Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Антиох воспользовался этой неожиданной проволочкой, для того чтобы укрепить свою власть внутри своих владений и свои связи с соседями, прежде чем начинать войну, на которую он со своей стороны уже решился; эта решимость усиливалась в нем по мере того как, по-видимому, ослабевала энергия его противника. В 561 г. [193 г.] он выдал свою дочь Клеопатру за юного египетского царя; хотя египтяне впоследствии и утверждали, что он по этому случаю обещал своему зятю возвратить все отнятые у него провинции, но это едва ли согласно с истиной; как бы то ни было, а эти провинции фактически оставались в руках сирийского царства 207 . Эвмену, который в 557 г. [197 г.] наследовал от своего отца Аттала пергамский трон, Антиох обещал возвратить отнятые у него города и выдать за него замуж одну из своих дочерей, если он откажется от союза с Римом. Он также выдал одну из своих дочерей за каппадокийского царя Ариарафа; галатов он склонил на свою сторону подарками, а беспрестанно бунтовавших писидийцев и некоторые другие мелкие племена усмирил силою оружия. Византийцам он даровал обширные привилегии; в отношении малоазиатских городов он объявил, что готов признать независимость таких издавна вольных городов, как Родос и Кизик, а остальным городам он заявил, что удовлетворится лишь формальным признанием верховной власти; он даже намекнул на свою готовность подчиниться третейскому решению родосцев. В европейской Греции он с уверенностью рассчитывал на этолийцев и надеялся, что Филипп снова возьмется за оружие. Царь даже одобрил план Ганнибала стать во главе предоставленных в его распоряжение 100 парусных судов и сухопутной армии из 10 тысяч пехотинцев и 1 тысячи всадников и с этими военными силами сперва начать в Карфагене третью пуническую войну, а затем в Италии предпринять вторую ганнибаловскую войну; в Карфаген уже были отправлены тирские эмиссары, чтобы подготовить там восстание против римлян. Наконец возлагались надежды и на успехи испанского восстания, которое достигло своего кульминационного пункта именно в то время, когда Ганнибал удалился из Карфагена. В то время как нападение на римлян подготовлялось издалека и в самых широких размерах, замешанным в это предприятие эллинам приходилось играть в нем самую незначительную роль; но они по своему обыкновению больше всех задирали нос и проявляли наибольшее нетерпение. Недовольные и самоуверенные этолийцы уже начали убеждать себя в том, что Филиппа победили они, а не римляне, у них недоставало терпения дождаться вступления Антиоха в Грецию. Их политику характеризует ответ, данный их стратегом Фламинину, когда этот последний изъявил желание получить копию объявления войны Риму; стратег отвечал, что он сам передаст ее Фламинину, когда армия этолийцев станет лагерем на берегах Тибра. Этолийцы, взявшие на себя роль посредников между сирийским царем и греками, обманывали обе стороны, уверяя царя, что все эллины протягивают к нему руки как к своему настоящему избавителю, и рассказывая всякому, кто был расположен их слушать в Греции, что высадка царя состоится ранее того времени, чем она действительно состоялась. Этим способом им удалось склонить простодушного Набиса к восстанию против римлян и начать в Греции войну весной 562 г. [192 г.], т. е. через два года после удаления Фламинина; но этим они не достигли своей цели. Набис устремился на Гифион, принадлежавший к числу тех городов вольных лаконцев, которые перешли к ахейцам по последнему мирному договору, и овладел им, но опытный в военном деле стратег ахейцев Филопемен разбил его подле Барбосфенских гор; только четвертую часть своей армии тиран привел назад в свою столицу, где его окружил со всех сторон Филопемен. Так как это начало военных действий не могло привлечь Антиоха в Европу, то этолийцы решили сами завладеть Спартой, Халкидой и Деметриадой в надежде, что завоевание этих важных городов ускорит отплытие царя в Грецию. Чтобы захватить прежде всего Спарту, был придуман следующий способ: этолиец Алексамен должен был вступить туда с отрядом из 1 тысячи человек