Увидеть лицо - Мария Барышева

— Жорка мертв! Хватит молоть чушь!

Они посмотрели друг на друга, на открытую дверь, снова друг на друга, и в их глазах читалась одна и та же мысль.

Кто?

Кристина или Петр?

Или…

Чем ты занимался, Олег, пока бродил по дому в одиночестве?

Где был каждый из вас, когда я сидел в своей комнате или проверял оружейную?

Где была ты, Аля, до того как постучала в мою дверь?

Все время ли ты был в своей комнате, Виталий, до тех пор, пока я не постучала в твою дверь?

Каждый безошибочно понял, о чем думает другой, и одновременно, не сговариваясь, они отступили на шаг назад, отчего треугольник увеличился почти в полтора раза.

— кто-то из нас говорил, что сумасшедшие могут обладать невероятной силой… — пробормотал Олег, поднимая саблю. Алина пригнулась, сжимая в пальцах кинжал, рука Виталий с пистолетом чуть приподнялась, но тут же опустилась.

— Елки, да вы что?.. — растерянно проговорил он, обращаясь не столько к ним, сколько к самому себе. Сабля в руке Олега описала дугу и уткнулась острием в пол, а в глазах появилось жалобнозаискивающее выражение бесприютного пса. Алина выпрямилась, кусая губы и запоздало вспомнив, что когда Виталий открыл ей дверь, Алексей еще вовсю голосил, следовательно, был вполне жив.

— Почему он открыл дверь? — Олег хмуро посмотрел на то, что раньше было головой Алексея. — Замок не выломан, стол аккуратно отодвинут… Он что же — сам открыл убийце дверь?

— Получается так, — Виталий посмотрел на Алину, и она прочла в его взгляде вину и отчетливый укор. — Но он бы не открыл дверь никому из нас. Никому.

Алина посмотрела на дверь, потом на бильярдный стол.

Никому.

Я увидел Жорку!

Я не сумасшедший…

В голове вдруг промелькнула яркая нелепая мыслькартина — Алексей, хихикающий и завывающий здесь, на полу, и забаррикадированная дверь. В дверь стучат, и насмешливый Жоркин голос произносит:

— Куку! Сидишь, стрелок херов?! Промахнуться в такую большую голову! Козел ты, Евстигнеев, просто козел! Жалкий, дряхлый, глупый клоун!

Или что-нибудь в этом роде.

А как отреагировал Алексей? Заорал от ужаса?

Вряд ли.

Скорее всего, прошипел бы:

— Евсигнеев! Моя фамилия Евсигнеев! А ты…

Дальше бы последовал взаимный обмен бранью. Наверняка. И тут Жора был бы на высоте. Огонек безумия в Алексее давно уже превратился в неплохой костер, и Жоре бы ничего не стоило раздуть этот костер в ревущее, бушующее пламя.

Он бы открыл ему дверь. Открыл бы. Увидеть. Убедиться. Убить снова.

А может, напротив, чтобы успокоиться. Попросить прощения. И с облегчением сознавать, что убийцей больше не является. Реабилитироваться в глазах остальных — мол, психанул, простите козла, больше не буду. Ну, пострелял слегка, бывает.

Правда, во второй вариант практически не верилось.

Ну, а потом Жоре ничего не стоило оглушить Алексея, уложить его на пол, взять шар, размахнуться и…

Только маленькая загвоздка.

Жора мертв.

Вот если бы он вдруг ожил, все бы очень замечательно подошло.

Но он мертв.

И Олег не кажется сумасшедшим.

А в окне она видела Виталия. Виталия с чужим взглядом и чужой мимикой.

А Маринкин зонт здесь для чего? Как намек, что и Рощина может бродить где-то по дому, заглядывая в комнаты выеденными кислотой глазницами и улыбаясь багровым оскалом черепа?

Кислота, наверное, давным-давно разъела пробку и стекла в канализацию.

Господи, я больше не выдержу!

— Уходить надо отсюда, — глухо сказал Олег и направился к двери. — Лучше уж в лесу, чем…

— Вначале надо притащить остальных, — Виталий осторожно потер плечо. — А для этого придется подниматься к ним вместе. Одному дверь не откроют.

Олег остановился в дверях, потом резко развернулся.

— Откровенно говоря, я бы предпочел обойтись без них, — он пожал плечами, потом поочередно взглянул на Виталия и Алину. — Может быть, я даже предпочел бы обойтись и без вас.

