Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

— Ясно… — Ростислав покрутил головой. — Правильно ли я понял, что надоел ты князю Даниилу, и решил он закрыть для тебя путь на Галицию да и Волынь заодно?

Глаза Андрея вспыхнули льдистым светом.

— Ты правильно всё понял. Однако не обо мне речь.

— А об чём?

— Прогибаясь перед Батыгой, воображает Данило Романыч, что обезопасит земли свои. И тем даёт возможность поганым утвердиться в землях южнорусских, отняв огромный кусок Руси, вплоть до самого Киева. Предательство это в чистом виде. Чем лучше он понизовских князьков, что сапоги татарские лижут, того же Деревича и Губина? Те тоже вроде как за землю свою пекутся. А на деле за шкуру свою.

Ростислав помолчал.

— Не обижайся токмо, Андрей Мстиславич. Рыльск твой давно того… За конокрада тебя считают нынче.

И снова холодно улыбнулся князь Андрей, одним уголком рта.

— Само собой, конокрад. Кто же ещё? Вот только ежели бы не конокрадство моё, так наводнили бы уже шатры да кибитки татарские всю южную Русь. И перестали бы навеки те земли Русью зваться. А так там одни суслики степные покуда живут. Каждая баба знает — полоть огород нужно вовремя, едва сорняки из земли покажутся. Нужно ли продолжать мне говорить тут слова пустые?

Ростислав вздохнул.

— Ладно, оставим. Давай о деле. Князь Даниил крепко в Галиче сидит. Да брат его Василий в Холме. Как дело провернуть мыслишь?

— Не так уж крепко, — князь Андрей переменил позу. — Бояре его многие недовольны, и могу тебе я указать пути к ним. Ты же можешь поговорить с тестем, пусть войско даст. Да и с поляками тоже.

— Полякам с чего бы встревать в свару сию?

— А с того. Пообещать Холм им, так и будет интерес. Большой интерес будет.

Ростислав хмыкнул.

— Складно говоришь…

— Есть такое. Ты подумай, Ростислав Михайлович. Крепко подумай. Под твоей рукой вся Галиция да Волынь, под отцом твоим великое княжество Черниговское. Вся южная Русь, почитай. Сила немалая, как ни крути, и Батыге придётся с таковой считаться. Ну а я конокрадством мелким займусь, дабы и в мыслях не было у поганых селиться на землях русских. Думаю, плюнет в конце концов Батыга да и передаст земли те отцу твоему либо тебе, хотя бы и за откуп.

Ростислав снова хмыкнул, покрутил головой.

— Красиво, ой, красиво говоришь…

— А ты не торопись, подумай, Ростислав Михайлович. Крепко подумай. Да, а как с конями решим?

— С конями? — Ростислав поглядел на небо, будто надеясь прочитать там ответ. — Думаю, решим мы с конями.

— Ну я же так и понял, — улыбнулся Андрей. — Деньги, они никому не лишние.

Дождь моросил мелко, занудно, покрывая лужи во дворе густой рябью. Голые ветви деревьев уныло истекали холодной влагой, тёмные, набухшие влагой тучи ползли над самой землёй, тёмной и раскисшей. Вода была всюду, и мир за окном казался будто утонувшим…

Летописец Савватий встряхнул головой и снова взялся за перо. Работать надо, а не в окошко глазеть. Итак, на чём остановились?

«В лето шесть тысяч семьсот пятьдесят второе от сотворения мира…»

Да, по нынешним временам это лето можно было признать едва ли не благодатным, подумал Савватий. Ни нашествий, ни местных войн даже. Урожай выдался хорошим, так что народ с хлебом, перезимует, Бог даст. Цены в торгу упали буквально на всё, так что купцы даже жаловались — нет, мол, нынче того навару…

Поднимались понемногу из руин города и веси. Уже звонили колокола во Владимире, в Ярославле, в Переяславле-Залесском. Даже Рязань, порушенная дотла, и то вроде бы начала оживать…

Летописец вздохнул. Начала-то начала, да когда ещё поднимется? И поднимется ли в прежнюю силу?