под предлогом доставки подкреплений; затем он должен был устранить Набиса от управления и завладеть городом. Это удалось в том отношении, что Набис был убит на военном смотре; но когда этолийцы вслед затем рассеялись по городу с целью грабежа, лакедемоняне успели собрать свои военные силы и перебили всех этолийцев до последнего человека. После того город склонился на убеждения Филопемена и вступил в ахейский союз. После того как этолийцы не только потерпели в этом похвальном предприятии заслуженную неудачу, но даже достигли совершенно противоположного результата, соединив почти весь Пелопоннес в руках враждебной партии, они имели немного более успеха и в Халкиде: римские приверженцы успели вовремя созвать туда для борьбы с этолийцами и с халкидскими изгнанниками преданных Риму граждан Эретрии и Кариста с острова Эвбеи. Напротив того, этолийцам удалось завладеть Деметриадой благодаря тому, что магнеты, которым достался этот город, не без основания опасались, что он обещан римлянами Филиппу в вознаграждение за помощь, оказанную против Антиоха; вдобавок к этому несколько эскадронов этолийской конницы успели проникнуть в город под предлогом, что они составляют конвой вождя антиримской оппозиции Эврилоха, которому было предложено возвратиться из изгнания. Таким образом, магнеты частью добровольно, частью поневоле перешли на сторону этолийцев, которые не преминули похвастаться этим успехом перед Селевкидами.

Антиох решился начать войну. Как ни старались замедлить разрыв с Римом путем дипломатических паллиативных мер через посредство послов, его уже нельзя было избегнуть. Еще весной 561 г. [193 г.] Фламинин, который по-прежнему имел в сенате решительное влияние на все, что касалось восточных дел, объявил царским послам Мениппу и Гегесианакту римский ультиматум: или удалиться из Европы и распоряжаться в Азии по своему произволу, или удержать за собой Фракию и признать римский протекторат над Смирной, Лампсаком и Александрией-Троадой. В Эфесе, который служил для царя главной крепостью и постоянной квартирой в Малой Азии, те же римские требования были весной 562 г. [192 г.] предметом переговоров между Антиохом и присланными от сената послами Публием Сульпицием и Публием Виллием, но обе стороны разошлись в полном убеждении, что мирное соглашение уже невозможно. С этого момента в Риме было решено начать войну. Римский флот из 30 парусных судов и с 3 тысячами десантных войск, находившийся под начальством Авла Атилия Серрана, появился летом 562 г. [192 г.] перед Гифионом, где его прибытие ускорило заключение договора между ахейцами и спартанцами; на восточных берегах Сицилии и Италии были поставлены сильные гарнизоны, чтобы предотвратить попытку высадки; к осени ожидалось в Греции прибытие римской сухопутной армии. По поручению сената Фламинин объехал с весны 562 г. [192 г.] Грецию, для того чтобы противодействовать интригам враждебной партии и по мере возможности загладить несвоевременное удаление римских войск из Греции. У этолийцев дело уже дошло до того, что их совет решил формально объявить Риму войну; зато Фламинину удалось сохранить Халкиду для римлян, поставив там гарнизон из 500 ахейцев и 500 пергамцев. Затем он попытался склонить на свою сторону и Деметриаду, но магнеты колебались. Хотя Антиоху еще не сдались некоторые из малоазиатских городов, которыми он пытался завладеть, прежде чем начать войну с римлянами, но он уже не мог долее откладывать высадку; иначе римляне могли бы снова приобрести в Греции такое же преобладающее влияние, от какого отказались за два года перед тем, выведя оттуда свои гарнизоны. Антиох собрал все корабли и войска, какие тогда были у него под рукою, — а именно 40 палубных кораблей и 10 тысяч пехотинцев с 500 всадниками и 6 слонами, — и двинулся из фракийского Херсонеса в Грецию; он высадился там осенью 562 г. [192 г.] подле Птелеона в Пагасейском заливе и немедленно занял близлежащую Деметриаду. Около того же времени высадилась подле Аполлонии двадцатипятитысячная римская армия под начальством претора Марка Бебия. Таким образом, война была начата с обеих сторон.

