Дьяволы Фермана - Джо Фауст

Мы с Хотчкиссом как по команде обернулись к женщине. Огилви прав. Более чем.

— Глаза, молодые люди. Только посмотрите в эти глаза.

В старых романах именно в этот момент женщины поднимают взгляды и протягиваются невидимые нити. Разумеется, сейчас ничего подобного не произошло. Нам с Хотчкиссом пришлось подождать шесть или семь минут, пока закончится «Эй, Джон». Я допил коктейль, взял пиво и принялся наблюдать, как несколько человек окружили музыкальный автомат, чтобы не дать женщине снова поставить «С-П-Б». Женщина побрела прочь, затем круто изменила направление, миновала наш столик и подошла к стойке. Мы с Хотчкиссом исподволь наблюдали за ней.

Огилви и впрямь умел ценить красоту. Невероятно синие глаза женщины смотрели на мир настолько пронзительно-тоскливо, что мои руки начали покрываться гусиной кожей.

— Ишь ты! — прошептал Хотчкисс.

— Это преуменьшение, — отозвался я.

Женщина повернула голову, глядя мимо нас. Если она и заметила, что мы пялимся на нее с разинутыми ртами, то не подала виду. Она взяла выпивку и пошла назад к своему столику, стоявшему возле музыкального автомата. К тому моменту большинство народа из агентства уже отошли, и никто ей не мешал. Мы стыдливо следили за ней, а когда она вздрогнула, почувствовав взгляд, поспешно отвернулись к бару.

— Итак, — сказал Хотчкисс, когда Огилви принес третью порцию, — расскажи-ка нам что-нибудь.

Огилви пожал плечами.

— Она почти ничего не говорит. Она платит за свою выпивку карточками банка «Золотой Стандарт». Заказывает только те напитки, в которые положено вставлять всякие зонтики или шпажки. Из-за нее я впервые захандрил под «Эй, Джон» и «Детка, детка, детка, детка». Не думал, что такое возможно.

— Неплохой повод для знакомства, — сказал я.

— Постой-ка, — запротестовал Хотчкисс. — Я думал, ты посвятишь этот вечер Хонникер из Расчетного отдела.

— Давай посмотрим правде в глаза, — сказал я, со стуком поставив стакан на стол. — Ты видел, как эта женщина глядела сквозь нас с тобой? Хонникер делает это постоянно. Она даже не знает нас по именам.

— Тебя она знает, — сказал Хотчкисс, сделав большой глоток.

— Остынь, Хотчкисс. Это ровным счетом ничего не значит. После собрания у нас был деловой разговор.

Хотчкисс оторвался от своего стакана и посмотрел на меня безнадежным взглядом.

— Это правда, — сказал я. — Слушай, ты говоришь о ней больше, чем я. Может, это тебе стоит надраться до того состояния, когда ты решишь к ней подкатить. Ты расстался с Дансигер, так что тебе нужна Хонникер. Больше, чем мне. Почему бы тебе не заняться этим, Хотчкисс? Может, сработает эффект Флоренс Найтингейл, и ты в итоге запишешь ее номер в свои часы.

Хотчкисс аккуратно поставил стакан. Он размышлял.

— А ты что собираешься делать, Боддеккер?

— Я-то? — Я стер капли жидкости с кружки. — Я тут подумал… Дождусь окончания очередной песни, потом поставлю «Детка, детка, детка, детка» и погляжу — не удастся ли завести беседу с Леди Фатальные Глазки.

— Ты настоящий друг, Боддеккер. — Хотчкисс сполз с табуретки и побрел к задней стенке бара.

— Удачи, — сказал я ему вслед и негромко добавил: — У тебя столько же шансов, сколько и у меня. — А это, само собой, означало отсутствие всяческих шансов.

Я продолжал восседать на табуретке, наблюдая, как бар мало-помалу погружается в пучины хаоса. Над залом витали, перемешиваясь друг с другом, ретро-поп, металл, фолк и старые песни. Оказывается, люди до сих пор это слушают… Пембрук-Холл уже успел наводнить заведение Огилви. Показались Черчи — вместе с дюжиной других, включая компьютерщиков и людей из Расчетного отдела, коллег Хонникер. Если часов в пять здесь еще и находились посетители, не принадлежащие агентству, теперь они явно ретировались туда, где царила более цивилизованная атмосфера. А здесь и сейчас происходило празднование конца света.

Однако женщина с пронзительными синими глазами и не думала уходить. Она продолжала пить — неторопливо и раздумчиво, по-прежнему в одиночестве. Время от времени Огилви или кто-нибудь из его работников подносили ей выпивку. Она же неотрывно созерцала музыкальный автомат, оживляясь только при звуках старых песен, которые, как я думал, давно уже никто не слушает. Женщина не поднимала глаз, иначе бы давно увидела меня. Она тихо сидела на своем стуле, безнадежно уставившись в пространство.

— Она опасна, Боддеккер, — сказал Огилви у меня за спиной.

— Я просто смотрю.

— Ты делаешь это слишком навязчиво. Ты бы себя со стороны видел!

— Что подсказывает твоя барменская интуиция на этот раз?

— Ничего. Впрочем, дама кое-что мне сказала. — Огилви улыбнулся.

— Ну так не тяни. Я что, должен из тебя это клещами вытаскивать?

— Когда она покупала свою очередную порцию… Она сказала, что это — ее последняя ночь на Земле.

— Она не похожа на самоубийцу.

— Об этом я и не думал, — отозвался Огилви. — Мне кажется, она ждет, когда кто-то… или что-то подхватит ее и увезет отсюда.

Я поднял голову и заглянул ему в лицо.

— Это что же? Летающая тарелка? Огилви пожал плечами.

— Этого я не говорил.

— Разве эмулятор Стивена Хокинга не доказал, что их не бывает?

— Я ничего не утверждаю, сынок, кроме того, что следует дважды подумать, прежде чем приближаться к этой женщине.

Я перевел на нее взгляд.

— Ну, дважды я уже подумал. Сейчас делаю это в третий или четвертый раз.

Оставив стакан на стойке, я соскользнул с табуретки и неторопливо направился к музыкальному автомату. Время настало, думал я. Пора поставить «Детка, детка, детка, детка» и посмотреть, не привлечет ли это внимание таинственной незнакомки.

Я прошел уже половину зала, когда в поле зрения возникла Хонникер из Расчетного отдела. Она шагала к центру бара, издавая громкие возгласы, дабы привлечь всеобщее внимание. Я остановился. Все выглядело так, будто она направляется прямиком ко мне, но я не собирался дважды наступать на одни и те же грабли. Хонникер дошла до музыкального автомата и огляделась вокруг. Сунула в рот два пальца и издала пронзительный, закладывающий уши свист. Бар моментально погрузился в тишину.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — вопросила она, озираясь по сторонам. — Мы — агентство номер один в плане творческого потенциала! Нам нет равных! А вы все плачете и рыдаете, как толпа переориентированных уродов! И все оттого, что кто-то там сказал, будто грядет конец света. Так послушайте, люди, что скажу я. Мы получим контракт с «Миром Нано» и сделаем им лучшую рекламу, какая только может быть на свете. Все агентства в мире возненавидят нас. А потом падут к нашим ногам и будут умолять сделать их частью Пембрук-Холла!

Послышались аплодисменты. Некоторые прониклись ее речью. Правда, далеко не все.

— Ладно же, — сказала Хонникер с отвращением. — Я вижу, от нашего морального духа мало что осталось. Нужна боевая песня. Такая, которая напомнит, что мы собираемся промаршировать по залам «Мира Нанотехнологий» и выйти оттуда, держа в руках контракт. И мы это сделаем! Потому что мы — «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин и Харрис»!

Послышались шепотки, а Хоннкиер подошла к музыкальному автомату и набрала код. Секундой позже над залом раскатился оглушительно-громкий, ритмичный рокот барабана.

— Вот оно, люди! — воскликнула Хонникер. — Метьте свою территорию!

Посетители бара мгновенно разделились на два лагеря. Один — не столь многочисленный — откликнулся на призыв Хонникер и выстроился вслед за ней в длинную линию танца конга: встав в затылок и держась друг за друга. Лагерь большинства, в который попал и я, наблюдал за этим, не зная, что подумать. Танцоры принялись маршировать в такт музыке.

Солист пел что-то вроде: «Все будет отлично… это только вопрос времени», а «змея» струилась по залу, удлиняясь и вбирая в себя все новых участников. Хотчкисс, который уже успел присоединиться к ним, распевал: «Здесь моё, все моё, ты моя, ты так и знай… Этот мир — мой мир, так и знай, да, так и знай». И далее следовал гимн «своей территории».

Хонникер из Расчетного отдела вскинула в воздух сжатый кулак и возгласила:

— Да! Да, люди, вот оно! Пойте, пойте! — И танцоры дружно принялись подтягивать «Безжалостному убийце»:

Мне на всех плевать.

Этот мир — мой мир.

И ты станешь, станешь моей!

Танец затягивал в себя все новых людей; «змея» удлинялась, заполняя собой зал. Мои коллеги давно уже находились во власти этой злобной, жесткой песни, и песня теперь принадлежала им. Они наплевали на всех прочих. Я не знаю, был ли «Безжалостный убийца» произведением Пембрук-Холла, если нет — значит, какое-то несчастное агентство вскоре будет рвать на себе волосы, узнав, что хит их группы превратился в нашу боевую песню.

Далее последовали другие вирши: «Вам меня никогда, ни за что не позабыть… В вашу жизнь, в вашу жизнь быстрым вихрем я ворвусь», а затем вступил хор. Снова, и снова, и снова… Началась война, и мы намеревались одержать в ней победу. Огилви, как я заметил, отозвал из зала своих людей, и сейчас они ждали за стойкой бара, наблюдая, как танец начинает жить своей собственной жизнью.