Я был в расстрельном списке - Петр Филиппов

Члены ГКЧП к тому времени поняли, что армия не будет стрелять в народ. Егор Гайдар в своей книге «Смуты и институты»[4] приводит примеры из российской истории, когда власть вдруг обнаруживает, что нет ни одного взвода солдат, готового встать на ее сторону. И тогда она рассыпается, как карточный домик. Так было в дни февральской революции и октябрьского большевистского переворота в 1917 году. То же произошло и в дни неудавшегося переворота ГКЧП. В момент смуты властям не помогает и приличное жалование своим охранникам. Так пал Чаушеску, ушел Ярузельский, сбежал Янукович. Но странно, этот опыт не убеждает авторитарных правителей в тщетности усилий удержать недовольный народ в узде. Видимо, каждый познает это лишь на своем опыте.

Указ о свободе торговли

Критикуешь чужое, предлагай свое. Предлагая — делай.

Многие убеждены: чтобы решить проблему, достаточно принять хороший закон, указ или постановление. Это заблуждение, химера под названием «нормативный фетишизм». Принятый парламентом закон и указ президента — всего лишь текст на бумаге. Если он не впишется в существующие традиции, не станет повсеместной практикой, то так и останется только текстом. Но бывают ситуации, когда принятие нормативного акта играет роль «спускового механизма». Общество уже готово жить иначе, но ему не хватало лишь сигнала «сверху». Людям нужно знать, что это «уже можно», «за это не накажут», «милиция приставать не будет», «чиновники донимать не станут». У граждан появляется уверенность, что они все правильно делают. Это хорошо проявилось на двух указах президента — о либерализации цен и о свободе торговли. Первый отменил в России государственное регулирование цен на большинство товаров со 2 января 1992 года, с этого момента они стали договорными, возник рынок и конкуренция. Второй был подписан Ельциным через месяц.

Трудно найти другое нововведение, которое так сильно ударило по чувствам советских людей. За годы советской власти они привыкли, что на один и тот же товар цены во всех магазинах одинаковы, будь то центр города или его окраина. Одежду, ткани, обувь, автомобили и все другие товары государственные магазины обязаны были продавать по ценам, утвержденным Государственным комитетом цен. (В 1991 году исключение из этого правила действовало только для сельхозпродуктов, реализуемых частниками на колхозных рынках, и народившихся недавно кооперативов.) Фиксация цен так глубоко вошла в сознание народа, что их освобождение вызвало сначала оторопь: «Как это так? Куда писать, кому жаловаться?».

Когда Указ президента о либерализации цен был опубликован, мы предполагали, что на рынке автоматически установится равновесие спроса и предложения, в магазинах товары появятся. Однако ситуация менялась очень медленно. Реформа уперлась в психологию. Накопленные про запас товары оставались в шкафах россиян и не попадали на рынок. Люди не решались от них избавиться, не знали, как это сделать, не верили, что при свободных ценах в магазинах наступит изобилие. Годы советской власти не прошли даром, и сложившийся за это время менталитет мешал запустить механизм рыночного равновесия. Более того, такое массовое поведение грозило резким скачком цен, гиперинфляцией.

Первым попытался повлиять на поведение людей Ленсовет. По предложению депутатов Михаила Киселева и Григория Томчина он принял постановление, разрешившее гражданам свободно продавать свои запасы, где угодно, хоть на тротуаре. Идея показалась нам разумной, мы стали готовить проект аналогичного указа президента. Мне выпала честь быть и соавтором этого указа, и его «толкачом».

Любой проект указа президента по установленной процедуре подлежит согласованию с министерствами и ведомствами, с Правовым управлением Администрации президента. Когда Егор Гайдар ознакомился с первоначальным вариантом и запустил его по кругу согласований, пошли разгромные резолюции. Предсказывали, что его реализация «заблокирует центр Москвы», «приведет к резкому росту преступности», «ввергнет страну в хаос и анархию». Особенно яро выступали против ведомства, которые до либерализации цен распределяли дефицитные товары. Я встречался с министрами, начальниками департаментов, уговаривал, требовал снять возражения. В конце концов, в первых числах февраля 1992 года указ вышел в той редакции, в какой нам удалось его протолкнуть.

Может быть, он был не идеальным, но послужил тем «стартовым выстрелом», который резко изменил поведение граждан. На улицах городов возникли огромные торжища. Продавали всё и вся. Складывалось впечатление, что страна разом превратилась в большую барахолку. Если у семьи есть возможность реализовать излишки по выгодной цене, то почему бы это не сделать, особенно если деньги вам нужны на другое? Эффект от этой всенародной торговли был огромный. Домашние запасы, выброшенные на рынок, частично покрыли денежный навес — избыток необеспеченных товарами рублей. Это помогло затормозить темпы инфляции, стабилизировать снабжение городов. Тем более что массовый вброс товаров на рынок сочетался с ограничением денежной эмиссии, политикой финансовой стабилизации, которую в начале 1992 года правительство реформ еще имело возможность проводить.

В те дни наши политические противники изгалялись на страницах газет: «Открыли повсюду базар и этим гордятся!». Конечно, в цивилизованном обществе и торгуют цивилизованно (в гипермаркетах, магазинах, на рынках), а не на улицах. Через несколько лет и мы дошли до такой цивилизации. Но в 1992 году иной способ уйти от гиперинфляции, иначе чем через торжища на улицах, не просматривался. Когда пароход тонет, надо думать не о сервировке стола, а о том, где найти спасательный плот, как посадить в него женщин и детей. Указ о свободе торговли и был тогда спасательным плотом. Он способствовал становлению рыночных отношений в условиях высокой инфляции.

Свобода торговли позволяла выжить многочисленным бывшим инженерам, служащим, научным сотрудникам, которые лишились бюджетного финансирования и работы. Став «челноками», они закупали товары в ближнем и дальнем зарубежье и продавали их в России. До августовского кризиса 1998 года «челноков» насчитывалось около 10 млн, а вместе с членами семей — свыше 30 млн. Снятие административных ограничений позволило вовлечь средства населения в предпринимательский оборот, обеспечить товарами регионы.

До сих пор порой слышны предложения предоставить государству право регулировать цены хотя бы на определенный круг товаров. Мировой опыт показывает, что при введении директивных цен товары либо становятся дефицитными, если у них приемлемое качество, либо лежат невостребованными на складах, если качество не удовлетворяет покупателей. Третьего не дано.

Мэрия Нью-Йорка, столкнувшись с нехваткой воды, нормировала ее подачу временем полива газонов. Тогда горожане стали заливать свои газоны, превращая их в болота, заполняли любые емкости, независимо от того, нужна была им действительно вода или нет. В Севастополе в начале 1990-х годов местные власти также ограничили время водоснабжения квартир. Жители «про запас» стали наполнять водой ванны, на следующий день спускали ее в канализацию и заливали новую. Расход воды в городе резко возрос. Попытки привести в равновесие спрос и предложение через запреты и ограничения всегда ведет к подобным результатам. Чиновники могли это предвидеть, но как противостоять требованиям масс, которым нравятся простые решения? То, что они не соответствуют сложной структуре потребностей общества, люди убеждаются лишь на своем опыте.

Если директивное регулирование цен порождает дефицит и создает почву для коррупции, то могут ли органы власти иначе влиять на уровень цен? Могут. Но не в лоб, а косвенно, меняя условия. Например, нельзя устанавливать предельную цену квадратного метра жилплощади в новостройках, но можно облегчать строительным фирмам получение земельных участков под строительство. В Москве, чтобы начать строительство жилого дома, нужно получить сотни согласующих подписей — во много раз больше, чем в Швеции или Финляндии. Откаты за подписи чиновников оплачивают покупатели. Уберите эти препоны, сделайте взятки действительно опасными для свободы чиновников, и цены на жилплощадь упадут. Противостоять росту цен нужно, создавая условия для конкуренции и борясь с коррупцией. И, судя по мировому опыту, это возможно.

Деньги-«фантики»

В России две напасти. Внизу — власть тьмы, вверху — тьма власти.

В новейшей истории России есть решение правительства реформ, которое люди не могут ему простить. Решение вынужденное, на нем сам Егор Гайдар не настаивал, но он его подписал. И навлек на себя проклятие народа. Это решение о замораживании вкладов в Сбербанке в начале 1992 года.