Крест и порох - Андрей Посняков

– Тревожно мне, Ганс, – покачал головой Егоров. – Да, город дикарский разорили мы успешно. По уму, за такой разбой преследовать нас должны сир-тя со всей рьяностью, сокровища свои, баб пленных отбить пытаться или отомстить за обиды хотя бы! Дикари же не тревожат острог вовсе, будто и не случилось ничего… Но ведь сир-тя колдуны, да притом сильные, умелые, я сие на шкуре собственной испытал! Нешто убежище наше исчислить неспособны? Не верю!

– Так радуйся, сын мой, – развел руками отец Амвросий, – коли ворог столь глуп оказался. То тебе знак свыше, что делом богоугодным занимаешься.

– Ганс, когда мы ворога тревожить перестаем, разъезды мимо пропуская, лагерь ратный не обстреливая, крепости не осаждая? – спросил немца атаман. – Давай, скажи, когда неумехами прикидываемся?

– Когда Большой полк на подходе, – пожал плечами Штраубе. – Когда наступление большое готовим и ворога успокоить стремимся, дабы нежданным нападение случилось… Так ты полагаешь, язычники силы свои к острогу стягивают?

– Господь не попустит успеха воинству бесовскому! – размашисто перекрестился священник. – Обережет и сохранит воинство христово в битве…

На этих словах дверь в избу распахнулась, внутрь заскочила невысокая круглолицая дикарка в замшевых штанах и длинной кожаной робе, похожей на рыбацкую, резко выдохнула:

– Со мной ступай скорее, вождь русский! Чего покажу!

– Ты кто? – изумленно уставились на нее мужчины.

– Ирийхасава-нэ, полонянка из сир-тя. Идем скорее, улетит!

– Не помню я тебя отчего-то, девица… – заподозрил неладное священник.

Однако воевода разбираться не стал, схватил зрительную трубу, поднялся:

– Показывай!

Дикарка выскочила из дома, подняла ладонь, прикрывая глаза, недовольно цокнула языком:

– Низко опустился, отсель не видать. Надобно на башню подняться. – Девица опять устремилась вперед.

– Коли полонянка, откель речь русскую ведаешь? – громко спросил ей в спину Ганс Штраубе.

– Мы, сир-тя, умные, – полуобернувшись, ответила дикарка. – Выучила. Да не я одна. Митаюки-нэ тоже язык ваш ныне понимает.

Полонянка махнула рукой в сторону котлов, в которые женщины как раз высыпали чищеную рыбу. Мужчины стрельнули глазами, но останавливаться не стали, вслед за девицей нырнув в башню, поднялись на верхнюю боевую площадку. Ирийхасава-нэ указала рукой на точку, что медленно двигалась далеко над лесом:

– Смотри на нее, вождь.

Иван Егоров вскинул трубу и громко чертыхнулся, различив далеко-далеко крохотную фигурку верхом на летающем драконе:

– Следят! Однако… – Воевода опустил трубу. – Однако, как ты его разглядела так далеко, глазастая?

– Ближе был и выше, вождь. Заметила, – пожала плечами полонянка.

– Не было, атаман! – испуганно вскинулся караульный. – Вот те крест, не приближался! Я внимательно зрел, не отвлекался!

Воевода только отмахнулся, не слушая оправданий, ткнул пальцем в грудь девицы:

– Тут оставайся! Ганс, за мной!

Егоров побежал вниз по лестнице, тихо и четко распоряжаясь:

– Возьми людей с работы плотницкой, выкопайте яму, насколько терпения хватит, опустите всех идолов в нее. Сверху очаг сложите и впредь на нем готовьте. Только вот полонянок языческих и этих, нэнцей… В общем, всех баб со двора уберите, дабы они о сем тайнике не знали.

– Сделаю, атаман… Полагаешь, все так плохо?

– Не знаю! Однако же, коли неладно дела пойдут, не желаю с тяжестью золотой под стрелами и дубинами возиться. Не до того будет. Казакам вели впредь токмо в броне ходить, у кого имеется, в ней же и спать. Три фальконета со стругов сними и на башни поставь да порох оставшийся туда же перекинь. Ворота я сам проверю. Мыслю, укрепить еще надобно, хлипкие слишком, наскоро по первости сделали.

Наверху же священник с подозрением прищурился на девицу:

– С какой стати ты, полонянка, нам супротив сородичей своих подсобляешь?

– Ты великий шаман, о достойный муж, – поклонилась ему сир-тя, – коего не смогли одолеть чары наших колдунов. Вестимо, боги твои сильнее наших. Расскажи мне о них, великий шаман…

– Я не шаман! – гордо вскинул подбородок отец Амвросий. – Я слуга смиренный господа нашего Иисуса Христа, жизнь свою отдавшего на кресте за грехи земные наши!

– Тебя нужно звать слугой?

– Нас зовут священниками, пастырями стада Христова, отцами, – пространно ответил мужчина. – Во Христе же я Амвросием окрещен, отец Амвросий для мирян.

– Твой бог дарует тебе свое колдовство, пастырь?

– Мой бог не признает сей мерзости, прости господи! – перекрестился священник. – Нет силы, кроме божией, и любое бесовство бежит от его имени, а любые чары колдовские обращаются в прах!

– А как твой бог дарует сию защиту? – настойчиво продолжала расспросы сир-тя.

– Принятием плоти и крови Христовой, – уже не так уверенно ответил священник. – Отпущением грехов после исповеди… Раскаянием и искуплением…

– Ваш острог способен раскаяться? – Лицо полонянки вытянулось в изумлении.

– Нет, конечно, – чуть расслабившись, рассмеялся отец Амвросий. – Коли нужно ниспослать благодать божию на тварные вещи, скот, али земли или воды, то благословляем мы их именем Христовым, освящаем его именем.

– Ты хорошо освятил острог, пастырь?

Священник замялся, поскольку освятить покамест успел только церковь, и ответил:

– Он еще не достроен, дитя мое.

– Сир-тя воюет колдовством, пастырь, – напомнила девица. – Как можно оставить твердыню вашу без защиты богов пред лицом сего ворога?

– Однако же, полонянка, зело рьяна ты в борьбе супротив соплеменников своих… – удивленно покачал головой отец Амвросий. – Тебе ли учить меня, как исполнять мой долг пред небесами?

– А ведь верно девка сказывает, отче, – неожиданно вмешался в их беседу караульный. – Как же мы по сей час острог не освятили? Какая-никакая, а супротив сглаза и порчи защита. Язычники здешние, они порчу наводить умеют и глаз отводить.

Священник замялся, недовольно помял губами, но спорить с казаком не стал. Ратник ведь не баба иноземная, он о сем промахе сегодня же всей ватаге разболтает.

– Аккурат на рассвете завтра на крестный ход собирался вас созвать, – ответил отец Амвросий. – Благословим крепость нашу на долгое и прочное стояние, крестным ходом по кругу обойдем и молебен выстоим. Да пребудет с нами милость господа нашего Иисуса Христа…

Священник и казак оба с поклоном перекрестились, и отец Амвросий пошел вниз с боевой площадки.

– А ты девка ладная… – подмигнул оставшейся полонянке караульный. – И чего я тебя раньше не видел?

– На других зело засматривался, – ответила Ирийхасава-нэ, пересекла боевую площадку, выглянула вниз, проводила глазами священника, быстрым шагом идущего к храму, и взгляд ее стал хмуро-озабоченным.

В это самое время за церковью Ганс Штраубе окинул взглядом чистящих всякие корешки женщин, ткнул пальцем в круглолицую черноволосую девицу:

– Это тебя Митаюкой кличут?

– Я женщина казака Матвея Серьги, – подняла голову невольница. – Неча зариться!

– А он про это знает? – прищурился немец.

– Знает. Светелку нам на двоих отгородил. Тронешь – прогневается.

– От оно как… – Штраубе помолчал и вдруг спросил: – Сколько у тебя ног?

– Две… – удивленно ответила полонянка.

– Чего ты делаешь?

– Лук для ухи чищу.

– Море сегодня соленое?

– Оно всегда соленое.

– Ганс, а ты, часом, не приболел? – внезапно спросила Настя, атаманова жена. – Откель у тебя вопросы столь странные берутся?

– Проверял я полонянку. Она говорит по-русски не хуже меня! – удивленно развел руками немец. – В полоне всего ден десять, а ужо речь разумеет!

– Митаюки о словах правильных меня постоянно пытает, оттого много и запомнила, – объяснила Устинья. – Митаюки, когда в следующий раз вопрос глупый услышишь, отвечай: «Не видишь – лук чищу?» Али: «С утра соленым было!»

– Благодарствую, подруженька, запомню, – поклонилась в сторону девушки пленница.

– Умная, значит, шибко? – прищурился на нее немец.

– Это плохо?

– Опосля узнаем… – покачал головой Ганс Штраубе, перевел взгляд на жену воеводы: – Настена, после обеда всех женщин собери и ступайте травы собирать. Токмо всех собери, никого не оставляй, особливо местных. Охрану я выделю.

– Чего так вдруг?

– Иван твой приказал, – не стал вдаваться в подробности немец, и женщине осталось только согласно кивнуть.

Приказ казачьего атамана впервые свел вместе всех женщин, которых судьба занесла в острог на самом краю мира. Шесть белокожих, в длинных полотняных платьях, освобожденных из татарского плена еще в верховьях Оби, четырех смуглолицых и веселых девушек ненэй ненець, одетых в сапожки-торбасы, штаны и малицы из оленьих шкур. Ненэй ненець казаки отбили у менквов-людоедов уже здесь, в колдовских землях. А вот шесть таких же круглолицых и черноволосых сир-тя в торбасах и малицах из змеиной кожи они уже сами захватили в полон у здешних дикарей.