Белый квадрат. Захват судьбы - Олег Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем говорил владыка:
– Я никого не неволю, – сказал он. – Потому подумайте хорошенько, прежде чем принять решение.
Емеля сказал, что подумает, а мы с Трофимом (очень странно, но среди моих друзей Трофимов оказалось несколько) сразу же согласились. По разным причинам: я был влюблен в дзюудо, а Трофим, как сам потом мне признался, просто хотел вырваться из семинарии – скучные, на его взгляд, уроки и жесткие правила ему порядком-де надоели.
Вечером в спальне мы втроем много говорили о предстоящей учебе. Трофим не верил, что дела обстоят так, как живописали нам наши преподаватели. Сгущают, мол, краски для пущей важности! С нами ведь тоже учились японцы, в том числе сироты, потерявшие родителей на той войне, но с памятного случая в восьмом никаких притеснений с их стороны мы не знали, и даже косых взглядов в нашу сторону не было.
Я возражал ему, больше веря словам Фудзиюки, и призывал к осторожности, но я был младше его на два года. Трофим относился ко мне, как к младшему брату, с заботой, но несерьезно, увы. Во всяком случае, наше решение было твердым, и на следующее утро вместо занятий мы отправились в Кодокан. Знаете, Виктор Афанасьевич…
– Погодите, – остановил его Спиридонов, замедлив шаг. Они были уже на улице.
– Хотите уточнить что-то? – поймал его взгляд Ощепков.
– Да нет. – Спиридонов достал новую пачку папирос. – Хочу закурить… Продолжайте, пожалуйста.
– Видите ли, мне очень жалко Трофима! Хорошим парнем он был и всю нашу учебу в Кодокане, как мог, защищал нас с Емелькой. Принимал на себя все удары, и тем, чего я достиг, я обязан ему.
Спиридонов глубоко затянулся и выпустил облачко дыма.
– Вот как? А что с ним случилось, с Трофимом?
– Сейчас расскажу…
* * *– В Кодокан мы двинулись третьего дня после того собрания. Сопровождал нас Фудзиюки, откуда и сил набралось… Мы прошли пешком до станции Мансэйбаси, и там меня поразил новенький памятник. Статный такой военный на постаменте высоком… простите великодушно, Виктор Афанасьевич, изрядно на вас похож.
Спиридонов хмыкнул:
– Очень сомневаюсь, что японцы воздвигли мне памятник.
– Да нет, конечно… Это капитан Такэо Хиросэ, командовавший одним из брандеров, который…
– Можете не пересказывать мне эту историю, – подхватил Спиридонов. – Я присутствовал при захоронении его тела. В Порт-Артуре. Почему-то мне запомнилось, что у него были прекрасные ботинки, при том, что не было головы… Я еще подумал – вроде флотский офицер, а в ботинках…
– Захоронении? – удивился Ощепков. – Мне говорили, что «русские варвары» растерзали его тело и скормили собакам. Собственно, не совсем так – мне угрожали, что поступят со мной так же, как рюси с их героем.
– Мы захоронили тело этого бедного малого с воинскими почестями, – сказал Спиридонов. – До войны он учился и жил в России… нашлись те, кто его опознал…
Ощепков кивнул:
– Ну, это не единственная ложь, какую мне довелось услышать о «русских варварах». Я и тогда-то не поверил… Вы знали, что Такэо Хиросэ учился в Кодокане?
– Нет, – ответил Спиридонов. – Я вообще о нем ничего не знаю.
Ощепков задумчиво посмотрел куда-то вдаль:
– Если бы мертвые умели говорить… Мне кажется, он немного не так относился к русским, как считают сами японцы. Он переводил Пушкина, читал Гоголя. Как вы считаете, такой человек мог считать нас варварами?
– Не знаю, – вздохнул Спиридонов. – Никогда не думал об этом.
– Я думаю, что не мог, – уверенно сказал Ощепков. – Я купил тогда копеечную брошюрку про этого Такэо, но она оказалась совсем бесполезной, такая агитка… В Кодокане я узнал больше, но не намного… ох, ладно, я что-то отвлекся. А все потому, что Дзигоро Кано оказался большим фанатом своего ученика и даже содействовал его обожествлению. Есть у японцев такая традиция. А мы можем вспомнить Георгиевский зал в Кремле…
– Или «святые мощи», – не упустил вставить Спиридонов. – Прав был Фудзиюки, все народы между собой похожи. Боюсь, мы с вами раньше до гостиницы дойдем, чем до Кодокана.
– Намек понял, – хохотнул Ощепков. – До Кодокана мы доехали на релейке – небольшом поезде из паровой дрезины и прицепного вагончика, что-то вроде трамвая, но грязное и пыльное донельзя. Нас провели в большой зал. Весь пол был устелен соломенными циновками. На циновках занимали места мальчики и юноши в кимоно. Фудзиюки указал нам наши циновки и сказал:
– Запомните, любое ваше движение могут расценить как неуважение к оратору. Если Кано-сэнсэю, который сейчас скажет вам речь, покажется, что вы невнимательны – не видать вам Кодокана, как своего… того, что сзади на голове. К вам внимание будет особое, не подведите меня.
