Прорвать Блокаду! Адские Высоты - Алексей Ивакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взвод Кондрашова улегся боевым охранением вокруг батареи капитана со смешной фамилией. Непийвода, а пей пиво. В нем еще никто не утонул, ага. Больше всех бегал и матерился сержант Пономарев, которого смерть сегодня обошла кривым взглядом два раза – второй раз, когда он лазал в вонючий люк немецкого танка за какими-то бумагами. Найти их было невозможно сложно. Но он нашел! Зряшно ему, что ли, сержанта дали?
Взвод Павлова с приданными ему «приблудами», как выражался Рысенков, занял круговую оборону вокруг «Тигра». А хрен его знает – откуда фрицы атакуют. А они непременно атакуют…
* * *Он вытер сапоги о подножку «эмки», прежде чем забраться в нее.
Как ординарец ни старался, а смысла не было – глины было столько, что через пару шагов блеск хромовых сапог моментально покрывался коричневой грязью.
Вот и сейчас – пришлось несколько раз скребануть подошвой по подножке «эмки», прежде чем счистить с подошв налипшую землю.
Кирилл Афанасьевич мрачно смотрел на размытую дождями и разбитую снарядами дорогу. И это не тучи, не грязь Волховского фронта раздражали его. Он понимал, что операция деблокирования Ленинграда – провалилась. Он понимал, как понимали это и офицеры штаба фронта. Невесть откуда взявшийся Манштейн просто невероятной массой войск сначала замедлил наступление советской ударной группы, а затем и вовсе отрезал ее от основных частей фронта.
Сценарий повторялся. Полгода назад Вторая Ударная завязла под Любанью и попала в мешок. И вот опять.
А кто будет отвечать за провал операции, за понесенные потери? Он и будет отвечать – Кирилл Афанасьевич Мерецков, генерал армии.
Ответит ли? Может быть, опять пронесет мимо?
Один раз «хитрый ярославец», как назвал его Хрущев, уже глядел в глаза смерти. Нет, это было не на фронте.
Смерть смотрела пистолетным зрачком из глаз следователя в июне сорок первого года. Тогда его и арестовали. После показаний Павлова арестовали. Кирилл Афанасьевич читал их. Павлов, этот веселый крепыш, с которым они тогда выпили немало, все запомнил и все выложил на допросах и на суде:
«Председательствующий. 21 июля 1941 г. вы говорите:
«Поддерживая все время с Мерецковым постоянную связь, последний в неоднократных беседах со мной систематически высказывал свои пораженческие настроения, доказывал неизбежность поражения Красной армии в предстоящей войне с немцами. С момента начала военных действий Германии на Западе Мерецков говорил, что сейчас немцам не до нас, но в случае нападения их на Советский Союз и победы германской армии хуже нам от этого не будет».
Такой разговор у вас с Мерецковым был?
Подсудимый. Да, такой разговор у меня с ним был. Этот разговор происходил у меня с ним в январе месяце 1940 года в Райволе.
Председательствующий. Кому это «нам хуже не будет»?
Подсудимый. Я понял его, что мне и ему.
Председательствующий. Вы соглашались с ним?
Подсудимый. Я не возражал ему, так как этот разговор происходил во время выпивки. В этом я виноват».
Его могли арестовать еще после Испании. На него тогда дали показания сорок человек. Но… но ареста не было. Его не было и в финскую войну. Ленинградский округ, которым Мерецков тогда командовал, не смог сломить линию Маннергейма. Пришлось – вместо северного Халхин-Гола – разворачивать полноценные боевые действия. Только в итоге – не победитель японцев Жуков стал начальником Генерального Штаба, а он – Мерецков. Под его началом и разрабатывали план развертывания Красной армии к лету сорок первого.
Арестовали его летом. После тех самых показаний Павлова, командующего провалившимся Западным фронтом. Северо-Западный – где главкомом был Ворошилов – устоял, медленно отходя к Ленинграду. Юго-Западный – где Кирпоносом командовал Буденный – тоже. А вот Западный – рухнул.
Рухнул и Кирилл Афанасьевич. До сентября рухнул в подвал Лубянки. И лишь тяжелые слова Сталина: «Как вы себя чувствуете, товарищ Мерецков?» – вернули его к жизни.
И был Волховский фронт. Главная цель этого фронта, главная и основная задача – деблокирование Ленинграда. Он старался. Он старался изо всех сил.
