее в борьбе с различными обстоятельствами. Это достигается двумя способами.

Первый — решительная аскеза, полная отдача себя в руки Бога с целью максимального соединения с Ним в земной жизни. Монахи, выбравшие данный путь, уничтожают “я”, преображая его в молитвенном делании, обретая высшую самость через безоговорочное смирение перед Богом и духовным руководителем. Они не принадлежат себе, но находятся всецело в руках высших сил, подавляя в себе все буйные движения духа и плоти (за исключением религиозного рвения) и отвергая все старые, житейские привязанности. Наградой за это служит грядущее соединение с Богом, которое дарит их существованию новое измерение — высшее, вечное, настоящее.

Второй путь — путь воина. Идущие по нему показывают готовность пожертвовать своей жизнью, т.е. в конечном итоге и теми же ветхими качествами ущербного “я”. Воин жертвует своим телом, своей привязанностью к радостям жизни, своей рассудительностью, часто полагающей земное существование высшей ценностью. Все это он совершает во имя религии, патриотизма и т.д., как бы выходя за рамки самого себя, устремляясь вверх.

Сходство между аскетом и воином потрясает. Первый умирает для мира, отказываясь от старых связей, второй проявляет готовность лишиться их с помощью вражеской руки. Аскет уходит из мира в монастырь, присоединяясь к братству, спаянному железной дисциплиной; воин покидает житейскую обыденность, вливаясь в ряды армейского братства, также почитающего подчинение. И тот, и другой облачаются в особые одежды, показывая свою отстраненность от обыденного. И тот, и другой сражаются, один — с демонами и собственными страстями, другой — с вооруженным врагом и собственным страхом. Показательно даже сходство в лексике — монахи усиленно задействуют воинскую терминологию. Например, св. Ефрем Сирин, один из столпов православного аскетизма, советовал монахам: “Когда взойдет в тебя лукавая мысль, извлеки меч свой, т.е. воззови в сердце страх Божий, — и посечешь всю силу вражью. А вместо воинской трубы употребляй Божие Писание. Как труба звуком своим собирает воинов, так и Божие Писание, взывая к нам, собирает благие помыслы, и приведя их в строй страхом Божиим, составляет из них полк в противоборство врагу: ибо помыслы наши подобно воинам сражаются с врагами Царя. И еще — как труба звуком своим, во время брани, и в юных сердцах возбуждает готовность идти на сопротивников, так и Божие Писание возбуждает... ревность к добру, и укрепляет... к борьбе со страстями”.

Аскет имеет больше, чем обычные люди, возможностей для посмертного достижения рая, соединения с Богом. Но то же самое и с воином! В Средневековье существовало устойчивое представление о том, что павший на поле брани сразу попадает в рай. Оно оказалось чрезвычайно устойчивым — уже в ХХ веке герой войны 1914-1918 гг. поэт Н.С.Гумилев посвятил погибшим в битве следующие строки: