Святые грехи - Нора Робертс

— Почему же, в своем заключении доктор Курт говорит о том, что он осуществляет миссию, — спокойно возразила Лоуэнстайн, — а также считает, что он не достиг своей цели, хотя в последнее время все тихо.

— Она сообщила нам, что он убивает молодых блондинок, — прервал ее Бен, — а то мы без нее этого не знали…

— Уймись, Бен, — негромко проговорил Эд, зная, что именно он станет жертвой буйного темперамента своего приятеля.

— Это ты уймись! — Не вынимая рук из карманов, Бен сжал кулаки. — Этот подонок поджидает, очередную жертву, а мы тут, видите ли, сидим и толкуем с психиатрами и попами. Мне лично наплевать на душу или психику этого типа.

— А может, и зря… — Родерик посмотрел сначала на капитана, а потом на Бена. — Мне понятны твои чувства, да мы все их разделяем. Нам нужен этот парень! Мы все читали материалы, подготовленные доктором Курт. И знаем, что имеем дело с человеком, который не просто жаждет крови, не просто бьет наугад… И если мы хотим раскрыть убийства, нужно, с моей точки зрения, понять, что он за человек.

— Лу, ты видел фотографии, сделанные в морге? Мы знаем, кто на них, вернее, кем были сфотографированные на них женщины.

— Ладно, Пэрис. Хочешь выпустить побольше пара, дуй в спортивный зал. — Харрис на минуту умолк, усмиряя присутствующих своим властным видом. Когда-то он был хорошим патрульным. В кабинете у него получалось еще лучше. — Пресс-конференция состоится в восемь утра в помещении мэрии. Завтра утром у меня на столе должен быть отчет о встрече с монсеньером Логаном. Бигсби, за тобой эти чертовы шарфы. Откуда они появились? Родерик, и ты, Лоуэнстайн, займитесь семьями и друзьями убитых. А теперь ступайте перекусите чего-нибудь.

Вслед за другими Эд молча расписался в журнале регистрации, прошел по коридору и вышел на стоянку.

— Вряд ли тебе стоит обвинять доктора Курт в смерти брата.

— Джош не имеет ничего общего с этим делом, — ответил Бен. Но боль не проходила. Он не мог выговорить имя брата, чтобы не запершило в горле.

— А доктор Курт, как и все, лишь делает свое дело.

— Ну и прекрасно! Только я думаю, что ее работа никак не связана с нашей.

— В последнее время криминальная психиатрия становится все более и более…

— Эд, ради всего святого, брось ты читать эти журналы.

— Брось читать, брось учиться… Что же остается? Надираться?

— И это я слышу от человека с семечками в руках!? — Он потерял брата, но появился Эд и почти заполнил пустоту. Но только не сегодня. — Да и вообще, не могу видеть, как ты заливаешь их водкой, смешанной с фруктовым соком.

— О своем здоровье нужно заботиться…

— Надо думать и о своей репутации. — Бен открыл дверцу машины и стоял, поигрывая ключами.

Вечер был тихий, такой тихий, что был виден пар, идущий изо рта. Судя по беззвездному небу, ночью пойдет дождь, и наверняка со снегом. В своих уютных, с высокими потолками коттеджах состоятельные обитатели Джорджтауна будут подкидывать дрова в камины, потягивать кофе со сливками и греться у огня. А тем, кто на улице, предстоит долгая отвратительная ночь.

— Она не дает мне покоя, — отрывисто бросил Бен.

— Такие женщины никогда не дают покоя мужчинам.

— Да нет, дело не только в этом! — Раздраженный тем, что никак не может разобраться в собственных чувствах, Бен сел за руль. — Подхвачу тебя завтра в половине восьмого.

— Бен, — Эд нагнулся и придержал дверцу, — передай ей от меня привет.

Ничего не ответив, Бен захлопнул дверцу и повернул ключ зажигания. Напарники понимали друг друга без лишних слов.

Тэсс повесила трубку и, поставив локти на стол, прижала ладони к глазам. Джо Хиггинс-старший нуждался в лечении не меньше, чем его сын, но, не признаваясь в этом самому себе, он продолжал разрушать свое здоровье бесконечными выпивками.

Телефонный звонок оказался бесполезным. Впрочем, беседы с алкоголиками в период запоя редко приводят к положительным результатам. При упоминании о сыне он просто заплакал и пробормотал, что постарается позвонить завтра.

«Ни за что не позвонит», — подумала Тэсс. Скорее всего к утру он забудет о разговоре накануне. Лечение Джо в немалой степени зависело от отца, а отец прилип к бутылке, которая разрушила его семейную жизнь, стоила ему потери бесчисленного количества мест работы и привела к тоске и одиночеству.

Если бы удалось заманить его хотя бы на предварительную беседу, заставить сделать первый шаг… Тэсс глубоко вздохнула и отняла ладони от глаз. Мать Джо рассказывала ей, сколько сил было потрачено на него, сколько было сделано попыток отвратить Джозефа Хиггинса-старшего от бутылки.

Тэсс сочувствовала этой женщине, уважала ее решимость забыть прошлое и начать новую жизнь. Но сын не мог этого понять. Все детские годы мать защищала, оберегала сына от отца с его бесконечными запоями. Она придумывала всякие объяснения, отчего он возвращается домой за полночь и теряет одну работу за другой. Ей казалось, будет лучше, если сын не будет знать правды.

Джо с детства много видел, а еще больше слышал, и в конце концов поверил разного рода предлогам, которые так изобретательно придумывала мать.

Мысленно он построил вокруг отца защитную стену лжи. Он решил, что ложь — это правда. Если отец пьет, стало быть, так нужно. Кончилось тем, что к четырнадцати годам Джо самого пришлось лечить от пристрастия к алкоголю. Когда отец в очередной раз терял работу, сын считал, что начальник слишком придирчив… В то же время школьные оценки Джо становились все хуже и хуже: таяло его уважение к учителям и к самому себе.

Наступил момент, когда мать Джо поняла, что больше не может терпеть пьянство мужа. Произошел разрыв. Ложь, нарушенные обещания, раздражение, которое копилось годами, вылезли наружу. Все это обрушилось на голову сына. В отчаянной попытке мать пыталась заставить сына понять ее и не винить; Джо не винил мать, как, впрочем, и не осуждал отца. Только к самому себе Джо был беспощаден.

Семья распалась, у него больше не было дома, в котором он вырос, мать пошла работать. Почва под ногами заколебалась. Когда миссис Хиггинс вторично вышла замуж, отчим настоял на консультации с врачом. Когда Тэсс впервые встретилась с мальчиком, у Джо за спиной было тринадцать с половиной лет тоски, боли и чувства вины. Все это предстояло избыть. В течение двух месяцев ей практически не удалось пробить броню, которой он себя окружил. Ни один из вариантов: один на один; вместе с матерью и отчимом — не принес положительных результатов, хотя с семьей Джона она встречалась раз в две недели.

Она просидела неподвижно в течение нескольких минут, чтобы унять вспыхнувшую ярость. Ей не дозволено выходить из себя; она должна слушать, задавать вопросы и помогать советами. Ее удел — сострадание, но не гнев, а она, видите ли, позволила себе распуститься, не смогла сдержаться. С детства она не позволяла себе распускаться, а потом это сделалось профессиональной обязанностью. Она готова была стукнуть кого-нибудь или что-то разбить вдребезги, затопать ногами, лишь бы избавиться от этого отвратительного ощущения безнадежности.