Принцип подобия - Ахэнне

— Это Вербена, правда? Она принесла нам счастье.

Рони помедлил, прежде чем кивнуть.

С заветного дня, когда урожденный Альена и беспородная дворняжка-Тарк сделались нечаянными свидетелями перебранки Глав Совета, изменилось многое. Скрепя сердце и скрипя зубами, Гораций подписал циркуляр, Целесту и Рони выдали браслеты с бирками-прямоугольниками, они же передатчики экстренных вызовов. Скалилась до боли знакомая змея-гравировка, полыхая карминовым, если объявлялся одержимый и требовалось его ликвидировать.

Все ограничения по комендантскому часу "учеников" растворились, как тучи после летнего ливня: сторожа кланялись элитным Магнитам, даже если те собирались в три ночи в бордель.

Тао Лин от зависти пожелтел втрое обычного, распространял какие-то невероятные сплетни про Сенатский протекторат, подкуп и кровное родство с Главами Совета. По обыкновению, ему не верили. А Целест и Рони пожимали плечами, рассказывали правду (кроме упоминания Вербены), вели себя абсолютно как прежде.

Экс-учитель Тиберий пожимал руку как равным, только усмехался смуглым ртом почему-то. "Двумя отчетами меньше", сказал он, объясняя ухмылку. Действительно, элита рапортовала непосредственно Главам.

Поначалу над рапортами тряслись. Целест изгрызал по пол-ручки в придачу к пачке сигарет, а Рони и вовсе разве лбом о стенку не бился. Но Тигрица пробегала глазами мелко исписанные листы минуты за три, а потом отпускала — не терпя, как выяснил Целест позже, только лжи и попыток выкручиваться. Врунов высмеивала перед всем отрядом воинов, высмеивала язвительно и жестоко, издеваясь над каждым словом; Целест провожал опальных соратников сочувствующим взглядом: ему думалось, после подобного разноса жертве остается только петля.

Впрочем, никого не хоронили. Декстра действительно заботилась о подопечных.

Отчеты Рони и вовсе сводились к паре минут безмолвного диалога телепатов. Винсент ожидал его в своем кабинете, переполненном тяжелой и покрытой пылью роскошью — золотыми и бронзовыми статуэтками, циклопическими часами и величественными картинами; главный мистик привык к обстановке, так моллюск привыкает к раковине — менять ничего не собирался, равно как не видел паутины и ржави. Винсент обычно читал какую-нибудь книгу, когда Рони входил и мялся на пороге, а потом бросал короткое: "Хорошо" или "Молодец". Рони подозревал, что глава мистиков помимо обычных псионических способностей обладает и ясновидением.

Им повезло: распределение обогнуло третьей дорогой, не отослали в соседние города — портовый и пропахший рыбой Веллум, сонный Аратор или вовсе на остров, некогда звавшийся Британией, остров Ллайен, огрызок империи Эсколер и цивилизации. Магниты-элита столицы — достойная судьба, даже Целест доволен ею, не говоря уж о безродном парне из Северных Пределов. Рони нравился мегаполис — мобили вместо мосластых кляч, электрическое тепло вместо нарубленных сосен; Целест сдержал и обещание "повеселиться", только повел напарника не в разнузданный Пестрый Квартал, а в парк аттракционов. И не ошибся: Рони потратил немало монет на "русские горки", комнату страха, такую смешную по сравнению с наваждениями мистика, на засахаренные яблоки и дурацкие сувениры, вроде аляповатых кепок и безразмерных футболок. А вечером признался Целесту, что уже не тоскует по дому и прежней жизни.

Труднее оказалось с прямыми обязанностями. Поначалу Рони зажигал узкие деревянные щепы-лучины в память о каждом призванном — "они ведь были людьми", но полгода-год спустя ритуал поблек, стерся, как истоптанные башмаки; и он прекратил отдергиваться, выхватывая среди отключенных знакомые лица. И переступал через разодранные, словно после разрыва динамита, куски призванных Целестом. К торопливому, смешанному с брезгливостью страху, привык тоже.

Вот и сейчас — официантка в коротком, несмотря на прохладу, платье цвета корицы принесла им пряное розовое вино и жареную в сухарях утку, а, получив за расторопность чаевые — не улыбнулась, как улыбалась обычным посетителям; ретировалась.

Они сняли залитые кровью мантии, но браслеты-передатчики выдавали Магнитов. Целест звякнул серебром о бокал.

— Вербена… скоро ее выступление. Ты пойдешь?

"А Элоиза там будет?" — едва не спросил Рони, и едва не подавился ломтем картофеля. Во-первых, разве Вербена появляется без названной сестры? Во-вторых…

— Конечно.

— Сестрица по секрету доложила… Сейчас, погоди, припомню как она это сказала… "Будет настоящий фурор, мы встряхнем наше болото", — продолжал Целест. К их столику подлетело несколько воробьев — в отличие от людей, птицы не страшились "садистов и мозгожоров". Целест щедро отсыпал крошек. — Я и не сомневаюсь. Вербена — всегда залог фурора… иногда чересчур.

Он добавил последнее с легкой тоской, будто промелькнуло облако по кристальному августовскому небу. Вербена — танцовщица из бара "Кривоногого Джо", маленькая Дафна и испуганное дитя, ныне она — дива, прима и истинное чудо Виндикара. Чудо без примеси крови или безумия.

Ее проверяли много раз, но дара не выявили — самый обычный человек. Вольнодумцы, книгочеи-еретики шептались: наконец-то талант от Бога, а не бесовы отродья (под отродьями, безусловно, подразумевались Магниты). Вербена — имя, произносимое Виндикаром и самой империей Эсколер как имя богини, воплощенной красоты.

Они же оставались просто… друзьями.

Они общались вчетвером, и Целест порой поддразнивал танцовщицу, а она безжалостно мстила, не гнушаясь кусаться и царапаться. Рони и вовсе считала чем-то вроде немногословного слуги, правда, не боялась "картинок", которые тот охотно показывал. "У тебя в голове фильмы?" — спросила как-то Вербена, и Рони пожал плечами. "Они у каждого", — вместо напарника объяснил Целест, — "Только мистики умеют ими делиться".

Но вскоре девочке наскучило дергать Рони за рукав "покажи еще чего-нибудь" — реальный мир предоставлял куда более богатый выбор, и в отличие от "картинок" его дозволялось трогать и пробовать на вкус. Рони не навязывался.

К тому же не Вербена занимала целый "склад" фильмов-в-голове. О нем Рони молчал отдельно.

— Они звали нас сегодня, — сказал Целест. Солнце сменило золото на россыпи граната, по небу ползли разводы, суля дождь и ранние холода. Немногочисленные посетители перебирались с летней площадки, стилизованной "а-ля натюрель" — пластмассовый плющ вперемешку с живым и столики в виде несуразных цветов, — под крышу квадратного кафе, откуда доносилась музыка и дышало теплыми вкусными запахами.

"Хороший вечер", лениво потягивал вино Целест, "черт с ними, с постановлениями и правилами".