Все зависело от того, в какой мере осуществится задуманная в широком масштабе коалиция против Рима, во главе которой должен был стать Антиох. Что касается намерения возбудить в Карфагене и Италии войну с римлянами, то при эфесском дворе, как и повсюду, широким замыслам Ганнибала было суждено сталкиваться с мелкими интересами торгашей и низкого люда. Для исполнения этих замыслов не было сделано ровно ничего; только некоторые из карфагенских патриотов скомпрометировали себя перед римлянами; карфагенянам не оставалось никакого другого выбора как изъявить свою безусловную покорность Риму. Камарилья Антиоха не хотела иметь дела с Ганнибалом; величие этого человека было неудобно для тех, кто занимался придворными интригами; они прибегали к разным низким средствам, чтобы отделаться от него; так, например, они обвинили в тайном соглашении с римскими послами того самого полководца, именем которого римляне пугали своих детей; а так как «великий» Антиох подобно всем ничтожным монархам не в меру дорожил своей самостоятельностью и легко подчинялся посторонним влияниям именно из опасения сделаться орудием чужой воли, то интриганам удалось навести его на мудрую мысль: не допускать громкому имени Ганнибала помрачать его собственную славу; поэтому на высшем совете было решено впредь пользоваться услугами финикийца только для второстепенных целей и обращаться к нему только за советами, конечно с предвзятым намерением никогда не следовать этим советам. Ганнибал отомстил всему этому сброду тем, что не отказывался ни от какого поручения и каждое из них исполнял блестящим образом. В Азии на стороне великого царя была Каппадокия: напротив того, царь Вифинии Прузий принял по своему обыкновению сторону самого сильного. Царь Эвмен остался верен старинной политике своего дома, которая только теперь должна была принести настоящие плоды. Он не только с упорством отвергал предложения Антиоха, но даже настойчиво поощрял римлян к войне, от которой ожидал увеличения своих владений. Родосцы и византийцы также примкнули к своим старым союзникам. И Египет принял сторону Рима; он предложил доставлять припасы и солдат, но его предложение не было принято римлянами. В Европе самым важным был вопрос о положении, которое займет Филипп Македонский. Он, быть может, поступил бы согласно с требованиями разумной политики, если бы присоединился к Антиоху, не обращая внимания ни на то, что случилось, ни на то, что могло случиться; но Филипп обыкновенно руководствовался не политическими соображениями, а своими симпатиями и антипатиями и ненавидел не столько своего победителя, который оказал ему внимание и почет, сколько вероломного союзника, который покинул его во время борьбы с общим врагом, для того чтобы получить за это свою долю добычи и сделаться для него неприятным соседом во Фракии. Сверх того, Антиох глубоко оскорбил этого раздражительного человека тем, что стал поддерживать нелепых претендентов на македонский престол и с парадной пышностью предал земле побелевшие кости македонян, павших при Киноскефалах. Филипп с непритворным усердием предоставил все свои боевые силы в распоряжение римлян. Не менее решительно, чем главная греческая держава, держалась союза с римлянами и вторая держава — ахейский союз; из мелких государств держались этого союза фессалийцы и афиняне; у этих последних Фламинин поставил в цитадели ахейский гарнизон, который образумил довольно многочисленную партию патриотов. Эпироты старались по мере возможности ладить с обеими сторонами. Таким образом, кроме этолийцев и магнетов, к которым частью присоединились соседние перребы, сторону Антиоха держали только слабый царь афаманов Аминандр, ослепленный безрассудной надеждой достигнуть македонского престола, беотийцы, у которых оппозиция против Рима все еще стояла во главе управления, и в Пелопоннесе элийцы и мессанцы, привыкшие действовать заодно с этолийцами против ахейцев. Такое начало было неутешительно, и поднесенный великому царю этолийцами титул главнокомандующего с неограниченной властью мог быть принят при таком жалком положении дел за насмешку. Обе стороны, как это обыкновенно случается, обещали более того, что было сделано: вместо бесчисленных азиатских полчищ царь привел с собой армию, едва равнявшуюся половине тех римских армий, которыми обыкновенно командовали консуляры, а вместо распростертых объятий, с которыми все эллины должны были встретить своего освободителя от римского ига, две-три кучки клефтов и несколько развращенных общин предложили царю свое братство.