Красивая была операция по отсечению противника в Шлиссельбургско-Синявинском выступе. Неожиданный удар в подбрюшье группе армий «Север» – и победа! Увы. Вторая Ударная не смогла дойти до Любани, застряв в болотах. А тут еще этот Власов…
Мерецкову тогда повезло. В самый разгар операции Волховский фронт был ликвидирован. Его превратили в Волховскую оперативную группировку Ленинградского фронта. Увы. Ставка тогда ошиблась. Бывшего командующего фронтом отправили тогда командовать тридцать третьей армией. На фронт – Западный. Впрочем, он сначала должен был быть заместителем Жукова, но сам напросился на армию. Подальше от начальства.
Прокомандовал недолго. Всего полтора месяца.
В эти самые полтора месяца и случилось страшное.
Генерал Хозин, командующий Ленинградским фронтом, не смог нормально руководить из окруженного города бывшим Волховским. Пришлось спасать положение и возвращать Мерецкова обратно.
Но было уже поздно. Кольцо захлопнулось, и Власов сдался в плен.
И вот… Опять…
Снова Вторая Ударная, на этот раз под командованием генерал-лейтенанта Клыкова, в окружении. На этот раз – не одна. С Восьмой армией генерал-майора Старикова и Четвертым гвардейским корпусом под командованием…
А еще там, в кольце, замкнутом Манштейном, – командует гвардейцами генерал-майор Гаген.
Немец.
Если он попадет в плен, фашисты сделают все возможное, чтобы еще один генерал – тем более немец! – был выставлен перебежчиком.
Тогда Мерецкову прощения больше не будет.
Никогда.
Внезапно тряска под колесами «эмки» прекратилась.
– Что такое? – удивился Кирилл Афанасьевич.
«Зубодробилками» называли дороги Приладожья бойцы. Почему? А потому что зубы от тряски выбивало порой…
– А это саперы наши постарались! – повернулся к комфронта командарм Стариков. – Полковник Германович со своим начштаба Софроновым. Раньше ведь как? Просто на грунт жердины бросали. А теперь? А теперь под настил, – продолжил Стариков, – подсыпается грунт. Ложась на него, жерди уже не вибрируют. Если теперь покрыть настил хотя бы тонким слоем гравия с землей, то тряска исчезнет, причем значительно возрастет скорость передвижения.
– Молодцы! А это – тоже работа инженеров? – Мерецков кивнул на тридцатиметровую вышку, возвышавшуюся над штабом армии, к которому подъезжал небольшой – всего три машины – его кортеж.
– Нет, это предложили операторы и артиллеристы, а построили, конечно, инженеры. В хорошую погоду с нее просматривается почти вся местность до Синявина. Мы ее используем для наблюдения за полем боя, корректировки артиллерийского огня и авиационных ударов. Правда, туман и лесные пожары дальность наблюдения снижают…
За разговорами вышли из машины.
Мерецков внезапно остановился и посмотрел на вышку:
– И не бомбят?
– Не без этого, – серьезно ответил Стариков. – Но пока стоит.
Комфронта неуклюже, что было понятно при его комплекции, повернулся к адъютанту:
– Наградные листы на инженеров подготовь. А мы пока хозяйство Старикова посмотрим.
И смотрел. Мерецков добрался и до переднего края, за что всегда ругал своих подчиненных. Не дело командарма и даже комдива по траншеям ползать. Что там можно увидеть? Командующему нужна целостная, объективная картина, а не кусочки поля боя из окопов.
Но Кирилл Афанасьевич не боялся смерти от пули на передовой. Он другого боялся. Поэтому еще до отъезда в войска приказал со Ставкой его не соединять. И даже обрадовался, когда, вернувшись с поля боя, увидел свою «эмку» догоравшей после прямого попадания немецкого снаряда.
В блиндаже он первым делом подписал приказ о снятии генерал-майора Гагена, Николая Александровича, с должности командующего Четвертым гвардейским корпусом. Приказ был продатирован первым сентября. Никто на эту деталь не обратил внимания. Не до этого было. Надо было думать – как войска из «мешка» выводить.
Ставка приказа на отвод войск не давала.
Там еще не знали об окружении. И Ленинград еще не знал.
– Итак, товарищи, сегодня у нас двадцать пятое сентября…
Голос командующего прервал близкий разрыв снаряда. С потолка командирского КП посыпалась земля, которую тут же стряхнули с карт адъютанты.
* * *– Лес кокой странный, да, товарищ лейтенант? – устало перемешивая глину сапогами, спросил боец Москвичева.
– Кокой… – передразнил бойца лейтенант. – Вологодской, что ли?
– Горьковской, – вздохнул в ответ боец.
Москвичев вдруг споткнулся, зацепившись полой шинели за что-то непонятное. Приглядевшись, понял – кусок пережеванной взрывом колючки вцепился зубцами в мокрую ткань.
– А вы полы-то подберите и зацепите за ремень, – посоветовал лейтенанту второй боец.
