Том 37. Игорь и Милица (Соколята) - Лидия Чарская

На сучке одного из деревьев болтался повешенный за шею третий несчастный… A белые домики и костел, казавшиеся такими чистенькими и красивыми издали, вблизи представляли из себя одни жалкие груды развалин… Следы пожарища и разрушения виднелись повсюду… Уцелели только несколько изб, но и те стояли с разбитыми стеклами в окнах и с сорванными с петель дверьми. По единственной улице и на площади селения шныряли неприятельские солдаты. То были гусары одного из венгерских полков. Их пестрые, яркие мундиры, щедро украшенные мишурой, так и искрились на солнце. На дворах покинутых или просто изгнанных отсюда жителей стояли привязанные лошади. A небольшая группа неприятельского патруля ехала по полю как раз навстречу юным разведчикам.

Милица, пораженная страшным зрелищем, открывшимся на площади y костела, не поняла даже в первую минуту грозившей им в лице приближавшегося кавалерийского взвода опасности. То и дело глаза ее направлялись в сторону полуразрушенного селения, приковываясь взглядом к страшной площадке.

Игорь тоже, очевидно, заметил всадников. Он стал заметно бледнее и казался очень встревоженным, когда, повернув голову в сторону Милицы, еще тише, чем прежде, шепнул ей побелевшими от волнения губами:

- Ради Бога, не двигайся дальше… Прижмись к земле и молчи… Дай проехать этим негодяям, иначе мы погибли…

A расшитые золотом пестрые мундиры все приближались и приближались к ним… Уж был ясно слышен лошадиный топот и громкий говор неприятеля с его типичным акцентом… Грубый смех то и дело звучал в отряде. Потянуло в воздухе сигарным дымом. Очевидно, кавалерийский неприятельский разъезд ехал без начальника, потому что солдаты держались вполне свободно.

Теперь Игорь и Милица совсем плотно прилегли к влажной траве, затаив дыхание, не делая ни малейшего движения. У обоих было спрятано на всякий случай по револьверу в кармане. Павел Павлович Любавин снабдил молодежь этим оружием еще при самом начале похода про всякий случай.

Сейчас венгерские гусары были совсем близко от них. Можно было разглядеть даже лицо каждого из них. Сердце застучало в груди Милицы сильнее; она услышала его удары и инстинктивно прижала к нему ладонь… Теперь разъезд был всего в нескольких шагах от них… Вот свободно уже различает девушка черные усы, высокую шапку и пронырливые, из стороны в сторону бегающие глазки передового гусара. Больше того, Милице кажется, что и он заметил ее и Игоря, притаившихся за крошечным холмиком, позади целого ряда бугров и кочек.

Маленькие глазки венгерца подозрительно остановились как раз на том месте, где схоронились они, припав к самой земле. Неожиданно он дал шпоры коню и, крикнув что-то остальным шести всадникам, составлявшим отряд, промчался вперед. Чудесный, породистый конь, отливавший золотом, нервно перебирая тонкими, словно выточенными ногами, был теперь в каких-нибудь пяти шагах от Милицы.

- Если они откроют наше присутствие здесь, то, конечно, не пощадят и убьют, - вихрем пронеслась мысль в разгоряченном мозгу девушки.

Она еще раз взглянула по направлению костела. Увидела огромные каштаны, троих замученных, и задрожала всем телом. Разумеется, их с Игорем не пощадят неприятельские солдаты!… Может быть такую же участь уготовят и им. Не так уж наивны они, чтобы не догадаться, в чем дело и, конечно, не поцеремонятся с ними и повесят их, как шпионов-сыщиков.

Ну что же, значит такова судьба. Жаль только, что даром пропадет их молодая жизнь и не успеют, не смогут они до конца довести так блестяще начатую разведку. Она посмотрела на Игоря. Он лежал, как мертвый, без единого движения, почти слившись с землей.

A золотисто-гнедой конь все приближался к ним, красиво лавируя между буграми поля… Вот он занес ногу чуть ли не над самой головой Милицы и прошел мимо «ее так близко, что задел тот самый холмик, за которым ни живы, ни мертвы лежали они оба. За ним промелькнуло еще несколько конских ног, и венгерские гусары медленно, шаг за шагом, проехали мимо, продолжая дымить зловонными сигарами и о чем-то оживленно болтать между собой.

- Слава тебе, Господи! - прошептал Игорь и перекрестился.

- Воистину спас Господь! - отозвалась таким же шопотом Милица.

- Ну, a теперь, не теряя времени, ползем дальше, - с капельками пота, выступившими от волнения на лбу и с тревожно блестевшими глазами скомандовал молодой Корелин.

Глава IV

Кончился огромный пустырь с его волнообразной поверхностью, началось обширное, засеянное картофелем, поле.

Скорчившись в три погибели, до рези в спине, до боли в теле пробирались теперь между грядами Игорь и Милица. Каждый новый десяток шагов приближал их к деревне. Все ближе и ближе подплывал полуразваленный костел, обгоревшие и разрушенные снарядами или пожаром домики.

