Чужая в чужом море - Александр Розов

— Откуда такие цифры? – спросила канадка.

— Простая математика, — пояснила учительница экоистории, — Размер агротехнических площадей, плотность транспортной инфраструктуры, удельная площадь городов. Это объективные цифры. Все это посчитано еще в 90–е годы XX века.

— Подожди, Иланэ! Ты хочешь сказать, что испанцы описали ацтеков такими плохими ради того, чтобы оправдать геноцид? Что в этих описаниях нет ни капли правды?

— Почему ни капли? Кое–что из объективных данных туда попало потому, что проще писать с натуры, чем выдумывать. Одежда, танцы, игры. Ацтекбол, например, описали достоверно, в смысле техники, но добавили, что проигравшая команда приносилась в жертву путем вырезания сердца заживо. Если тебе интересны методы оффи–истории, то почитай Гитлера или Геббельса, они тоже были римо–католики, и они работали так же.

— Меганезийская трактовка мировой истории очень однообразна, — с иронией заметила Жанна, — гады–европейцы везде уничтожают хороших туземцев и их чудесную культуру.

Иланэ сделала глоточек кофе и отрицательно покачала головой

— Культура ацтеков не была чудесной. По–своему благополучное, но застывшее, сильно ритуализованное общество, не готовое к серьезной войне. К появлению конкистадоров, ацтеки уже 300 лет жили без войн. Они забыли, как это правильно делается.

— То же самое было у нас, — вставил Кропс, — Только мы еще дольше жили без войн. Так что наши предки вообще не могли понять, с чего это люди без всякой личной причины убивают друг друга. На утафоа даже нет слова «война». Пришлось заимствовать.

— … И впечатляюще развить, — язвительно добавила канадка.

— Ну, вот, — с недетским вздохом произнесла Лиси, — начались разговоры о политике. А, между прочим, уже скоро начнутся танцы, и надо сделать фотки для запутки, пока мы одетые, потому что должны быть видны эмблемы.

Улао метнулся к соседнему столику, перебросился несколькими словами с парочкой сидящих там тинэйджеров, вручил им свой мобайл и вернулся обратно.

— Сейчас надо правильно построиться, — объявил он, — я уже придумал, как. Жанну мы ставим в середину. Рядом, справа — Иланэ, а справа от нее — Бруно. Слева от Жанны мы поставим Кропса, а Лиси посадим ему на правое плечо. Я влезу между Жанной и Илонэ. Так мы все поместимся. Только Жанна и Бруно должны стоять так, чтобы было видно нашивки MSRR, а Иланэ с Бруно надо обняться для убедительности.

— Мне глядеть влюбленными глазами? – поинтересовался Бруно.

— А как же! – сказала Иланэ, — иначе моя кузина в жизни не поверит!

Лиси деловито похлопала Кропса по плечу.

— Ты меня подсадишь, или мне на тебя залезать, как на дерево?

— Лучше подсажу, — улыбнувшись, сказал он, — А то нас неправильно поймут.

— Ай–ай! Только не щекотаться! — взвизгнула она, мгновенно оказываясь на плече у кэп- лейтенанта, — Иначе я буду хвататься за уши, и вообще, тогда я за себя не отвечаю!

— С оторванными ушами, ты будешь выглядеть просто героически, — добавила Иланэ.

— А можно, я буду выглядеть просто с ушами? – спросил Кропс, — И не отвлекайся, твоя задача – смотреть на Бруно влюбленными глазами… Так, ребята снимайте!

Тинэйджеры, давясь от смеха принялись щелкать кнопками на мобайлах (одном — том, который принадлежал Улао, и одном – своем собственном).

— ОК, наверное, хватит, — решила Лиси, глянув в сторону пирсов, — Там уже начинается body–art, надо успеть, пока не собралась толпа.

«Живая картинка» стремительно рассыпалась.

— Какой body–art? – спросила Жанна.

— Ацтекский, какой же еще, — пояснила девчонка, в спешке выскальзывая из всей своей одежды сразу, — обалдеть, как прикольно! Короче…

— Не тормози! — перебил ее Улао (на нем уже не было ничего, кроме сумочки–браслета).

Так ничего толком и не объяснив, подростки вылетели из кафе и побежали в сторону развернутой на пирсе палатки, над которой висел воздушный шар в виде огромного оранжевого китайского фонарика тыквообразной формы.

— Гм… — произнесла Жанна, созерцая две кучки одежды, — А это как, нормально?

— Нормально, — успокоила ее Иланэ, — Та фаза фестиваля, на которой можно попасть под колбасу, уже завершена. Я имею в виду, игру в мяч. Сейчас дети разрисуют друг друга всякой ацтекской мифологией и попляшут, пока взрослые не путаются под ногами.

— Не парься, гло, здесь копы присматривают, — добавил Бруно, последовательно показав рукой на четверых полисменов, разместившихся в «ключевых точках» пирсов.

— ОК, — сказала канадка, — тогда я расслаблюсь и задам пяток вопросов. Я имею в виду, поскольку, по сценарию запутки, я делаю репортаж…

— Непременно! – воскликнул Кропс, — Надо. Чтобы мы сами поверили… Ну, ты поняла.

— Именно так, — Жанна кивнула, — Скажи, Иланэ, а такие отношения между учениками и преподавателем, это потому, что вы родичи, или…

— Родичи? – удивилась учительница экоистории, — Ну, может, в десятом колене… А что такого в наших отношениях? По–моему, хорошо ладим.

— Да, вы прекрасно ладите, но… Мне казалось, что рекомендуется держать некоторую дистанцию. Я имею в виду, для авторитета.

Иланэ удивленно тряхнула головой.

— Для авторитета, вообще–то, надо больше знать и больше уметь. Как в армии.

— Как в армии? – в свою очередь удивилась Жанна.

— Ну, да, — подтвердила меганезийка, — командир должен знать и уметь больше, чем те ребята, которыми он командует. Отсюда – авторитет. И в школе то же самое.

— Гм… А если они не будут слушаться? Я имею в виду, ученики.

— Скорее всего, это значит, что я плохо знаю свою работу. Бывают, разумеется, случаи, когда дело не во мне, а в конкретном парне или девчонке, в каких–то особенностях их характера. Тогда я должна поговорить с его или ее родичами. По–моему, это понятно.

— А у тебя легко получается преподавать экоисторию? Я имею в виду, это же не очень простой предмет. Я, например, пока не поняла, что это такое.

— Брось ты! Это не сложнее, чем механика или химия. Многие еще до школы немного играют в «X–fenua»… В адаптированные версии, разумеется. Даже если это делается методом тыка, какие–то вещи ребята усваивают. Короче говоря — базовые принципы постмарксизма они начинают понимать раньше, чем видят это слово в учебнике.

— Постмарксизм? – переспросила Жанна, — Это ведь у коммунистов, не так ли?

Бруно внезапно расхохотался.

— Ну, гло, это ты залепила… У коммунистов! Прикольно!

— А что я такого сказала? Маркс ведь был коммунист, правильно?

— Жанна, какая разница, кем по религии был Маркс, — ответила Иланэ, — Важно, что он первым записал принцип: история развивается на базе материального производства, и точка. Постмарксизм уточнил: история человечества – это история технологии.

— Технологии чего? – спросила канадка.

— Технологии всего. Не только технология производства, распределения и потребления вещей и информации, но и технология управления людьми и другими машинами….

— Т.е., это – экономика, или история экономики, я правильно поняла?

— В широком смысле, так, — подтвердила Иланэ, — Когда 15 тысяч лет назад наши предки освоили технологию передачи концентрированного опыта поколений в виде мифов, это была экономика. Они накопили за счет этого информационный ресурс, и создали на его базе крайне эффективные средства убийства: лук и стрелы, сети, ловушки и яды. Потом они прошли по планете, истребляя конкурентов – крупных хищников, забрали себе их кормовую базу и обеспечили безопасность своих семей. Это тоже была экономика. Еще позже, кто–то придумал использовать мифы для обмана соплеменников. Так появился храмовый бизнес. Высшие идеалы. Мораль. Государство. Оффи. Это тоже экономика.

— Мы дошли до образа врага? – поинтересовалась Жанна.

Иланэ отрицательно покачала головой.

— Для экоистории, государство и оффи — это не враг, а явление. Продукт эволюции. Как динозавры для биологии. Возникли условия — это появилось. Изменились условия — это подохло. И, разбирая конкретные исторические примеры, мы смотрим, как что–то такое появлялось, или наоборот, подыхало.

— …А вершина эволюции это, разумеется, Великая Хартия, — съехидничала Жанна,

— С чего ты взяла? – удивилась учительница.

— Это очевидно, — пояснила канадка, — Я немного знакома с марксистскими режимами, и знаю, что там есть уроки «исторического материализма». На них подросткам «научно» доказывают, что коммунизм — это высшая форма, светлое будущее и…

— Какой там, в жопу, коммунизм, — возмутился Кропс, — Вот у нас на Элаусестере – да, коммунизм. Не скажу, что высшая форма, но уж повыше, чем здесь, на Аитутаки, или даже на Раиатеа, который изображает из себя колыбель Tiki и пуп Океании.

— А по–моему, элаусестерский коммунизм, это пижонство, — возразил Бруно, — тоже мне, артисты: построили экспериментальный технополис, а делают вид, будто это — особая общественная формация. По ходу, это просто полигон развития. Неавтономная штука.