Невидимая смерть - Евгений Федоровский

На самом же деле такое правительство начало создаваться вместе с военными приготовлениями из эмигрантов, проживающих в Советском Союзе. В распоряжение этого правительства передавалась формируемая из лиц карело-финской национальности стрелковая дивизия. Ее командиром был назначен А.М. Антила, тоже финн по национальности, служивший в Харькове. По мысли политиков, дивизия должна была стать ядром «Финляндской Народной армии», а Антила – министром обороны у «президента» Куусинена. Коминтерн предлагал пост премьер-министра генеральному секретарю Финской компартии А.О. Туоминену, проживавшему в Стокгольме. Тот ответил категорическим «нет».

Никакой поддержки «правительство в Териоках» не получило и в самой Финляндии. Социал-демократическая партия и финская конфедерация профсоюзов выпустили совместное заявление. «Рабочий класс Финляндии искренне желает мира, – говорилось в нем. – Но раз агрессоры не считаются с его волей к миру, рабочему классу Финляндии не остается другой альтернативы, кроме как вести битву с оружием в руках против агрессии в защиту демократии, мира и самоопределения нашей страны».

Патриотический подъем оказался настолько великим, что бывшие бойцы Красной гвардии – участники финской революции 1918 года – обратились к Маннергейму с просьбой зачислить их в ряды финских вооруженных сил.

Всего этого Павел Клевцов, разумеется, не знал. Радио, газеты трубили об интернациональном долге, помощи финскому народу «избавиться от капиталистического ига», о «массовом радушии», с каким финское население встречало Красную армию. Но скоро в армейскую среду стали просачиваться слухи о бездарно начатой войне, об упорном сопротивлении финского народа. Бои велись в самых неподходящих условиях – в лесах Карельского перешейка, среди глубоких снегов, при жестоких ветрах и сорокаградусных морозах, в короткие дни и длинные ночи. Противник не оборонялся на заранее подготовленных рубежах, на знакомой местности, был тепло одет, вооружен автоматическим оружием, предельно натренирован. Он защищал свой дом и свою землю.

Большой урон наносили лыжники-диверсанты и шюцкоровцы. Их малые подвижные отряды нападали на штабы, склады, госпитали, рвали линии связи. Не меньшую опасность представляли одиночные финские автоматчики и снайперы. Они устраивали засады на деревьях. В белых маскировочных халатах «кукушки» сливались со стволом и ветками, запорошенными снегом. Чаще они охотились за командирами. Потери среди начальствующего состава вынудили отказаться от ярких и далеко видимых знаков различия.

Серьезную неожиданность принесли наступавшим и минные поля. Противопехотные, противотанковые мины, фугасы большой разрушительной силы с разными способами взрывного действия простирались на многие километры. Они сбивали темп, губили людей и технику. Танки буксовали в сугробах, подрывались на минах, превращаясь в неподвижные мишени для артиллеристов противника. Пехота залегала в снегу под минометным и пулеметным огнем, не в состоянии продвигаться дальше.

По приказу Жданова, секретаря Ленинградского обкома и члена Политбюро ВКП(б), к поискам борьбы с минами привлекли многих инженеров и ученых. Им удалось сконструировать электромагнитный миноискатель, тут же запущенный в производство. Теперь саперы цепочкой двигались впереди наступавших подразделений и прощупывали землю. Как только в наушниках раздавался звуковой сигнал, сапер разгребал снег и землю, вытаскивал и обезвреживал мину. При морозе, под навесным и кинжальным огнем, адовая работа саперов сама собой навязывала наступлению черепаший темп, каждый километр захваченного пространства оплачивался немалыми жертвами.

Вслед за приказом Жданова из штаба Ленинградского военного округа разослали во все военные заведения, занимавшиеся минами, заявки на специалистов для помощи фронту. Одна из таких заявок попала в инженерную академию. Когда начальник спросил комбрига Ростовского о кандидатуре, тот ответил не раздумывая:

– Клевцов.

Георгий Иосифович хотел, чтобы молодой инженер побывал в действующей армии, своими глазами увидел и поле боя, и укрепления врага.

Ленинградский поезд останавливался много раз – впереди расчищали пути. Снег валил и валил, будто собрался засыпать все живое на земле. Перед самым городом тучи рассеялись, показалось недолгое зимнее солнце и ударил мороз такой силы, что под «буденновкой» затрещали волосы.

По пути с Московского вокзала к штабу округа внимание Павла привлекла полуторка в переулке. Две женщины в синих халатах поверх телогреек вытаскивали из подвала лежалые кипы овчинных шапок-ушанок и бросали их в кузов. Обойдя грузовик, Павел увидел вход в промтоварный магазинчик. Еще не сообразив для чего, он толкнулся в обитую железом, мохнатую от инея дверь. Нос заложило от спертого, насыщенного гнилью воздуха. В полумраке он рассмотрел остроскулую продавщицу. Та швыряла тюки в люк, откуда вместе со светом врывалось облако морозного пара.

– Закрыто! – не оглянувшись, но почувствовав постороннего, крикнула женщина осевшим голосом.

Только в этот момент Павла осенило – неплохо бы перед фронтом вместо жиденькой «буденновки» разжиться теплой шапкой! Пока он раздумывал, как подступиться к неласковой продавщице, та оглянулась, легко спрыгнула с лесенки и, будто старому знакомому, сказала:

– А-а, командир… Видишь, и списанный хлам пригодился…

– Холодновато… – невпопад ответил Павел, потянув руку к уху, которое стало поламывать в тепле.

– Туда? – женщина неопределенно мотнула головой.

– Куда же еще?

– Выбирай, пока не оприходовали.

Глаза привыкли к полумраку. Павел рассмотрел на полках, лавках, полу раскиданные товары. До войны они не имели спроса, успели заплесневеть, потерять товарный вид. Он поднял первую же выпавшую из тюка шапку, нахлобучил на голову.

– Безрукие шили… – произнесла женщина, прибавив непечатное слово.

– Ничего, там сойдет. Сколько должен?

– Бери так. Носи на здоровье…

Если бы знал Павел, как с этой шапкой дальше обернется, он бы в ноги поклонился этой женщине.

Но началось с неприятностей. Сунув «буденновку» в полевую сумку, он дошел до штаба. Во дворе суетились военные. Подгоняли их не то холод, не то срочные дела. И все же нашелся двухшпальный педант в ремнях и хроме:

– Па-а-чему не по форме?!

Павел сообразил – майора возмутила овчинная шапка с суконным верхом, но будучи человеком неробким, тут же нашелся:

– У вас нос!

– Какой нос?

– Скорее растирайте! – не дожидаясь, пока до майора дойдет, Павел схватил с бровки пригоршню и бесцеремонно влепил в лицо уставника снегом, стал растирать шерстяной перчаткой. Майор не отбивался, только мотал головой, фыркал, покорно согнув спину перед коренастым нахаленком в овчинной шапке. Его нос стал походить на спелую вишню. Выпрямившись, майор одернул ремни:

– Кто и откуда?

– Из инженерной академии за направлением на фронт.

– Тебя-то мне и надо! – майор неожиданно хлопнул Павла по плечу.

– Идем!

Он исчез в одном из кабинетов, через несколько минут приоткрыл дверь:

– Получай документы!

Павлу выдали командировку в Восьмую армию.

– Порядок в танковых частях! – повеселел майор, выходя в коридор. – Давай знакомиться – Бомбара.

Свою фамилию он произнес с такой звонкой раскатистостью, что проходившие мимо командиры оглянулись.

Как выяснилось позже, Бомбару послал в округ начальник инженерных войск армии полковник Шурыгин – хитрован и умница, с замашками дальновидного хозяйственника. Майор в штабе округа кое-кого знал и просил содействия, чтобы заполучить хорошего специалиста, который мог бы разобраться в минных полях.

До фронта добирались сначала на железнодорожной платформе, потом ехали на броневике. У машины был задний гусеничный ход, но она все равно застревала. Приходилось из леса таскать валежник, выручать до новой колдобины. Хорошо еще, что по дороге шло и ехало много людей. Сбив строй, красноармейцы вырывали броневичок из ямы и уходили вперед, подгоняемые холодом и нетерпением скорей добраться до ночлега. Хуже было, когда открывался встречный поток. Тогда помочь было некому. В повозках лежали раненые и обмороженные. Иногда санитар-возница обнаруживал, что в живых никого не осталось. Он сталкивал трупы на обочину, ставил вешку для похоронной команды и разворачивался в обратный путь к фронту, где молодые здоровые люди превращались в калек и мертвецов.

Как всегда при замедлявшемся наступлении, штабы батальонов, полков и дивизий сбивались в одну линию. Так получилось и в Восьмой армии на подступах к станции Лаймала. Однако Бомбара скоро разыскал свой штаб. Несмотря на глубокую ночь, полковник Шурыгин Василий Петрович спать не ложился. Он подозвал Павла к раскинутой на столе карте и, простуженно сипя, проговорил: