Дикари - Роже Мож

Видя, что он имеет дело с сильным противником, префект, немного подумав, бросил:

— Ты не находишь странным все то, что произошло сегодня ночью?

— Нет, — спокойно ответил Сулла. — Потому что я был предупрежден об этом Менезием.

— Предупрежден? — с иронией спросил префект.

— Прочти вот это, — предложил галл, достал из туники табличку и протянул одному из писарей, сидевшему около префекта, чтобы тот передал ее самому префекту, восседавшему в кресле из слоновой кости.

Префект ночных стражей прочел табличку, в которой Менезий сообщал своему другу Сулле о том, что его жизнь находится в опасности, и просил срочно приехать к нему в Рим.

Раздражение, которое не скрывал префект после прочтения послания, не удивило галла.

— Ну хорошо, — сказал он после длительного молчания. Поскреб подбородок под отвислой нижней губой. — Ты знаком с Менезием по армии? — Он вновь приступил к расспросам.

— Я состою в первом резерве, и ты можешь арестовать меня, только получив разрешение военного претора, — сказал Сулла, не считая нужным отвечать на вопрос, поставленный префектом.

Последний протянул табличку писцу, сидевшему слева. Сулла спросил:

— Можешь ты вернуть мне эту табличку, которой я очень дорожу?

Префект, улыбаясь, покачал головой:

— Не могу. Она является вещественным доказательством в деле об убийстве твоего друга. Но конечно же сейчас выдам тебе расписку... — И он сделал повелительный жест писцу, который поспешил взять чистую табличку и быстро нацарапать текст расписки в соответствующей форме.

Сулла понял, что совершил ошибку. Если префект подкуплен, то доказательства его невиновности и объяснения его ночного присутствия в доме патриция исчезнут вместе с табличкой.

— Какое твое место проживания? — спросил префект.

— Вьеннский округ Лионской провинции, где я являюсь владельцем поместья.

Префект сделал новый знак писцу, который вел записи по ходу разговора, и продолжил:

— В Риме где ты живешь?

— Я остановился вчера на постоялом дворе «Два жаворонка», напротив, через площадь, — сказал Сулла.

Префект одобрительно заурчал:

— Твой друг-богач Менезий просит тебя приехать, а ты вместо дворца останавливаешься в такой жалкой гостинице! Ты думаешь, что в это можно поверить? — Он изменил тон. — Уполномоченный властью, я обязываю тебя не покидать гостиницу, в интересах следствия, до нового приказа, — объявил он голосом бюрократа, который в «надцатый» раз произносит эту канцелярскую формулу.

Затем поднялся с кресла из слоновой кости, его писцы убрали свои чернильницы, таблички и стили в своеобразные плетеные чемоданы, которые до сих пор стояли на полу под столами. Рассудив, что больше они ничего не увидят, те, кто столпились в атрии, шумно обсуждая услышанное, вышли.

Сулла задержался, думая о том, что случилось, потом он тоже направился к большой двери атрия... В этот момент префект обернулся, как будто поджидал Суллу, шедшего за ним, и двое мужчин оказались лицом к лицу в пустой комнате.

— Один совет, галл! — сказал префект негромким голосом, пряча по-прежнему блуждающий взгляд. — Возвращайся к себе как можно скорее и забудь о том, что здесь произошло...

— Мне казалось, что я должен оставаться в распоряжении правосудия...

На отвислых губах префекта появилась улыбка.

— А есть ли правосудие в Риме? — с иронией спросил он.

Вернувшись в гостиницу, Сулла увидел черноусого хозяина, сидевшего с недовольным видом в глубине зала, около двери в буфетную.

— Знаете, что произошло? — бросил арверн.

— Нет, — соврал галл.

— Они убили Менезия. Это должно было случиться. Прогнивший город.

Сулла покачал головой и направился к лестнице, ведущей в комнаты.

— Будете обедать? — спросил хозяин. — Я приготовил кнели из щук. Оставить вам?

— Да, — сказал Сулла. — У меня был трудный день, я отдохну немного.

— Договорились, — произнес арверн. — Скоро увидимся.

Сулла закрыл дверь своей комнаты и сел на кровать. Второй раз в жизни им овладело отчаяние. Первый раз это случилось после смерти Марги и ребенка. Смерть... Все бессильны перед ее лицом. Другое дело — умереть на поле битвы. Сражение было праздником, с его музыкой, криками, своими жестокими, но правилами, которые возбуждали чувства людей, уносили их в заоблачные выси, заставляли превозмогать самих себя. Смерть имела братское лицо. Друг склонялся над умирающим другом, и тот улыбался, подбадривая живого. Каждый восхищался отвагой своего противника... В случае с Маргой смерть была кражей, гнусным преступлением, отвратительным обманом. Смерть украла Менезия прямо у него на глазах, по-предательски, как вор-карманник в толпе крадет деньги у ничего не подозревающего прохожего. И Сулла к тому же стал ее соучастником. Пришла же ему в голову нелепая мысль тайком пробраться в поместье своего друга и понаблюдать, как его охраняют! Направься он к дворцу сразу после приезда, с табличкой и печатью хозяина дома, то уже с утра был бы с ним вместе, занялся своими прямыми обязанностями, и, возможно, интуиция подсказала бы ему, что его друга собрались отравить. Яд... У Суллы появилась гримаса отвращения на лице. Разве мог он об этом подумать? Яд как оружие был незнаком солдату. Галльский офицер, будь он самым лучшим офицером разведки, разве мог противостоять подлости, царившей в этом городе? Сулла откинулся на постель, голова его была опустошена, в горле стояла тошнота. Префект ночных стражей, с его лживой улыбкой, был прав. Галлу оставалось только вернуться на свою ферму, к своим коровам и плугам. Перед ним возник образ маленькой Хэдунны в белой рубахе, которую на нее надела старуха в тот вечер, с ее длинными черными распущенными волосами и губами, зовущими к поцелуям; но этот образ не смог заслонить отчаяние, которое охватило его душу.

Завтра Сулла уедет отсюда на взятой напрокат лошади. Сядет в Остии на какую-нибудь галеру, отплывающую в Марсель, а там наймет еще одну лошадь, чтобы доехать по долине Роны до Вьенны. Это будет грустное путешествие с ощущением бессилия, горечью поражения, как после проигранного сражения, и всем, что за этим следует. Может быть, ему вернуться в армию, приняв предложение консула Вецилия: должность в генеральном штабе «Корелии»? А что же тогда делать с Хэдунной? Оставить ее на ферме или увезти с собой в лагеря, на что он будет иметь право, как высокопоставленный офицер, и этому смогут помешать лишь начавшиеся военные действия.

Сраженный усталостью и неуверенностью, которые переполняли его, Сулла погрузился в сон.

Сквозь шум и гам посетителей, доносившийся из зала, Сулла услышал, как в дверь его комнаты осторожно постучали. Он окончательно проснулся и спросил: