Веревка из песка - Анатолий Яковлевич Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Крендель, я вижу его! — отчетливо произнес желтый. — Побежал к турбазе. У него один выход из города — тамошним оврагом. Встречай его сверху.
Но Дима не слышал, Дима бежал. У спасательной станции в ожидании выстрела ускорился как только мог, но выстрела не последовало. Домишки, дома, два убогих дворца новых русских. Здесь наверх не продвинешься. Он добежал до хилых ворот турбазы. Перемахнул через шлагбаум и притаился за сторожевой будкой. Не видно ничего, никого не слышно. Уже шагом он двинулся дальше. Приходилось делать крюк: он не столько боялся встречи со случайным бодрствующим туристом, сколько шума при этой встрече. Домишки турбазы притихли в ночи. Только в одном, видимо, выпивали: Газманов прославлял господ офицеров, ему вразнобой подпевали. И от этой радости подальше. Так, вкругаля, Дима добрался до широкого устья оврага. Теперь его левым краем — наверх.
Кончился подъем, край оврага сровнялся с плато. Дима тропкой шел к дороге, когда раздалась первая автоматная очередь. Он понял, что стреляют по нему, когда обожгло плечо. Инстинкт бросил его в овраг. Он кувырком катился по склону, ломая мелкие кусты, а очереди сверху поливали темноту внизу. Оказавшись на дне оврага, Дима, по-собачьи повизгивая, отполз подальше от места падения. Вот она, спасительная ель, за стволом которой можно спрятаться. Но от них не спрячешься. Очереди прекратились.
— Стебок внизу. Сейчас я его достану, — раздался злобный бас сверху.
Но достать не успел, потому что с противоположной стороны оврага грянул гром. Слаженно били автоматы, отчетливо звучали винтовочные выстрелы. Огонь велся на поражение по отчетливым на фоне рассветного неба силуэтам.
Мат, крики, стоны. Затем на левой стороне все утихло, утихло, скорее всего, навсегда. После того как замолкли автоматы на правой стороне, там теперь негромко переговаривались.
Дима сидел, прижавшись спиной к стволу ели. Задетое пулей плечо кровоточило. Он потрогал рану. Так, слегка задело. Он прижал рану и стал ждать, сам не зная чего. Уже светало.
…Уже светало, но гульба в дискотеке была в полном разгаре. Молоденькая, полностью соответствующая молодежной своей упаковке, куражная Ольга под развеселую попсуху вытворяла дэнс на полную катушку. Гремела, гремела попса во всю ивановскую, и Ольга, будто ничего ей и не надо в этой жизни, кроме ритма и движения, меняя партнеров, заходилась в бесконечном танце. Нет, на бесконечность сил не хватило. Продравшись сквозь толпу зомбированных, она добралась до бара и, не в силах говорить, поднятым пальцем привлекла внимание понятливого бармена, который, вмиг сотворив в стакане нечто оранжевое, пустил его своим ходом по стойке. Стакан остановился точно перед Ольгой. Она сделала два глотка. На соседнем табурете с комфортом устроился чернявый, с виду весьма извилистый молодой человек, которому бармен без всякого послал стакан с прозрачным. Молодой человек, отхлебнув, обратил свой улыбчивый фейс к Ольге и произнес:
— Сэ муа.
— Мерд! — по-французски же ответила ему Ольга.
— То есть я говно, — понял он.
— И не иначе.
— Собственно говоря, почему?
— А почему в прошлый раз так ничего и не принес?
— Опасался.
— А сегодня?
— И сегодня не принес. С пробой по мелочам больше не желаю рисковать. Без пробы и сразу всю партию.
— То есть я тебе полноценный кочан зеленой капусты, а ты мне — фуфляк в обертке, и с концами. Так?
— Я не свисток, родная ты моя мучача. Меня в миру знают.
— Во всяком случае, в этом мире ты от нас не уйдешь.
— Я испугался. Сколько вам надо, если все сразу?
— Кило белой леди.
— Ого! При таком размахе тебя надо еще проверить.
— Еще. Значит, уже хотя бы разок проверял. Два дозняка пыхалова ты мне подкинул в прошлый раз?
— Да нет, просто забыл на стойке, — сказав это, он ощерился в наглой улыбке. — Проехали!
— Ты проехал, а я, если что, перееду тебя на тракторе. Через мента прикормленного проверял, не подсадная ли я утка?
— Без комментариев. — Он опять ощерился: — Кило твое. Расценки ты знаешь.
— Когда?
— Через пять дней.
— Через три. Мне некогда.
— Хоп. Хотя мне три дня — тяжелая запара. Кило — не вмазка.
— Но ты справишься с трудностями. — Ольга развернулась на табурете и, опершись локтями о стойку, стала рассматривать зал. Ползала в пожаре под колесами и от пыхалова толпа.
— Твои пушерят почти в открытую. Многих подкармливаешь.
— Я добрый.
— А я злая. Хорошенько запомни это.
* * *
Ранним утром, хоронясь от людей, грязный, с окровавленным плечом, Дима кроссовой тропинкой спустился к дому Анны. Миновал незапертую калитку и постучал по стеклу терраски. И тотчас, будто ждала, объявилась Аня. Открыла дверь и выдохнула в изумлении:
— Ты…
— Я, — глухо подтвердил он.
— Ты же должен быть на той стороне!
— Вернули с полпути.
— Как вернули? Кто?
— Потом расскажу. Можно, я у тебя денек пересижу? А ночью уйду.
— О чем ты говоришь! — Аня вдруг увидела его плечо. — И ты раненый!
— А кто еще? — на автомате спросил Дима.
— Вову этой ночью пытали. Он сейчас у меня. Сегодня его отец возвращается, так он боится показаться ему в таком виде.
— Такие вот пироги. И все из-за меня, — горестно сказал Дима.
— Вроде ничего не повредили, но измордовали — ужас!
— Где он?
— Только что заснул. Я его феназепамом успокоила.
Они на цыпочках вошли в Анину комнату. Вова лежал на кровати под простыней, видно было только его лицо. Фингал под глазом, надорванное ухо, обожженный — видимо, подпаливали зажигалкой подбородок.
— Суки! — свистящим шепотом сказал Дима. Аня тоже шепотом добавила:
— И все тело в синяках.
Не утаились: Вова открыл глаза и, увидев Диму, лихорадочно заговорил:
— Они хотели, чтобы я им сказал, где ты. Но я им ничего не сказал! А потом их кто-то по переговорнику вызвал, и они убежали. Все из-за меня, Димка. Когда вернулся, я, дурень, свет зажег, и они поняли, тут что-то не так.
— Утихни, — ласково попросил Дима.
— Ты-то зачем здесь? — вдруг осенило Вову.
— Не знаю, Вова, — честно признался Дима.
Глава IV
— Что ты квакаешь, как гаишник на перекрестке? — устало спросил Захар Захарович Алексея, наряженного в неопределенный, годный для русского военного сразу трех веков — от конца восемнадцатого
