Доносчики в истории России и СССР - Владимир Игнатов

Московские капиталисты не раз обращались к премьеру Витте с жалобами, что полиция вмешивается в их взаимоотношения с рабочими; жаловалась и фабричная инспекция. Витте пытался препятствовать Зубатову, но успеха не имел, так как Министерство внутренних дел покровительствовало новатору.

Успешное развитие рабочего профессионального движения продолжалось до тех пор, пока делами руководил сам Зубатов и пока участие в деле охранного отделения не стало достоянием широких слоев общества.

В октябре 1902 года Зубатов был переведен в Петербург и назначен заведующим Особым отделом Департамента полиции. Карьера Зубатова внезапно прервалась в 1903 году, когда его отношения с министром внутренних дел Плеве окончательно испортились. Плеве все более настаивал на усилении репрессий и отрицательно относился к зубатовским проектам реформ. Летом 1903 года Плеве, без объяснения причин, потребовал прекратить деятельность Еврейской независимой рабочей партии. Зубатов вспоминал об этом так: «Он перешел к грубому требованию “все это” прекратить, в особенности деятельность “Независимой еврейской рабочей партии”, нимало не соображаясь ни с моими нравственными запросами, ни с душевным состоянием всех “прикрываемых”, которые воочию успели стать на ножи и с “правыми”, и с “левыми”»{58}.

Узнав об этом, лидеры партии поспешили заявить о ее самороспуске. После этого случая Зубатов подал прошение об отставке. Поведение Плеве по отношению к Зубатову можно понять и объяснить. Витте писал, что Плеве — человек «злопамятный и мстительный», и отставка Зубатова — это всего лишь акт мести в отношении строптивого подчиненного. Эта победа не принесла успеха Плеве, став для него пирровой. Лишившись одного из эффективных руководителей сыска, министр вскоре погиб: 15 июля 1904 года он был убит бомбой террориста.

С увольнением Зубатова рушилось и его дело. Его продолжение шло не так, как понимал и вел его сам Зубатов. В принципе верная его идея реализовывалась казенным, полицейским подходом. Для профессионального русского рабочего движения в нужный момент не нашлось национального, общественного вождя. Не выделило такого реформатора из своих рядов и правительство. «У Витте, как министра финансов, не оказалось глубокого знания и понимания рабочего вопроса, ни государственного чутья к нему, ни интереса. Его собственные записки лучшее тому доказательство. Не нашлось около Витте и человека, который бы зажег его интересом к рабочему вопросу и направил бы его на разрешение этого вопроса государственным размахом, как то было у Витте в других сферах его деятельности»{59}.

В конце 1903 года Зубатова выслали под надзор полиции во Владимир с мизерной пенсией и с унизительным «уточнением», что она может быть прекращена, «если он позволит себе какие-либо действия, государственной пользе противящиеся». А.И. Спиридович вспоминал: «Ненавидимый революционерами, непонятый обществом, отвергнутый правительством и заподозренный некоторыми в революционности, Зубатов уехал в ссылку. Но опала и ссылка, где мне удалось побывать у него в гостях летом 1904 г., удалось долго и хорошо побеседовать, не повлияли на его политические убеждения…Зубатов продолжал оставаться честным, идейным и стойким монархистом». Сам Зубатов из владимирской ссылки писал в январе 1907 года Медникову: «Я защищал и защищаю самодержавие не по найму, служил по убеждению, а не из-за денег… а потому отказ от своего прошлого равнозначен для меня отказу от своего “я”, от своего самолюбия»{60}.

При новом министре П.Д. Святополк-Мирском Зубатов был реабилитирован, с него были сняты все ограничения и ему была назначена высокая пенсия. Для Зубатова открывался путь к возвращению на службу. Спрос на него как специалиста был велик, и его стали настойчиво звать в Петербург. По словам Зубатова, он поочередно получал предложение вернуться на службу от Святополк-Мирского, Д.Ф. Трепова и С.Ю. Витте. Однако возвращаться на службу он не захотел. В письме к В.Л. Бурцеву он объяснял свое нежелание соображениями личной и семейной безопасности, а также тем, что возвращение дисгармонировало с его духовным состоянием. Вот как он сам объяснил свой отказ вернуться на службу: «Вышвырнув меня, Плеве оказал мне неоценимую услугу. Гордость и совесть никогда бы не позволили мне кинуть дело в тяжелую для него минуту. Я либо продолжал бы терзаться, либо попал бы под браунинг».

В феврале 1917 года в России началась новая революция.

2 марта император Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, а 3 марта, во время обеда, Зубатов, узнав об отречении Михаила, молча выслушал сообщение об этом, вышел в кабинет и застрелился. В кабинете на письменном столе сын нашел записку с распоряжениями, связанными с его смертью и просьбой никого в случившемся не винить.

А в самом деле, кого можно обвинить в его смерти? Не обвинять же ушедший век, начисто выхолостивший смысл человеческой морали, поправший ценности жизни, товарищества, любви, доброты и променявший их на эфемерные сказки о Пролетарском Братстве и Светлом Будущем? А может быть, этот неординарный человек чувствовал, что еще более страшным будет век грядущий, век торжества его противников и кровавой расплаты доверчивых и обольщенных ими граждан России.

Место захоронения Зубатова — Даниловское кладбище, однако обнаружить его могилу там не удалось. Значительная часть дореволюционных захоронений в лучших традициях советской власти была попросту уничтожена. Нужны были места для массовых захоронений жертв Большого террора. Его вдова А.Н. Михина-Зубатова жила в Москве и умерла, предположительно, в 1927 году, а следы единственного и обожаемого сына теряются одновременно с его гибелью. Неизвестно, как сложилась его судьба. Что стало с ним? Погиб в кровавом месиве Гражданской войны, сгинул в ледяном аду сталинской Колымы, пал безымянным пушечным мясом на Второй мировой? Или ему посчастливилось выжить в советской коммунальной квартире? А может быть, он нашел свое счастье на чужбине — за рулем парижского такси или среди духанов стамбульского базара? Неизвестно также, что стало с большим архивом Зубатова и с воспоминаниями, которые он начал писать.

Опасность «зубатовщины» для государства диктатуры победившего пролетариата (которой никогда и не было) заключалась в том, что в недолгий период своего триумфа Зубатов «увел» из-под носа социалистов-революционеров рабочий класс и вместо уголовного беспредела указал ему путь к процветанию и социальному миру. Поэтому вскоре после «Великого Октября» в коммунистической литературе был создан образ отвратительного провокатора и ренегата, предавшего «идеалы» революции, и этот образ стал хрестоматийным, не допускавшим иных толкований.

ЗНАМЕНИТЫЕ ОСВЕДОМИТЕЛИ И ИХ КУРАТОРЫ

По подсчетам историков, в период с 1880 по 1917 год в архивах Департамента полиции числилось около 10 тысяч секретных сотрудников{61}.

Согласно последним подсчетам историков, в канун Первой мировой войны деятельность РСДРП, а также социал-демократических организаций Латвийского края и Королевства Польского «освещали» 2070 штатных секретных сотрудников жандармских управлений, не считая «штучников», поставлявших сведения эпизодически, и агентов наружного наблюдения — филеров. Вопреки распространенному мнению, лишь незначительную их часть удалось раскрыть до свержения самодержавия.

С полицейскими провокациями социал-демократы сталкивались и раньше. Новым и неожиданным для многих из них явилось вовлечение в провокаторскую деятельность рабочих-передовиков, выдвинувшихся в период первой революции. Подобно тому, как когда-то участники «хождения в народ» идеализировали крестьянство, не избежали идеализации рабочих и интеллигенты-марксисты. В 1909 году Инесса Арманд с горечью и недоумением констатировала: провокаторство становится массовым, оно распространяется «среди интеллигентных рабочих, у которых ведь в противовес личным интересам, несомненно, стоит осознанный классовый инстинкт». «Некоторые здешние товарищи, — писала она, имея в виду Москву, — даже утверждали, что как раз среди интеллигентных рабочих это явление более всего сейчас распространено»{62}.

В Москве охранка завербовала таких известных в революционной среде рабочих-партийцев, как А.А. Поляков, А.С. Романов, А.К. Маракушев. Имелись провокаторы-рабочие и в Петербурге, например, активно работавшие в союзе металлистов В.М. Абросимов, И.П. Сесицкий, В.Е. Шурканов.

Осведомители состояли на учете в Департаменте полиции, на каждого из них заводилось дело, содержавшее сведения о его личности, профессии, членстве в революционных организациях, партийных кличках и т.д. Картотека со сведениями о секретных сотрудниках хранилась в Особом отделе Департамента полиции.