Стоя в дверях, Кривцов потер лоб, потом мучительно сморщился, словно что-то вспоминая.

— Запах, — пробормотал он, — мне не дает покоя тот запах… в ванной. Ландыши… Я чувствовал его… где?

— Ты о чем? — настороженно спросила Алина. Олег приоткрыл рот и вскинул на нее глаза, и его лицо вдруг просветлело, словно он сделал величайшее научное открытие.

— В холле, — хрипло сказал он. — Я почувствовал его в холле, когда мы искали бизнесмена. А Кристинка ведь не спускалась! Мы толпились там… этого запаха не было… он появился, когда… Он ел чеснок! На кухне! В упор до того момента, пока не закричала Маринка, он ел чеснок! Доставал прямо пальцами, из банки! Сжимал его в пальцах… я думал, это такая манера есть… А когда раздался крик, уронил банку, выплеснув часть маринада на себя! Я думал, случайно… Набрасываться именно на чеснок! Почему?!

Виталий застыл. Алина с трудом произнесла:

— Он сказал, что любит его и всегда ест, когда страшно…

Петр, так случайно и так удачно упавший в бассейн вместе со своей одеждой, Петр, который был один всю ночь и которому ничего не стоило прикинуться мертвецки пьяным, Петр, который почему-то тоже вместе со всеми отправился за своей вещью, хотя все ее уже видели и она была разбита, Петр, входивший в гостиную к Борису, Петр — единственный, кто как-то выпал из поля зрения, когда все бросились изничтожать Маринкиного паука, и который был ближе всех к дивану, где спала Ольга, Петр, который почти прямым текстом сказал, что Алина может додуматься еще до чего-нибудь, и те, другие, будут счастливы, если ее не станет, Петр, спустившийся в холл самым последним, задыхающийся и кашляющий, хотя, как и все, должен был всего лишь пробежать по коридору и лестнице, Петр, набросившийся на маринованный чеснок, Петр, на которого обращаешь так мало внимания, Петр, глуповатый и трусоватый рохля, которого только и хватило на то, чтобы дать пощечину Ольге, Петр, который вез их сюда, Петр, чье простодушное крестьянское лицо и светлые голубые глаза вдруг словно отступили в некую зловещую тень, подернувшись тонкой безжалостной хитростью и насмешливым торжеством, а простецкая неуверенная улыбка превратилась в кривую полуухмылкуполуоскал хищника.

Тогда твоей мечтой сейчас должно быть остаться в живых!..

Все это промелькнуло перед ней, и в тот же момент она закончила произносить последнее слово.

— Бред! — Олег засмеялся. — Конечно страшно! Страшно, что унюхают не тот запах. Вначале нам было не до того, а потом пахло только чесноком! Зато от Кристинки…

Его слова вдруг прервались резким сырым ударом, словно кто-то с размаху швырнул о пол большой кусок свежей говядины. Олег выгнулся назад, коротко взмахнув в воздухе руками, точно призывая слушателей к порядку, из его раскрывшегося рта плеснуло кровью. Рукоять сабли вывернулась из пальцев, и оружие, юлой завертевшись в воздухе, полетело вниз, но еще до того, как сталь коснулась пола, из-за плеча Олега на почти неуловимое мгновение бесшумно выплыло лицо Петра с той самой жестокой полуухмылкой и хищным блеском зубов из-под разошедшихся губ. Его правое веко дернулось — он подмигнул им с холодной издевкой. И тут же исчез. Виталий выстрелил, но пуля пробила лишь пустой воздух и ударила в стену почти рядом с арбалетной стрелой. В следующий момент Петр вшвырнул Олега внутрь комнаты, одновременно схватившись за ручку двери, еще раз мелькнуло его лицо, безвозвратно утратившее прежнее крестьянское добродушие, холодные голубые глаза, а потом лицо исчезло, и дверь с грохотом ударилась о косяк. С той стороны сразу же что-то стукнуло, донесся короткий удар, Виталий на бегу выстрелил еще два раза, и пули пробили дверь насквозь. Добежав до двери, он изо всех сил рванул ручку, но было поздно — Петр с немыслимым проворством уже успел снова заклинить дверь с помощью того самого стола, который не так давно принес сюда с их же молчаливого согласия. Виталий ударил в дверь плечом, но она открывалась внутрь и выбить ее было непросто.