Новые записки санитара морга - Артемий Ульянов

— Поменял памперс? — не без ехидцы спросил меня Вовка.

— Да, а что?

— Да так, ничего.

— Я все на одном дыхании провернул, — признался я, поняв, о чем он.

— Вот гаденыш, перехитрил судьбу, — улыбнулся коллега. — А я, помню, когда по первости с таким вот раком столкнулся. До вечера потом жрать не мог. Аты молодец, сразу сообразил.

— Аид бы мог мною гордиться, — довольно согласился я.

Пустой рабочий день тянулся непривычно долго, подначивая пораньше смотаться домой. Но секционный день длится до двух часов. И если нам вдруг привезут тело, из дома или из отделения клиники, мне придется встать к столу.

— Благодать-то какая, — протянул Старостин, прихлебывая государственное молоко. — Половина первого всего, а уже можно одевать. И всего-то троих.

— Не знаю, чему вы с Темычем так радуетесь, — возразил ему Бумажкин. — Объем свое возьмет. Две тысячи выдач за год, плюс-минус. Сегодня пусто, а завтра может быть очень густо. За сегодняшнюю халяву надрываться придется, — вздохнул он, доставая сигареты из кармана хирургической пижамы.

— И то верно, — кивнул Вова. — Но все равно — бла-го-дать! — по слогам отчеканил он. — Давай, Темыч, оденем, и в два можешь быть свободен.

— Очень кстати, я сегодня писать собирался, — кивнул я, поднимаясь из-за стола.

— Дайте хоть докурить-то, — укоризненно глянул на нас старший санитар.

— Кури себе вволю, мы вдвоем все сделаем, — махнул рукой младший Вовка. — Чего там одевать-то? Трое всего.

И мы двинулись к холодильнику, навстречу щадящей «одевалке».

Одевалка

Несмотря на шуточный объем работы, будто в морге какого-нибудь райцентра, трое постояльцев отняли куда больше времени, чем ожидалось.

— Игнатова, — произнес Старостин, достав записку из второго пакета с вещами.

— Игнатова, — эхом отозвался я, толкая подъемник к нужной секции холодильника.

Не спеша вынув поддон с телом из его темной прохлады, подкатил к напарнику. Тот уже рассортировал вещи, разложенные на подсобном столе, и подошел к подъемнику, протягивая мне чулок. Надев на покойницу нижнее белье, мы принялись за основной наряд. Он лежал на рыжей клеенке стола, аккуратно свернутый, с вешалкой, торчащей крючком из горловины. Пока Вовка не взял его в руки, я был уверен, что это брючный женский костюм, с пиджаком и блузкой. Но я ошибался.

Отделив одежду от вешалки, Вовка попытался было разделить ее на брюки, пиджаки и блузон. Но безуспешно. Все три элемента являли собой единое целое. Кроме того, с костюма свисали несколько поясков с золотистыми пряжечками застежек.

— Занятная конструкция, — протянул Володя, встряхнув ее и осторожно заглянув в пройму узкой горловины.

— Да уж, прогрессивное решение. Погоди, а это что? — недоуменно спросил я, подойдя к напарнику и взяв в руки большой кусок леопардового шифона. Одним кончиком он был пришит к диковинной одежке, сзади, чуть ниже ворота, отчего свисал вдоль спины.

— Черт его знает, — пожал плечами Старостин. — Капюшон, что ли? Нет вроде.

— Может, платок? — предположил я.

— Ага, носовой притом, — хмыкнул он. — Что бы это ни было, проблема у нас другая. Я, скажу честно, что-то вход не могу найти, — признался Вова, озабоченно перебирая текстильное сооружение. — Как одевать-то будем?

— И ворот какой узкий, голова, поди, не пройдет, — добавил я. — Может, это как-то разделяется? Молнии, пуговицы. с внутренней стороны, — выдвинул я несмелую гипотезу.

— Думаешь? — с сомнением глянул на меня напарник и вывернул конструкцию наизнанку. Внимательно осмотрев ее, никаких сочленений не нашли.

— Так, становится интересно, — пробубнил он, методично ощупывая внутреннюю сторону матерчатой загадки.

— Что-то вроде комбинезона получается, да?

— Да хоть фрак из газеты! Вход-то где? Как мы вот в это, — тряхнул он костюм, — будем засовывать вот это, а? — кивнул Вова на труп Игнатовой.

— Получается. через горло. — неуверенно ответил я, словно неуч студент.

— Или через штаны, да? — хохотнул Старостин. — В том-то и дело, что не получается! Как, а?! — продолжал он крутить и ощупывать наш неожиданный ребус.

— Глянул бы я на кутюрье этого. Такое учудить! — даже немного восхищенно сказал я.

— Да, дизайнер был явно не в себе. Но! Вещь-то не новая, судя по всему.

— Значит, Игнатова ее носила, когда жива была.

— Носила, конечно! Да как же она в нее залезала-то?! — раздраженно воскликнул Вова.

— Хотя. могла и не надевать ни разу, — предположил я. — Родня подарила, она не разобралась да и закинула в шкаф.

— Не, ношеная, точно, — уверенно отбросил такой вариант мой напарник. И пощупав ткань костюма, добавил: — Стирали, и не раз. Не могла же она это дело стирать и не носить, как думаешь?

— Уж и не знаю, — бессильно пожал я плечами.

— Бред какой-то. Придется Бумажкина звать, — уныло подытожил Старостин. Признавать нашу беспомощность ему явно не хотелось.

— Думаешь, Бумажкин сдюжит?

— Ну, он большой специалист по вот таким вот хламидам. У нас-то с тобой тупик, — вздохнул Вова.

— Все, сдаемся?

— А что ты предлагаешь? В ателье если только сходить да перешить к такой-то матери!

— Или МРТ сделать. — добавил я.

Улыбнувшись такому предложению, Старостин нехотя пошел в глубь отделения. И пару минут спустя появился в холодильнике вместе со старшим Вовкой.

— Эх, работнички! — беззлобно потешался над нами Бумажкин. — Троих человек одеть не смогли. Мы сами, мы сами. Чего там одевать-то. — передразнил он Володьку. — Ну, показывайте.

— Вот, — протянул я ему одежду.

— А чего она швами наружу вывернута?

Вход искали.

— Выворачивайте обратно. Нет таких тряпок, которые наизнанку одеваются.

Я послушно вернул наряд Игнатовой в исходное состояние.

— А, турки! — словно обрадовался Бумажкин, взяв вещь в руки и прищурившись сквозь очки на маленький внутренний ярлычок. — Эти мастера известные. Такую хреноту невообразимую временами шьют — просто слов нет.

— Именно турки? А почему они? — спросил я.

— Да хрен их знает почему. Чтоб продать проще было. Вам, уважаемый, нужна пижама, галифе и фрак? Пожалуйста! Только у нас — все в одном. Весь гардероб в одном флаконе, — пояснил старший, докуривая бычок. — Ладно, втроем осилим уж как-нибудь, — заверил он нас, выдыхая дым из носа. И начал изучать причудливую тряпку.

Хоть и не сразу, но вход, который был для нас еще и выходом из непростой ситуации, Бумажкин отыскал. Под полосой вышитых кремовых розочек, тянувшейся от воротника вниз по груди, спряталась коварная тоненькая молния. Расстегнув ее, мы поняли, что засунуть Игнатову в наряд-головоломку вполне реально, хоть и не без труда.

— Яж тут щупал, — с досадой сказал Старостин. — И не нашел.

— А тут все как раз так и сделано, чтоб ты не нашел, — ухмыльнулся Бумажкин. — Турки, одним словом. Держат марку, гады.

— Это даже покруче булавок в рубашках будет, — сказал я Вовке, когда мы принялись облачать Игнатову в погребальный пиджак-блузку-брюки-накидку.

— Булавки — это тест на внимательность для санитара. Уверен, они их специально в таком количестве в рубашки суют.

Поясню. Речь шла о крошечных булавочках, с которыми сталкивался каждый, кто хоть раз распаковывал новую мужскую сорочку. Маленькие хищницы прячутся в области воротника, рукавов и манжет, крепя хитро уложенную одежу к картонке. Некоторые из них видны сразу, а потому безопасны. Но есть и такие, что прячутся в укромных сгибах ткани, словно партизаны, ждущие удобного момента для диверсии. И если вы не смогли их вовремя обнаружить, они найдутся сами, впившись в руку. Когда сорочка одна — это не так опасно. Но если ты в конвейерном темпе одеваешь 15–20 мертвецов, то и дело распечатывая коварные рубашки, шансы уколоться значительно возрастают. К тому же поиски булавок сильно тормозят рабочий процесс. Если и не уколешься, то уж точно задержишься на работе. В общем, как ни крути — ничего хорошего. Со временем упаковщицы мужских сорочек начинают восприниматься как личные враги. В шутку мы даже не исключали существования тайной организации булавочников, ведущих скрытную затяжную войну с теми, кто покупает и носит рубашки. Каждый из нас не раз попадал под прицел этой секты, становясь жертвой их мелочной агрессии.

Впрочем, по сравнению с другими рисками дневного санитара уколы эти были сущей ерундой. Ведь помимо возможности подхватить на вскрытии какую-нибудь заразу, помимо вреда самых разных химикатов моя работа подразумевает возможность получить производственные травмы.

Травмы

— Уровень профессионализма санитара складывается из трех параметров — качество работы, ее скорость и отсутствие травматизма, — назидательно говорил мне Бумажкин еще в девяностых.