Бунтарь ее величества - Андрей Гончаров

– Ну, кое-что есть, – согласился «француз» Дружинин. – Во-первых, я выяснил, что генерал Бибиков, который в апреле якобы умер от холеры, на самом деле был отравлен.

– Отравлен? Не может быть! – воскликнул Ваня. А Углов деловито спросил:

– И кем же?

– А вот слушайте.

И Дружинин пересказал друзьям все, что услышал от офицеров, бывших участниками ночного празднества.

– Таким образом, – заключил он, – мы знаем, что заговорщики, кто бы они ни были, смогли привлечь на свою сторону поляков, оскорбленных разделом своей родины. То есть в заговоре участвует не один человек, это точно. И заговорщики не ограничились устранением одного Бибикова. Они попытались привлечь на свою сторону нового командующего армией – Михельсона.

Дружинин пересказал следующую часть полученной им информации – о попытке майора Козлова завербовать генерала Михельсона, об аресте заговорщика и его самоубийстве.

– Крепкие, однако, ребята, эти заговорщики, – заметил Углов. – Броситься на штык не каждый сможет.

– Да, люди не робкие, – кивнул Дружинин. – Но это все исполнители. Думаю, руководители заговора еще круче.

– И кто же эти руководители? – спросил Ваня. – Ты смог об этом что-то узнать?

– Пока у меня имеются только предположения, – ответил Дружинин. – Я весь последний месяц выяснял, кто распространяет по Петербургу слухи о болезни и слабости Екатерины. И вот что получилось. Кажется, имеются два источника слухов. Один – это окружение цесаревича Павла, а другой – круг, к которому принадлежит графиня Брюс.

– Да, верно, верно! – воскликнул Ваня. – Я последние два месяца писал портреты самой графини и ее мужа, графа Брюса, и ясно видел, что это люди насквозь фальшивые, что за показной лестью по отношению к Екатерине скрывается глубокая недоброжелательность, даже злоба.

– Брюс и его жена – руководители заговора? – пожал плечами Углов. – Как-то не верится. Это фигуры не того масштаба. Гораздо вероятнее версия Павла. И выгода тут очевидная – в случае устранения матери цесаревичу открывается прямая дорога к трону. Но ты вроде говорил, что Павел не поддерживает Пугачева?

– Да, говорил, – ответил Дружинин. – Но я мог ошибиться. В конце концов, я нанес всего один визит в Летний дворец. Думаю, надо отправиться туда еще раз. Вообще желательно стать там своим человеком, войти в «ближний круг» цесаревича. И было бы неплохо, если бы меня в этом внедрении сопровождал Ваня. Нужно пустить в ход наш «детектор лжи».

– Что ж, я не против, – кивнул Полушкин. – Портреты Брюсов я закончил, можно сказать, сижу без работы…

– Хорошо, давайте, проводите свое внедрение в круг цесаревича, – согласился Углов. – А я попробую проследить еще один след – польский. Может, инициатором заговора выступает кто-то из польских магнатов, живущих в Петербурге?

– Можно, конечно, проверить и эту версию, – сказал Дружинин, – но лично я в нее не верю. Такие люди, как майор Козлов, не станут жертвовать жизнью ради польских интересов. Эти люди – настоящие патриоты. Просто их патриотизм носит другой характер, чем у Суворова или Румянцева. Так что я тебе предлагаю, Кирилл, оставить пока магнатов в покое. Лучше мне помоги.

– Чем же я, интересно, могу тебе помочь? – удивился Углов. – Вдвоем привяжем будущего императора Павла Петровича к стулу и будем допрашивать со всей строгостью? А Ваня будет его ответы проверять?

– Зачем же привязывать? Можно действовать и по-другому. Есть у меня одно соображение…

Глава 14

15 июля армия под командованием Суворова и Михельсона разбила войско Пугачева под Казанью. Разрозненные отряды восставших стали отступать вниз по Волге, правительственные войска их преследовали. Правда, это отступление Пугачева в то же время походило на победное шествие: расположенные на его пути города открывали ворота перед восставшими, жители встречали «императора Петра Федоровича» хлебом-солью, а попы его благословляли. И вновь летели с плах дворянские головы, воздвигались виселицы, а колодники выпускались из тюрем.

Как раз в это время, в конце июля, шевалье де Ружен вновь появился в Летнем дворце, за столом у цесаревича Павла Петровича и его супруги. Гости за столом были в основном те же, что и в январе, – Александр Куракин, граф Александр Строганов, бывший воспитатель Павла Никита Панин. Только вместо композитора Теплова присутствовал другой человек, чье появление за столом было так же неожиданно, как и появление здесь в январе шевалье де Ружена. Это был статс-секретарь императрицы Александр Безбородко – человек неродовитый, нечиновный, но стремительно делавший блестящую карьеру. Было непонятно, почему такой человек вдруг решил явиться в Летний дворец, ведь это могло не понравиться Екатерине. На протяжении вечера де Ружен несколько раз ловил недоуменные взгляды, которые другие гости обращали в сторону статс-секретаря.

Все было, как в январе, за исключением одного обстоятельства – цесаревич заметно нервничал. Он мало участвовал в разговоре за столом, если говорил, то невпопад, и то и дело поглядывал на стоявшие в зале напольные часы. Он как будто ждал кого-то.

Тем не менее разговор за столом все-таки продолжался, переходя с одной темы на другую. Вот он коснулся новой тактики ведения боя, которую применяли в ходе войны с турками фельдмаршал Румянцев-Задунайский и генерал Суворов. Суть нововведений заключалась в сочетании действий плотными колоннами с растягиванием войск в цепь и быстром перемещении войск по полю боя. Рассказывавший об этих новациях граф Строганов не скрывал своего скептического отношения к ним.

– Скажу вам свое мнение, господа, – заявил граф. – Мне кажется, что такое сочетание так же нелепо, как соединение на сцене оперы с балетом, или тепла с холодом, или же огня с водой. Получится мешанина, и ничего более.

– Однако наши генералы, действуя таким манером, одерживают славные победы, вы сами об этом говорили, граф, – возразила цесаревна.

– Так это же против турок, ваше высочество! – воскликнул Строганов. – А все люди, в том предмете знающие, говорят, что турки ныне в большом упадке находятся и их только ленивый не бьет.

– Опять же и другое ваше сравнение, граф, хромает, – заметил Никита Панин. – Это касательно тепла с холодом. Ведь наш русский мужик как раз тепло с холодом любит соединять, когда идет в русскую баню. Вот шевалье не знает, что это такое, да и многие из придворных отстали от народных обычаев и тоже о бане не ведают. А мы с братом у себя в имениях бани в порядке содержим и париться любим. Там как раз – сначала жар такой, что едва вытерпеть можно, а потом, если дело зимой происходит, – сразу в прорубь, в холод ледяной. Для здоровья весьма полезно!

Граф Строганов, подвергнутый атаке с двух сторон, однако, не сдавался и собрался представить свои возражения, но тут вдруг заговорил Павел. Все сразу затихли.

– Напрасно ты, Александр, наших полководцев умалить стремишься, – резко сказал цесаревич. – Может, ты думаешь, что мне такое умаление любо? Тут ты ошибаешься. Что с того, что граф Румянцев и генерал Суворов свои победы моей матери посвящают? От того эти победы меньше не становятся. Это русское оружие побеждает на полях Пруссии и на берегах Днестра, и я этому всем сердцем рад. Когда приду к власти и сяду на трон, я так же буду сих генералов привечать, как и мать моя. Но только за успехи ратные привечать, только за дело! А не как она, за постыдные победы, что в постели одержаны!

Высказавшись таким образом, он грозно обвел глазами собравшихся, словно хотел убедиться, что все почтительно ему внимают и никто не собирается возражать. Возражать никто и не думал, и Павел продолжил свою речь:

– А что до тактики наших войск, то я полагаю, что генералы не зря новые способы боя пробуют. Так и надо – всегда новое искать. И сам я, когда военным делом займусь, буду войска новым способам боя учить. И штыковому бою, и стрельбе, и передвижениям быстрым. А особенно важно артиллерийскую часть развивать. Пушки многое в бою решить могут.

– О, как вы правы, ваше высочество! – воскликнул де Ружен. – Наш прославленный полководец маршал Тюренн также придавал большое значение артиллерии. Он считал, что за ней будущее.

Разговор еще какое-то время вращался вокруг военных вопросов, потом перешел на европейские дела. Однако дамам все эти вопросы политики были неинтересны, и они опять повернули беседу в сторону придворных сплетен – эта тема никогда не иссякала.

Тут в зале неслышно, как тень, появился камердинер Павла Петровича. Он скользнул к креслу цесаревича, склонился и тихо что-то шепнул ему на ухо. Павел выслушал сообщение, нахмурился, что-то так же тихо ответил слуге, и тот исчез.

Де Ружен заметил, что за этим разговором Павла с дворецким внимательно наблюдали два человека: Панин и Безбородко. А понаблюдав, переглянулись. Между тем хозяин Летнего дворца вдруг зевнул и произнес: