Русь моя, жизнь моя… - Александр Блок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Митинг
Он говорил умно и резко,И тусклые зрачкиМетали прямо и без блескаСлепые огоньки.
А снизу устремлялись взорыОт многих тысяч глаз,И он не чувствовал, что скороПробьет последний час.
Его движенья были верны,И голос был суров,И борода качалась мерноВ такт запыленных слов.
И серый, как ночные своды,Он знал всему предел.Цепями тягостной свободыУверенно гремел.
Но те, внизу, не понималиНи чисел, ни имен,И знаком долга и печалиНикто не заклеймен.
И тихий ропот поднял руку,И дрогнули огни.Пронесся шум, подобный звукуУпавшей головни.
Как будто свет из мрака брызнул,Как будто был намек…Толпа проснулась. Дико взвизгнулПронзительный свисток.
И в звоны стекол перебитыхВорвался стон глухой,И человек упал на плитыС разбитой головой.
Не знаю, кто ударом камняУбил его в толпе,И струйка крови, помню ясно,Осталась на столбе.
Еще свистки ломали воздух,И крик еще стоял,А он уж лег на вечный отдыхУ входа в шумный зал…
Но огонек блеснул у входа…Другие огоньки…И звонко брякнули у сводаВзведенные курки.
И промелькнуло в беглом свете,Как человек лежал,И как солдат ружье над мертвымНаперевес держал.
Черты лица бледней казалисьОт черной бороды,Солдаты, молча, собиралисьИ строились в ряды.
И в тишине, внезапно вставшей,Был светел круг лица,Был тихий Ангел пролетавший,И радость – без конца.
И были строги и спокойныОткрытые зрачки,Над ними вытянулись стройноБлестящие штыки.
Как будто, спрятанный у входаЗа черной пастью дул,Ночным дыханием свободыУверенно вздохнул.
10 октября 1905«Вися над городом всемирным…»
Вися над городом всемирным,В пыли прошедшей заточен,Еще монарха в утре лирномСамодержавный клонит сон.
И предок царственно-чугунныйВсе так же бредит на змее,И голос черни многострунныйЕще не властен на Неве.
Уже на домах веют флаги,Готовы новые птенцы,Но тихи струи невской влаги,И слепы темные дворцы.
И, если лик свободы явлен,То прежде явлен лик змеи,И ни один сустав не сдавленСверкнувших колец чешуи.
18 октября 1905«Твое лицо бледней, чем было…»
Твое лицо бледней, чем былоВ тот день, когда я подал знак,Когда, замедлив, торопилаТы легкий, предвечерний шаг.
Вот я стою, всему покорный,У немерцающей стены.Что сердце? Свиток чудотворный,Где страсть и горе сочтены!
Поверь, мы оба небо знали:Звездой кровавой ты текла,Я измерял твой путь в печали,Когда ты падать начала.
Мы знали знаньем несказаннымОдну и ту же высотуИ вместе пали за туманом,Чертя уклонную черту.
Но я нашел тебя и встретилВ неосвещенных воротах,И этот взор – не меньше светел,Чем был в туманных высотах!
Комета! Я прочел в светилахВсю повесть раннюю твою,И лживый блеск созвездий милыхПод черным шелком узнаю!
Ты путь свершаешь предо мною,Уходишь в тени, как тогда,И то же небо за тобою,И шлейф влачишь, как та звезда!
Не медли, в темных те́нях кроясь,Не бойся вспомнить и взглянуть.Серебряный твой узкий пояс —Сужденный магу млечный путь.
Март 1906Незнакомка
По вечерам над ресторанамиГорячий воздух дик и глух,И правит окриками пьянымиВесенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,Над скукой загородных дач,Чуть золотится крендель булочной,И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,Заламывая котелки,Среди канав гуляют с дамамиИспытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,И раздается женский визг,А в небе, ко всему приученный,Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственныйВ моем стакане отраженИ влагой терпкой и таинственной,Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиковЛакеи сонные торчат,И пьяницы с глазами кроликов«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный(Иль это только снится мне?),Девичий стан, шелками схваченный,В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.
И веют древними поверьямиЕе упругие шелка,И шляпа с траурными перьями,И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованныйСмотрю за темную вуаль,И вижу берег очарованныйИ очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,Мне чье-то солнце вручено,И все души моей излучиныПронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу,И очи синие бездонныеЦветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,И ключ поручен только мне!Ты, право, пьяное чудовище!Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906. Озерки«Там дамы щеголяют модами…»
Там дамы щеголяют модами,Там всякий лицеист остер —Над скукой дач, над огородами,Над пылью солнечных озер.
Туда манит перстами алымиИ дачников волнует зряНад запыленными вокзаламиНедостижимая заря.
Там, где скучаю так мучительно,Ко мне приходит иногдаОна – бесстыдно упоительнаИ унизительно горда.
За толстыми пивными кружками,За сном привычной суетыСквозит вуаль, покрытый мушками,Глаза и мелкие черты.
Чего же жду я, очарованныйМоей счастливою звездой,И оглушенный и взволнованныйВином, зарею и тобой?
Вздыхая древними поверьями,Шелками черными шумна,Под шлемом с траурными перьямиИ ты вином оглушена?
Средь этой пошлости таинственной,Скажи, что́ делать мне с тобой —Недостижимой и единственной,Как вечер дымно-голубой?
28 апреля 1911«Передвечернею порою…»
Передвечернею пороюСходил я в сумерки с горы,И вот передо мной – за мглою —Черты печальные сестры.
Она идет неслышным шагом,За нею шевелится мгла,И по долинам, по оврагамВздыхают груди без числа.
«Сестра, откуда в дождь и холодИдешь с печальною толпой,Кого бичами выгнал голодВ могилы жизни кочевой?»
Вот подошла, остановиласьИ факел подняла во мгле,И тихим светом озарилосьВсе, что незримо на земле.
И там, в канавах придорожных,Я, содрогаясь, разгляделЧерты мучений невозможныхИ корчи ослабевших тел.
И вновь опущен факел душный,И, улыбаясь мне, прошла —Такой же дымной и воздушной,Как окружающая мгла.
Но я запомнил эти лицаИ тишину пустых орбит,И обреченных вереницаПередо мной всегда стоит.
Сентябрь 1906Холодный день
Мы встретились с тобою в храмеИ жили в радостном саду,Но вот зловонными дворамиПошли к проклятью и труду.
Мы миновали все воротаИ в каждом видели окне,Как тяжело лежит работаНа каждой согнутой спине.
И вот пошли туда, где будемМы жить под низким потолком,Где прокляли друг друга люди,Убитые своим трудом.
Стараясь не запачкать платья,Ты шла меж спящих на полу;Но самый сон их был проклятье,Вон там – в заплеванном углу…
Ты обернулась, заглянулаДоверчиво в мои глаза…И на щеке моей блеснула,Скатилась пьяная слеза.
Нет! Счастье – праздная забота,Ведь молодость давно прошла.Нам скоротает век работа,Мне – молоток, тебе – игла.
Сиди, да шей, смотри в окошко,Людей повсюду гонит труд,А те, кому трудней немножко,Те песни длинные поют.
Я близ тебя работать стану,Авось, ты не припомнишь мне,Что я увидел дно стакана,Топя отчаянье в вине.
Сентябрь 1906Окна во двор
Одна мне осталась надежда:Смотреться в колодезь двора.Светает. Белеет одеждаВ рассеянном свете утра.
Я слышу – старинные речиПроснулись глубоко на дне.Вон теплятся желтые свечи,Забытые в чьем-то окне.
Голодная кошка прижаласьУ желоба утренних крыш.Заплакать – одно мне осталось,И слушать, как мирно ты спишь.
Ты спишь, а на улице тихо,И я умираю с тоски,
И злое, голодное ЛихоУпорно стучится в виски…
Эй, малый, взгляни мне в оконце!..Да нет, не заглянешь – пройдешь.Совсем я на зимнее солнце,На глупое солнце похож.
Октябрь 1906Пожар
