Час мёртвых глаз - Гарри Тюрк

- Смотри, Макс, - сказал Вернер, - я оставлю этот велосипед у тебя. Он принадлежит Франциске. Если тебя кто-то спросит, скажи, что он принадлежит тебе или твоей сестре, и вы даете его на время Франциске.

- Он краденый? - поинтересовался мальчик.

- Нет, - сказал Вернер, - я его купил.

- В порядке, - объяснял Макс, - у тебя есть сигарета?

У Вернера сигарета была. Они закурили, и Макс сказал с уважением: - Франциска будет красивой девушкой. У нее такая грудь...

Был май. Они лежали где-то под розовыми цветущими деревьями в маленьком лесу, далеко от города. Горы поднимались над ними. Они были одни. Велосипеды лежали в стороне. Было воскресенье, они уехали за город, чтобы остаться наедине друг с другом.

- Ты уйдешь, и я буду чувствовать себя одинокой без тебя..., - сказала Франциска. Она выглядела как двадцатилетняя. У нее все еще были длинные рыжие волосы. Они спадали ей на плечи. Он играл этими рыжими волосами, и его рука скользила под ее расстегнутой блузкой. Кожа ее грудей была белой, как свежее молоко.

- Я всегда буду однажды дома, - ответил он. Его голос звучал сдавленно. Он гладил ее груди.

- Твой отец говорил, что ему это не очень нравится. Он хотел бы еще попробовать отговорить тебя от этого. Он говорил это моей матери.

Он совсем расстегнул ее блузку и целовал ее кожу.

- Я буду писать тебе, - тихо произнес он, - и я всегда буду однажды дома. Я буду писать из Берлина, и из Амстердама и Парижа. Во всем мире, где бы я ни был...

Она гладила его лицо. Ее пальцы играли с его волосами. Она видела его глаза над ее лицом. Немного полуоткрытые, блестящие глаза.

- У тебя..., - говорила она, - у тебя не может быть ни одной другой, когда ты уедешь, ты слышишь? Никого другого, кроме меня...

Он не отвечал. Он обнял ее тело. Это тело было гибким и горячим. Кожа была гладкой и шелковистой.

- Только подожди..., - шептал он. - Однажды я вернусь, и тогда я припаркую свою машину перед домом. Потом мы уедем вместе. Когда наступит время, вы поженимся, и ты всегда будешь сопровождать меня...

Ее тело прижалось к нему. Она кусала его в губы, но он не чувствовал этого. Он видел ее глаза. Коричневатые с красным мерцанием.

У нее самые странные глаза в мире, думал он. Она прекрасна. Когда она станет старше на несколько лет, люди будут смотреть ей вслед. Она сможет хорошо одеваться. Элегантно.

Цветок качался по воздуху и зацепился в ее волосах. Принцесса цветов, думал он. Принцесса цветов с огненными волосами и горящими глазами. Принцесса цветов, огненные волосы, Франциска, принцесса цветов...

- Ты…, - шептала она, - никто не может знать этого... никто! Только мы двое. Никто кроме нас. Это наша тайна... Их тела лежали, поглощенные травой, и цветы, скользя, падали с крон деревьев.

- Ты моя принцесса цветов..., - шептал он устало. У нее были влажные глаза и очень красные губы. Он снова целовал их. Вечером, когда они ехали домой, он говорил ей со смехом:

- Подожди, однажды тебе больше не нужно будет шить платья и пальто. Ты будешь путешествовать со мной на машине. В Париж, в Рим, повсюду, где я буду...

Когда у него был аттестат зрелости в кармане, он поехал в Берлин. Ему потребовалось два дня, пока он не нашел импресарио, который понимал, что можно было делать из этого молодого человека. Импресарио наливал ему коньяк. Вернер пил его глотками и смеялся. – Не пейте много, от этого руки становятся неуверенными...

Импресарио листал свой каталог. Он мог разместить этого человека всюду. Этот человек был хорошей находкой.

- Где вы этому научились? – хотел знать импресарио.

- Я научился сам, - говорил Вернер, - всегда немного тренировался. Еще ребенком. Мне это доставляло удовольствие. Ножи были моей страстью. И в гимнастике я был всегда хорош.

- У меня для вас есть партнер, - объяснил импресарио, - в труппе Карлоффа. Отборная программа. Приглашается в лучшие дома. Дама, которую я имею в виду, выступает с жонглером. Очень трудный номер. Она исполняет его великолепно. Я приглашу ее на завтра. Где вы переночуете?

Вернер переночевал в маленьком пансионе. Он не стал брать задаток у импресарио. Он посетил кино и рано лег спать. Утром он вспомнил, что ничего не ел. Он улыбнулся и подумал о Франциске. Принцесса цветов с огненными волосами...

Партнерша прибыла вовремя. Роскошная блондинка с танцующей походкой. Как укрощенная дикая кошка.

- Мадам Дорис, - представил ее импресарио. Потом он обратился к ней и объяснил: - Этот господин новичок в ремесле. Один из этих природных талантов, которых находят один раз за сто лет. Давайте пойдем в зал...

Вернер метал ножи в стену. Импресарио изобразил мелом на досках фигуру женщины. Рисунок был неуклюжим, и мадам Дорис снисходительно улыбалась. Она была дочерью сапожника из Бохума.

- Хорошо, - сказала она, когда Вернер закончил бросать ножи. - Что вы еще умеете? Импресарио потянулся за матом, но Вернер остановил его.

- Я делаю это без матов!

Его тело было натренированно. Он разучил все это тысячу раз. - Партерная акробатика всегда хороша, - заметила мадам Дорис, - как своего рода интермедия. У нас как раз такого нет. Это повысит ваше жалованье, господин... Как там вас зовут?

Импресарио снова предложил коньяк, когда они сидели в бюро. Мадам Дорис потребовала новый договор.

Импресарио кивнул. Он составлял его, пока мадам Дорис беседовала с Вернером. При этом она пристально смотрела на него. Ее глаза были несколько воспалены. У нее были коричневые кончики пальцев, хотя она курила сигареты только до половины. Пять сигарет за час, «Мемфис», из жестяной коробки. Она смеялась. В хорошем настроении она хлопнула Вернера по колену.

- А что будет, если вы воткнете мне такой нож в горло, месье артист?

Я не попаду ей ни в коем случае в горло, подумал Вернер. Я брошу его так, что он попадет в дерево точно в полусантиметре от кожи.

- Тогда вы мертвы, - сказал он сухо. Он взял бокал с коньяком и поднял его ей навстречу. Импресарио печатал, спиной к ним, на своей пишущей машинке.

Мадам Дорис подмигнула Вернеру. – Вы, похоже, вовсе не такой робкий, как выглядите, - воскликнула она, смеясь. Она поперхнулась коньяком и закашлялась.

- Я скоро закончу! – послышался голос импрессарио.

- Не забудьте страховку! - прохрипела мадам Дорис. Мужчина не дал ответа. Он непрерывно продолжал печатать. Когда договор был готов, они договорились о сроке, когда Вернер должен был приступить к работе. Труппа заканчивала свою программу через две недели. Тогда она делала на некоторое время паузу, чтобы составить новую программу.

- Через две недели вы должны здесь быть, - сказал импресарио. Вернер кивнул. Мадам Дорис с улыбкой протянула ему руку. Он поклонился. Он был хорошо воспитан. Когда он приехал домой, то забрал Франциску из пошивочной мастерской и пошел с нею в универсальный магазин. Он купил ей за полученный задаток платье, пальто и пару туфель. Спустя две недели он уехал. Отец только качал головой. Он был слишком слаб, чтобы удержать сына от его планов. Кроме того, договор был подписан. Старый Цадоровски должен был тоже подписать его. Он сделал это, так же покачивая головой.

Мадам Дорис стояла, ярко освещенная прожекторами, у доски на манеже, и ножи встревали в доску вокруг нее. Она не двигалась. Она даже не закрывала глаза. Цадоровски метал уверенно. У него не было ран. Скорее они были у жонглера, когда на репетиции стопка тарелок соскользнула на него с шеста.

Вернер метал ножи очень спокойно. Здание было набито битком. Карлофф в Винтергартене. Берлин знал толк в хорошем варьете.

Послезавтра отправляемся в турне, думал он. Впервые. В Париж. Действительно ли так прекрасен Париж, как написано в проспектах? Он бросил последний нож. Хорошие, до миллиграмма сбалансированные ножи. Он с дрожанием застрял в доске, на несколько милимметров выше белокурой макушки мадам Дорис. Вернер опустил руки и поклонился публике, раздались шумные аплодисменты. Мадам Дорис отошла от доски в сторону и тоже поклонилась. На ней было удивительно облегающее трико, украшенное вышивкой с золотыми блестками. У нее тело как у женщины-вамп, думал Вернер. Дора Будельманн из Бохума. Он поклонился еще раз и взял за руку мадам Дорис. Ее рука очень сильно сжимала его руку. Прожектор повернулся вокруг. Люди неистовствовали. Пока он метал ножи, тут было тихо как в доме покойника. Теперь люди шумели. В первом ряду сидели несколько офицеров. Они хлопали, ударяя свернутыми программками спектакля по ладоням. Надутая свора, думал Вернер. Он поклонился еще раз и покинул манеж. Публика очень медленно успокаивалась. Метатель ножа был первоклассным.

Мадам Дорис появилась, со свободно накинутым купальным халатом, в его гримерной. Она бесшумно закрыла дверь и присела в кресле. Она пахла пудрой; она еще не смыла грим. Из сумки купального халата она вынула бутылку коньяка. На туалетном столике стояли стаканы. Они были использованы, но мадам Дорис налила в них коньяк, даже не вымыв их.