А вот Киев пока так и стоит пустой, почитай. Бату-хан держит его под своей рукой, и нет в городе князя, равно и боярской думы, и собрания мужей вятших. Нет и знаменитого торга киевского, куда свозили товары со всех земель, от Бухары до Генуи. Какой торг? Не то полторы, не то две тысячи народу всего нынче в Киеве. А нет торга, нет и города, скажем прямо. Так, козопасы да рыболовы живут-перебиваются…

Ещё же дальше к югу рассилалась, будем говорить прямо, пустыня. Русские люди кто погиб, кто в неволе на чужбине, кто в леса подался. Новые же хозяева, монголы, получившие землю из рук Бату-хана, явно не спешили заселять её. Землю они не пахали, не имели такой привычки — что взять со степняков! — а гнать за Днепр стада откровенно опасались. Где-то там, в южнорусских степях, свирепствовал князь Андрей, сын замученного в Орде Мстислава Рыльского. После того, как знаменитый Бурундай с целым туменом так и не смог уничтожить отчаянный отряд Андрея Мстиславича, уже никто не звал его волчонком. Имя «коназ-ашина» заставляло монгольских табунщиков бледнеть, и мало кто из хозяев табунов желал рисковать своим богатством.

Но всё это происходило далеко, далеко отсюда. Здесь, в Ростове, не было и нет никаких таких событий.

Нет, определённо грешу, подумал про себя Савватий. Как это нет событий? А поход посольства ростовского во главе с самой княгиней Марией? Удалось ей сделать дело великое — получить ярлыки на княжение обоим сыновьям, и Борису, и Глебу. Так что укоротили жадные руки Ярославу Всеволодовичу, пусть и не мечтает прибрать Ростов с Белоозером.

Многие сомневались, что удастся Марии Михайловне такое дело. Небось не забыл Бату, чья она жена и чья дочь. И неизвестно ещё, как повернулось бы дело то, не окажи владыка Кирилл столь неоценимую услугу великому хану Берке. Однако, с другой стороны, возможен и расчёт со стороны Бату-хана — ни к чему сосредотачивать в руках князя Ярослава все земли…

Как на них разбойники-то напали, подумал Савватий, ёжась. Подумать страшно — одна стрела, и всё пошло бы прахом. Вот ведь как бывает…

Вот и прожили мы ещё одно лето. Сколько ещё проживём?

Откуда-то появилась Ирина Львовна. Кошка тяжело, с явным усилием вспрыгнула на лавку, оттуда на стол. А ведь было время, с пола на стол вскакивала легко, играючи, подумал Савватий. Эх, время, время…

— Ну давай работать, что ли? — летописец обмакнул засохшее перо в чернильницу и продолжил оборванную фразу. Некоторое время они сидели молча — кошка смотрела, как гусиное перо выводит строку за строкой и жмурилась.

— Что, нет возражений? — закончив абзац, книжник потянулся, отложил перо. — Можно переворачивать! Или лень?

Ирина Львовна внезапно мяукнула, коротко и негромко. Встала и потянулась к Савватию.

— Ты чего, кошища? — озадаченно наклонился к ней Савватий. Кошка ещё раз мяукнула и облизала книжнику нос.

— Да ладно, ладно… Я тебя тоже люблю!

Кошка вздохнула почти по-человечески, укоризненно прижмурив глаза — нет, определённо ничего не доходит до этих людей… Повернулась и тяжело спрыгнула со стола на лавку, оттуда на пол, направилась к двери, где для неё отче Савватий специально прорубил внизу дырку. У самой двери библиотеки обернулась и ещё раз поглядела на человека долгим, немигающим взором. Затем нырнула в дырку и исчезла.