Мы заверили его, что не подведем. Сели на циновки и стали ждать. Вскоре появился Дзигоро Кано. Я совершенно не ожидал, что он окажется таким. Он мало походил на японца, скорее на прусского офицера с картинки, с поправкой на расу, конечно. Он оглядел зал, задержал на нас взгляд, не меняясь в лице, и начал разговор.
Говорил он долго и витиевато, постоянно цитируя Басе и других поэтов. Смысл его речи вкратце состоял в том, что дзюудо – это дар богов японскому народу. Дзюудо дается не каждому, а лишь тому, кто всего себя без остатка посвятил пути воина и готов отдать семь жизней за страну. Но дзюудо – это не только борьба. Дзюудо божественно, это дух японской нации, и понять его, постигнуть премудрости его не сможет никакой презренный гайдзын, как не сможет он постигнуть величие мудрости синто, чьи боги проявляются через стихии.
Глядя прямо на нас, он рассказывал, что, когда русские варвары угрожали древней земле Нихон…
Спиридонов фыркнул. Ощепков понял его:
– За что купил, за то и продаю. Я не призываю воспринимать эту чушь всерьез. Так вот, когда мы угрожали древней земле Нихон и собрали могучий флот, сама Япония встала на защиту, ведь корабли, разгромившие флот с именами русских богов…
Спиридонов фыркнул еще раз:
– Императора Александра? Или князя Суворова? Я уж не говорю про «Орел»…
– Теперь вы меня с мысли сбиваете, – улыбнулся его шутке Ощепков. – Так вот, корабли эти носили священные для всякого японца имена Асахи, Шикишима, Фудзи…[31]
– Угу, а Яшима[32], которая под Артуром отправилась в гости к древнеримскому богу Нептуну, но без возврата. Тоже ведь священное название, – хмыкнул Ощепков, но тут же урезонил себя: – Все, молчу… но, мне кажется, этот Кано – просто пустой, напыщенный индюк.
– Я, как правило, воздерживаюсь от подобных оценок, – спокойно сказал Ощепков, – однако в этой ситуации не могу с вами не согласиться.
И продолжил:
– Когда Дзигоро говорил все это, то смотрел на нас. Должно быть, пытался как-то задеть наши чувства. Тщетно: мы сидели неподвижно, словно бронзовые будды. Не знаю, как остальные, но я думал только о том, как бы не шелохнуться, не выдать нараставшую боль, судорогой сводившую мышцы от шеи до пяток. Сидеть-то на пятках я привык, но не так долго! Кано-сэнсэй уж больно был велеречив в тот день.
В какой-то момент я вспомнил один из первых уроков отца Иоанна Сэнумы.
– Знаю, что вам, рюси, трудно сидеть по-японски, на пятках, – говорил он. – Но Христу куда труднее было висеть прибитым к кресту под палящим солнцем, правда? В народе говорят: Христос терпел и нам велел. Уметь терпеть – значит становиться сильнее, крепче, но еще и значит – приближаться к Богу. А когда совсем невмоготу, к Нему и обратитесь. Повторяйте про себя Иисусову молитву: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного. Господь всегда нас слышит, а в страдании Он особенно скор на помощь.
И я начал про себя повторять эту молитву, стараясь не отвлекать свое внимание, сосредотачиваясь на этих простых словах. Господи Иисусе! Мне больно, но Тебе на Кресте было больнее. Ты знаешь, как тягостно, когда больно. Помилуй мя!
Через некоторое время я перестал чувствовать боль. Перестал ощущать свое тело. Я даже не слышал, что бубнит Дзигоро Кано. А потом пытка прекратилась. Стало тихо. Кано смотрел на нас.
– Сегодня среди нас есть трое новеньких, – сказал он. – Это особые новенькие. Они рюси. Эти гайцзын думают обучиться высокому искусству дзюудо.
Со всех сторон послышался смех. Я продолжал повторять «Господи Иисусе».
– Их привел к нам великий дзюудоку, Фудзиюки-сэнсэй, – продолжил Дзигоро совершенно серьезно, но я уже порядком прожил среди японцев, чтобы отметить иронию в его словах. – Тот, кто так любит гайцзын, бака и шийо кинши[33]. Что ж, мудрость Фудзиюки-сама нам известна. Возможно, и эти рюси станут дзюудоку, когда меня обнимет моя дочь, зачатая лучом луны на стебле бамбука.
Вновь раздался дружный смех, а затем – спокойный голос Фудзиюки:
– Должно быть, Кано-сэнсэй из небожителей, если ему удается так производить дочерей на свет. Или у него по-другому не получается? Не мне судить, я не привык общаться со столь мудрыми людьми, так хорошо цитирующими пословицы простонародья.