- Ты видишь ту крайнюю избушку на самом конце селения? Туда и пойдем… Назовемся беглецами из соседней деревни… Авось сойдет… A y хозяев расспросим со всевозможными предосторожностями, сколько «их» тут, куда и когда выступают… - зашептал Игорь, на минуту останавливаясь и припадая между гряд.

Милица в знак своей полной солидарности со своим спутником только молча кивнула головой, и оба поспешили дальше.

Ha самом краю деревни стояла как-то в стороне от других маленькая полуразвалившаяся избенка. Часть крыши ее была снесена, белые стены закопчены дымом; стекла повыбиты в оконцах, a дверь, сорванная с петель и расщепленная на куски, валялась тут же y покосившегося крылечка.

- Ну, благословясь, айда туда, - прошептал снова Игорь и, уже выпрямившись во весь рост, бодро зашагал между грядами к избушке.

Милица последовала за ним.

Домик или, вернее, остатки домика, куда они шли, примыкал к огородному полю. Дальше, по ту сторону дороги, шло самое селение. Там хозяйничали всюду неприятельские солдаты. У колодца поили лошадей. Картинно-нарядные всадники то и дело пролетали с одного конца улицы на другой. Но самих крестьян, настоящих, законных хозяев деревни, нигде не было видно. Как будто все село вымерло, или все его обыватели были перебиты, либо угнаны в плен.

Взойдя по исковерканному пожаром или орудийными снарядами крылечку, Игорь и Милица очутились в небольшой горенке с огромной печью в углу. В другом углу висело распятие, украшенное засохшим венком из полевых цветов. Часть потолка отсутствовала совсем и кусок голубого неба глядел внутрь избушки. Там не было ни души. Уставшие до полусмерти, оба юные разведчики опустились на лавку.

- Что теперь делать? Как и y кого разузнать о расположении и числе неприятеля? - вслух подумал Игорь.

Милица молча пожала плечами. Ее глаза беспокойно оглядывали внутренность избушки. Разумеется, здесь хозяйничал неприятель: об этом ясно свидетельствовали выдвинутые, пустые ящики комода и взломанный сундук, зиявший своей опустошенной, как и комод, внутренностью и опрокинутые кринки из-под молока, валявшиеся на полу, посреди горницы. Каким-то чудом только не было унесено тряпье с высоких нар, находившихся под потолком, или, вернее, под тем местом, где должен был быть потолок, теперь отсутствующий.

Вдруг Милица вздрогнула и инстинктивно схватила за руку Игоря.

- Что такое? - проронил тот выхватывая револьвер.

Ho девушка знаком попросила его молчать. Одной рукой она все еще продолжала держать его за руку, другой указывала куда-то наверх, в дальний угол, на нары. Тряпье на нарах шевелилось…

Затаив дыхание, Игорь и Милица ждали, что будет дальше.

И вот, из-под вороха старой одежды показалась русая голова, и бледное до синевы, как y мертвеца, лицо, сведенное судорогой нечеловеческого ужаса, выглянуло из-под лохмотьев.

Это была совсем юная девушка, вернее, девочка-подросток четырнадцати-пятиадцати лет.

- Матка Боска! (Матерь Божия!) - прошептала она, едва выговаривая слова от страха и волнения на том смешанном полу-русском полу-польском наречии, на котором говорят крестьяне этого края. - Матерь Божие! Слава Иисусу! Это вы! A я уж боялась, что вернулись опять наши злодеи…

- Какие злодеи? - в один голос вырвалось y Игоря и Милицы.

- Венгерцы… гусары… Будь они прокляты… Казни их Господь наш страшной карой… Нагрянули, как коршуны, вчера перед ночью, кричат: «где козя»? Казаки, значит, русские, так они называют казаков ваших… «Прячете козей… за это расплатитесь, изменники»… Да как зачали палить из ружей по деревне, а потом с двух концов и подожгли… Батьку угнали… Сказали, что к самому начальнику отведут… Сестру Анусю тоже куда-то утащили… Мы с дедкой вдвоем в погребе притаились… Дедку-то пулей ранили в самую грудь… Ах, ты Господи, Иисусе Сладчайший! Матерь Святая, Госпожа Богородица! Дедко сам не свой… За батю боязно, да и рана болит… Стонет на все подполье, того и гляди приманит стонами снова окаянных, придут опять, тогда несдобровать нам всем. От них злодеев не жди пощады. Вон, сказывают, старосту повесили и двух его помощников расстреляли за то, что денег не дал им… Злые, голодные понаскакали, все казаков опасались, засады… Всю деревню обстреливали, посулили и вовсе спалить, ежели им к полудню не насбираем хлеба. Ровно с врагами поступили. A какие мы им враги? Ту же веру держим, тому же императору служим. A они на своих напали за то только, что покажись им, что прячем мы казаков.