Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон

После возвращения Эйнштейна из Флориды, где он поправлял здоровье, друзья устроили торжественное заседание по поводу его семидесятилетия. Эйнштейна чествовали и как товарища по работе, и как друга, что со времен его студенческой юности доставляло ему радость. Хотя предполагалось, что речь прежде всего пойдет о науке, говорили главным образом о его доброте и человечности. Когда он вошел, сначала все замерло, а потом раздался шквал аплодисментов. “Эйнштейн даже и не подозревал, как благоговейно к нему относятся”, – вспоминал один из его помощников37.

Самые близкие институтские друзья преподнесли ему подарок – усовершенствованную радиолу с радиоприемником, работавшим на AM- и KM-частотах, и очень хорошим проигрывателем для пластинок. Они по секрету от него установили радиолу дома у Эйнштейна, пока тот был на работе. Эйнштейн был потрясен. Он использовал ее чтобы слушать не только музыку, но и новости. Особенно ему нравилось ловить комментарии Говарда К. Смита.

К этому времени Эйнштейн уже почти бросил скрипку. Играть на ней старческими пальцами было слишком тяжело. Вместо этого он сосредоточился на пианино, хотя играл на нем не так хорошо. Раз, споткнувшись несколько раз на одном и том же пассаже, он повернулся к Марго и сказал: “Здесь у Моцарта написана такая ерунда!”38

Он стал еще больше напоминать пророка: волосы отросли, а глаза стали чуть более грустными и усталыми. Морщины стали глубже, но лицо почему-то выглядело более хрупким. В нем чувствовались мудрость и усталость, но живость сохранялась. Он витал в облаках, как и тогда, когда был ребенком, но теперь он был невозмутим.

“Как правило, меня считают чем-то вроде ископаемого, – заметил он одному из своих старых друзей Максу Борну, в то время профессору в Эдинбурге. – Я не считаю эту роль столь уж неприятной, поскольку она очень хорошо соответствует моему темпераменту… Я просто получаю удовольствие, давая во всех случаях больше, чем получаю, не принимаю всерьез ни себя, ни поступки большинства, не стыжусь своей слабости и своих пороков и, конечно, со спокойствием и юмором принимаю все таким, какое оно есть”39.

Президент Израиля

Перед Второй мировой войной, выступая в отеле на Манхэттене, где 3 тысячи человек отмечали пасхальный седер, Эйнштейн заявил, что он против создания еврейского государства. “Мое понимание сути иудаизма противится идее создания еврейского государства с границами, армией и светской властью, – сказал он. – Я боюсь разрушения иудаизма изнутри, особенно из-за нарастания узколобого национализма в наших рядах. Мы уже не евреи времен Маккавеев”40.

После войны его позиция не изменилась. В 1946 году Эйнштейн давал показания в Вашингтоне в международном комитете, рассматривавшем ситуацию в Палестине. Он осудил англичан, стравливавших евреев и арабов, призывал увеличить еврейскую иммиграцию, но отрицал еврейский национализм. “Идея государственности не находит отклика в моем сердце, – сказал он тихим голосом, прозвучавшим как гром среди ясного неба в аудитории шокированных горячих сторонников сионизма. – Я не могу понять, зачем это нужно”41. Раввин Стивен Вайс, пораженный столь публичным разрывом Эйнштейна с истинными сионистами, уговорил его подписать заявление с разъяснением своей позиции. Но никакой ясности это заявление не внесло.

Особую тревогу Эйнштейну внушали военные методы, которыми действовал Менахем Бегин и другие еврейские военные лидеры. Он присоединился к Сидни Хуку, который иногда оказывался его противником, и подписал петицию, опубликованную в The New York Times, где Бегин оценивался как “террорист, сильно напоминающий” фашистов42. Применение силы противоречило еврейской традиции. “Мы копируем тупой национализм и расовый вздор гоев”, – написал Эйнштейн другу в 1947 году.

Но, когда в 1948 году было объявлено об образовании государства Израиль, Эйнштейн написал тому же другу, что его позиция изменилась. “Из экономических, политических и военных соображений я никогда не считал идею государства правильной, – признался он. – Но теперь пути назад нет, и надо сражаться за него”43.

Создание государства Израиль заставило его еще раз отступить от пацифизма в чистом виде, которому он раньше был привержен.

“Можно только сожалеть, что приходится использовать методы, которые мы считаем отталкивающими и глупыми, – написал он группе евреев из Уругвая, – но, чтобы добиться лучших условий на международной арене, мы прежде всего должны поддержать этот эксперимент всеми доступными нам средствами”44.

Хаим Вейцман, несгибаемый сионист, который в 1921 году привез Эйнштейна в Америку, стал первым президентом Израиля, заняв престижную, но скорее почетную должность, поскольку в этом государстве власть сосредоточена в руках премьер-министра и его кабинета. Когда в ноябре 1952 года Вейцман умер, одна из иерусалимских газет развернула кампанию с призывом избрать на его место Эйнштейна. Премьер-министр Давид Бен-Гурион поддался давлению, и мир быстро облетело сообщение, что такое предложение Эйнштейну будет сделано.

Эта идея была, с одной стороны, невероятной, с другой – очевидной, но, кроме того, непрактичной. Эйнштейн первый раз узнал об этом через неделю после смерти Вейцмана из статьи в The New York Times. Сначала и он сам, и жившие в его доме женщины, просто посмеялись, но затем начались звонки репортеров. “Все это очень неловко, очень неловко”, – говорил он визитерам. А через несколько часов пришла телеграмма от Аббы Эбана, посла Израиля в Вашингтоне. Он спрашивал, может ли посольство прислать к нему завтра официального представителя.

“Зачем этому человеку проделывать такой путь, – жаловался Эйнштейн, – если я просто скажу нет?”

Хелен Дукас пришла в голову мысль просто позвонить послу Эбану по телефону. В те дни междугородние телефонные разговоры, о которых не договаривались заранее, были в новинку. К удивлению Дукас, ей удалось отыскать Эбана в Вашингтоне и соединить его с Эйнштейном.

“Я для этого не подхожу, и, вероятно, я не смогу за это взяться”, – сказал Эйнштейн.

“Я не могу просто сообщить моему правительству, что вы позвонили и сказали нет, – ответил Эбан. – Я должен выполнить все формальности и сделать вам предложение официально”.

Дело кончилось тем, что Эбан послал своего представителя, вручившего Эйнштейну официальное письмо с вопросом, не согласится ли он стать президентом. “Принятие этого предложения повлечет за собой переезд в Израиль и получение израильского гражданства”, – отмечалось в письме Эбана (вероятно на тот случай, если Эйнштейну придет в голову фантастическая идея, что он может осуществлять руководство Израилем из Принстона). Однако Эбан спешил заверить Эйнштейна: “Правительство и народ полностью осознают чрезвычайную важность вашей работы и обеспечат вам возможность продолжить беспрепятственно вашу великую научную деятельность”. Иными словам, предлагалась работа, требующая только его присутствия и фактически больше ничего.